Страница 20 из 42
Уронив меню, вскидываю голову.
— Какие люди… — тянет кто-то за «нашим» столом.
Мои глаза ползут вверх по чуть расставленным длинным ногам, запакованным в синие джинсы, по широкоплечему торсу, одетому в черную футболку с какими-то придурошными пляшущими чудиками на груди, по прямой сильной шее с выпирающим кадыком и, наконец-то, добираются по сощуренных голубых глаз.
Посмотрев по сторонам, а потом прямо на меня, Никита Игоревич Барков на полном серьезе спрашивает:
— Аленушка, ты меня что, преследуешь?
Глава 21
Аленушка?
В его волосах идеальный бардак, глаза гуляют по моему лицу и волосам. Туда и обратно, не отрываясь ни на секунду.
Замерев и выгнув шею, смотрю на него в ответ.
Он не двигается, глядя на меня сверху вниз. Смотрит исподлобья прямо мне в глаза. Мы просто смотрим друг на друга, как два истукана, и я вижу, как расслабляется его лицо. Вижу, как губы дергает улыбка. В моей груди дергается сердце, наполняя вены какими-то бурлящими химикатами, от которых загорается каждая клетка тела.
О, да хватит!
Откуда он взялся?!
Конечно, все мажоры города должны общаться между собой, это же классика, но я никак не ждала его здесь. Я не знала, что они с Дубцовым общаются больше, чем две минуты в год, потому что никогда не видела их вместе. Я вообще не замечала, чтобы у него были близкие друзья… потому что он псих-одиночка! Закрытый, сложный, циничный. Его травили в школе, но он каким-то образом это преодолел. Я бы так смогла? Не знаю. Я не знаю, почему думаю об этом сейчас, когда он выскочил из ниоткуда.
Что он там нес?! Я его преследую?!
Это настолько нелепо, что мой рот открывается и закрывается, в попытке что-нибудь сказать, но все мысли вышибло из головы. Понимаю, что уже минуту пялюсь на него, не маргая, прямо как обычно.
— Ладно, — бормочет он, опускаясь на диван рядом со мной. — Забей…
Теснит меня, прижимаясь плечом к моему плечу и бедром к моему бедру. Терпкий еле слышный запах его туалетной воды и тепло его тела заставляют меня вздрогнуть. За какую-то секунду его становится так много, что я кошмарно торможу, забыв обо всех присутствующих.
— Выбрала что-нибудь? — спрашивает тихо, забирая из моих пальцев меню.
Посмотрев на официанта, объявляет:
— Мы еще подумаем.
Мы?!
Изучает меню с таким невозмутимым видом, будто я сидела здесь все это время и ждала, пока он придет и поможет мне с выбором.
Пытаюсь вытрясти из себя волну возмущения, но вместо этого наблюдаю за его руками, пока сосредоточенно листает страницы. Смотрю на точеный профиль. По нему бегают разноцветные лучи прожекторов, и я с позором понимаю, что не отодвинулась. Его крупное бедро жжет мое даже через джинсы. Сжимаю руки в кулаки, роняя их на колени.
Втянув воздух так, что вздулись крылья прямого носа, Ник угрожающе говорит, глядя в ламинированную бумажку:
— Алена, блин. В потолок смотри.
Мои щеки обдает кипятком, а внутренности обидой.
Грубиян. Хам.
— Я и смотрю, — резко отворачиваюсь, пытаясь успокоить дыхание.
— Ты на мне чуть дыру не протерла, — слышу тихий угрожающий голос. — Я не против, но тут народу лишнего до фига, а когда ты так на меня смотришь, знаешь что хочу с тобой сделать?
Мое сердце срывается в очередном рывке.
— Что? — спрашиваю быстрее, чем успеваю подумать.
Повернув голову, смотрю в его глаза. Сжав челюсти, он смотрит на мои губы, не оставляя мне никаких сомнений в том, что конкретно он хочет со мной сделать.
Мои губы начинают зудеть, прекрасно помня его варварские поцелуи. По рукам бегут мурашки, на подкорке скапливается паника.
Закрыв глаза, Барков делает очень глубокий и очень протяжный вдох. Отворачивается и вперяет взгляд в меню, хрипло спрашивая:
— Так выбрала ты или нет?
Хлопнув глазами, отвечаю грубо:
— Чековую книжку дома забыла!
— Я угощаю.
— Обойдусь, — цежу я.
