Страница 35 из 42
— Угу, — кладу трубку и сбрасываю ему контакт.
Куда мне с такой рожей ехать. Ещё и с отцом объясняться, да и с командой тоже.
Отшвырнув телефон, пытаюсь вспомнить что-нибудь из вчерашнего вечера после того, как вернулся домой.
Повернув голову, слышу какое-то громыхание за дверью.
— П-ф-ф-ф… — выдыхаю, с трудом принимая вертикальное положение.
Доковыляв до шкафа, беру первую попавшуюся футболку и натягиваю на себя, чтобы не пугать людей. Натянув спортивки, босиком выхожу из комнаты.
Пахнет вкусно.
— Алена… — зову вязким шепотом, идя на звуки, но к моему удивлению на моей кухне орудует Лера.
— Привет, — смотрит на меня через плечо, помешивая что-то в серой стальной кастрюле.
На ней джинсы и одна из моих футболок, волосы забраны в хвост.
Какого. Хрена?
От напряжения начинает пульсировать глаз.
Смотрю на неё, напрягая мозги и пытаясь вспомнить как она, мать его, здесь оказалась и как мне от нее избавиться, потому что единственный человек, которого я бы хотел сейчас видеть — это мой Олененок. И если бы она захотела, могла бы взять из моего шкафа все, что душе угодно, хоть мои трусы, если они ей понравятся.
— Антипохмельный суп готов, — заявляет моя бывшая. — Садись, — кивает на барную стойку.
Эта сраная идиллия ни фига меня не умиротворяет.
Положив на пояс руки, осматриваю свою квартиру, в которой идеальный порядок. Подушки на диване сложены так, как должны быть сложены. Моя одежда, которая периодически появляется то там, то тут исчезла.
Посмотрев на Леру, хрипло спрашиваю:
— Что ты тут делаешь?
Ее изогнутая темная бровь ползет вверх. Посмотрев в мое лицо, она морщится как от боли и бросает:
— У тебя потеря памяти?
— Частичная, — подтверждаю я. — Так откуда ты?
Последний раз я пил полгода назад, не меньше.
Снова осматриваюсь, испытывая хреновые предчувствия.
Я должен позвонить Аленушке и узнать, как она добралась до дома.
Глубоко вдохнув, смотрю на осколки журнального стола и своей клюшки, которые аккуратно сложены рядом с мусорным ведром.
Я должен был позвонить ей еще вчера, но после драки у меня в башке всегда что-то перещелкивает. Я становлюсь просто гребаным психопатом! Это началось еще в школе. Когда на меня кто-то наезжал, я мог махать кулаками без остановки, как заведенный псих, потому что всегда знал, что мне никто не поможет. Поэтому к седьмому классу со мной связывались только бессмертные дебилы. Они всегда наваливались кучкой. Всегда. Я думал, эти мои приходы давно прошли… но нет! Не прошли…
Алена…
Она бы офигела, если бы увидела, каким психом я могу быть. Мне лучше одному… в такие моменты я всегда справляюсь с собой сам. Один. Самостоятельно.
Я знаю, что ни Колесов, ни один из его отморозков никогда ее не тронет. За такое можно очень серьезно влететь, а Трактор держится за свое место в футбольной команде насмерть, потому что это его главная жизненная перспектива.
— Ты оглохла? — снова смотрю на Леру, сжав челюсти.
Оперевшись руками о стойку, она сверкает глазами и говорит:
— Вот как ты заговорил?
— Так что?
— Ты позвонил и попросил приехать, — складывает на груди руки. — Очень сильно просил.
Что за… бред?!
Поднеся ко лбу руку, массирую висок, глядя в ее ледяное лицо.
На хрена я это сделал?
Ни фига не помню…
— Зачем? — сиплю я, сглатывая.
Усмехнувшись, она пожимает плечом:
— Чаю попить, Барков, зачем же еще.
Изо всех сил напрягая мозги, мечусь глазами по сторонам.
У нас что-то было?
Твою мать!
Быть такого не может…
Я не настолько отбитый даже под бутылкой вискаря.
В ее глазах светится превосходство, он которого по коже проходит холодок.
Я не могу ничего утверждать. Только довериться своему гребанному внутреннему я! Но я ни хрена ни в чем не уверен…
— Я уезжаю, — говорю ей. — Тебе пора домой.
Сжав губы, она выплевывает:
— Я не девочка на побегушках. Если захочешь меня увидеть, приедешь за мной сам.
Игнорирую, разворачиваясь на пятках. От всего этого дерьма у меня взрывается голова.