— Тут креветки вкусные, — игнорирует он. — И десерты. Чего ты хочешь?
— Чтобы ты исчез.
— Правда? — смотрит на меня с усмешкой. — А так и не скажешь…
Я снова открываю и закрываю рот, пытаясь вытолкнуть из него хоть что-нибудь.
Следит за моими потугами и, кивнув, говорит:
— Вот и я о том же.
Хватаю со стола телефон, потому что на него пришло сообщение.
«Я не знала, клянусь!», — пишет мне Анька.
Подняв глаза, смотрю на нее. Ее округлившиеся глаза перебегают с меня на моего бывшего «брата», а лицо Дубцова совершенно нечитаемо. Положив свою лапу на ее бедро, он спокойно роется в телефоне, будто ему до всего света дела нет. Окинув взглядом присутствующих, вижу наполненные интересом лица, а взгляд гламурной брюнетки неожиданно стал острым, как бритва.
— Дай мне выйти… — говорю сипло, не глядя на Баркова.
— Зачем? — мрачнеет его голос.
Вскинув на него глаза, в сердцах бросаю:
— Если не хочешь исчезнуть ты, исчезну я.
Его губы сжимаются, как и его челюсти. Через три глухих удара моего сердца он резко спрашивает, впившись в мои глаза своими:
— Мне исчезнуть?
— Да, Барков, — продолжаю швыряться словами. — Я так и сказала, у тебя уши заложило?
От внутреннего раздрая я несу все, что придет в голову, и прихожу в изумление, когда понимаю, что задела его. Вижу это на его окаменевшем лице!
— Ладно, — отбрасывает он меню. — Хорошего вечера.
Вскакивает с дивана и хватает со стола телефон, объявив над столом:
— Забыл утюг выключить.
Сглотнув, наблюдаю за тем, как обтянутые черной футболкой плечи расталкивают всех подряд. Обернувшись, слежу за ним, пока сбегает вниз по ступенькам подсвеченной лестницы, глядя себе под ноги. И как выставив вперед плечо ломится к выходу через танцпол. Как толкает рукой дверь и вылетает из зала не потрудившись ее закрыть.
Потоки мыслей вертятся в моей голове и разрывают ее на части.
Ну и отлично…
Пусть катится.
Но от острого чувства потери к горлу подкатывает ком.
Глава 22
— Что ты хочешь, индейку или может… рульку? — долетает до меня голос мамы.
— Точно не рульку, — фыркаю я, укладывая в ее маленький чемодан стопку футболок. — Кто вообще ест рульки?
— Ну… — чешет она пузо развалившегося в чемодане Черного. — Твой дед ест и…
Она замолкает, и я поднимаю на неё глаза.
Тряхнув головой и поджав губы, грубовато заканчивает мысль:
— Еще кое-кто.
Ясно.
Тот, чьё имя нельзя называть. Я не удивлюсь, если он может съесть несколько рулек одновременно. С его-то комплекцией ему нужны не рульки, а целиковые поросята.
Называть его имя нет необходимости. От него уже четвертый день никаких вестей, и теперь я даже не знаю, плохо это или хорошо.
Разве он не должен быть здесь?
Разве не должен вымаливать у неё прощение?
Она что, ему больше не нужна?
Я знаю, как умеет моя мама закрываться от людей. Как умеет упрямо вычеркивать их из своей жизни раз и навсегда. Кажется, это ее защитная реакция от людей, которые принимают ее за… легкомысленную недалекую дурочку и думают, что она этого не понимает. И на месте Игоря Баркова я бы очень поторопилась, если… она действительно ему нужна. В противном случае на кой черт он притащился сюда со своей колбасой? Если хотел от неё избавиться, пусть радуется!
— Хочешь взять его с собой? — тычу пальцем в ушастую черную морду, которая очень быстро прибавляет в весе.
— Он не влезет в карман, — отвечает мама из шкафа.
— Потому что ты кормишь его паштетами, — пеняю я, доставая котёнка из чемодана и пытаясь не вспоминать о том, откуда он вообще взялся, но тот день стоит у меня перед глазами отчетливо, как никогда.
Этот… дурак Никита Игоревич и все, что с ним связано, прекрасно откладывается в моей голове…
Чёрный вгрызается в мою руку, как маленькая акула.
— Ай… — морщусь, стряхивая его.
— Он любит паштеты, — натягивая мама на себя огромный свитер толстой вязки.
— Ещё бы, — закатываю глаза. — Он же не дурачок…