Вернувшись в комнату, нахожу на кровати телефон. На экране входящий от отца. Решаю отложить разговор на потом, быстро выдергивая из шкафа носки и толстовку. Усевшись на кровать, упираюсь локтями в колени и набираю Алену.
— Давай, малыш… бери, блин… ответь мне…
Звонок обрывается, а потом у нее вообще отключается телефон.
Набираю еще три раза, но бестолку.
Выйдя в холл, проверяю выключена ли плита, потому что секунду назад слышал, как хлопнула входная дверь.
От запаха еды мутит.
Блин…
Мне нужен кофе.
Набросив на плечи куртку, нащупываю в кармане ключи от машины и смотрю на свое отражение в зеркале над комодом.
Моя рожа отекла, синяк под глазом почернел, губа разбита.
Забив на мелькающий по тротуару силуэт Леры, выруливаю на шоссе и срываюсь в сторону дома своего Олененка.
В ее окнах никаких признаков жизни. Выйдя из машины, набираю в руки снега и леплю маленький снежок. Морщась от боли под ребром, запускаю им в кухонное окно и жду. Проделав то же самое со вторым окном, возвращаюсь в машину.
Долбанув затылком о сидушку, сжимаю ладонью руль.
Упрямо сжав зубы, достаю телефон и набираю ее мать.
Проводить масштабные поиски мне не впервой, но на этот раз я не сомневаюсь в том, что она… прячется от меня осознанно. От этого на подкорку закрадывается легкая паника. Мне нужно с ней поговорить, чтобы успокоиться! Я не хочу теряться в гребаных догадках!
— Да? — слышу мягкий голос Алениной матери.
— Добрый… кхм… — прочищаю горло, потому что голос звучит, как с того света. — Добрый день. Я тут… Алену потерял, не в курсе где она?
Пока она молчит, я успеваю досчитать до семи.
Все еще хуже, чем я думал. Теперь я не сомневаюсь в том, что она где-то там. Рядом со своей матерью.
Завожу машину, трогаясь с места.
Я знаю где они обе находятся.
— Она тут с нами, у дедушки.
На ходу пристегиваю ремень.
Слышу, как хлопнула дверь на том конце провода.
— Никита, — гробовым голосом спрашивает Ольга. — Что ты натворил?
— Не знаю… — сглатываю я слюну, говоря правду.
— Алена, она…
— Что она? — выезжаю на шоссе и вжимаю газ в пол. — Можно мне с ней поговорить?
Мне, блин, необходимо услышать ее голос!
— Ты ее обидел?
Этот вопрос ставит меня в тупик. Подумав хорошенько, я вынужден признать:
— Немного… дайте ей трубку, пожалуйста.
— Она предупреждала о том, что ты можешь позвонить. И просила передать… — она мнется, а я торможу на светофоре.
— Что передать? — подталкиваю, елозя по сидению.
— Она не хочет с тобой разговаривать, если коротко.
— А если дословно, — впиваюсь глазами в светофор.
Тихий вздох, а за ним:
— Там было о твоей голове и о том, куда ты можешь ее засунуть.
— Понятно… — хриплю я. — Что-нибудь еще?
— Да…
— Что?
— Она просила тебя больше никогда ей не звонить и не искать. И ты должен понимать, что она не пошутила.
Смотрю на заметенную снегом трассу за лобовым стеклом не мигая и прошу:
— Можете передать ей кое-что в ответ?
— Смотря что.
— Если она хочет послать меня куда бы то ни было, пусть скажет это мне в лицо.
Положив трубку, бросаю телефон в подстаканник и давлю на газ, обходя медленную фуру впереди.
Глава 40
Никогда не думала, что это вот так. Что боль души может стать осязаемым булыжником в груди, который давит и не даёт свободно дышать, и такскать его там дерьмово и дискомфортно.
Может быть впервые в жизни я не хочу думать ни о чьих проблемах, кроме своих собственных.
Не хочу быть рациональной и взвешенной, потому что меня достало быть такой. И то, что мои близкие ходят вокруг моей комнаты на цыпочках тоже. Будто я больна или умираю. Присматриваются к моему лицу и замолкают, как только я оказываюсь где-то поблизости. Пытаются задавать вопросы, но не знают откуда ко мне подступиться, потому что я никогда не создавала проблем и никогда не была… такой потерянной. Я никогда не чувствовала себя такой потерянной. А эта тоска… я ее ненавижу. Стоит нащупать ее где-то в душе, как на глаза наворачиваются слезы.