Страница 3 из 15
Одета Нина была по-летнему просто, но со вкусом. Легкие светло-синие джинсы выгодно облегали ее округлые ягодицы и стройные ноги. Тонкую талию обтягивала майка «Ив Сен-Лоран» кремового цвета, а и без того высокий рост увеличивали агрессивно-сексуальные туфли от «Вера Вонг», крутым подъемом и дизайном в целом напоминающие туфли стриптизерши.
У дверей она обернулась.
– Да плюнь ты на него, в самом деле. Я думаю, он и так уже осознал, кто тут полное ничтожество.
На этот раз голос ее звучал уверенно, даже немного игриво.
Но Токарь не спешил. И хотя в его глазах уже не было той злобы, что пару минут назад, он все-таки мешкал, переводя взгляд с Нины на свою жертву и обратно. Несколько раз он цыкнул языком, как бы раздумывая, а затем сплюнул мужику под ноги, ставя унизительную точку в конфликте. После этого Токарь развернулся и, шаркая подошвами, неторопливой расхлябанной походкой направился к своей попутчице. Кисти рук небрежно повесил на поясе спортивных штанов, просунув большие пальцы под резинку. На его лице играла самодовольная ухмылка.
Дальнобойщик облегченно выдохнул.
– Ебло тупое, – долетели до него слова Токаря. Он говорил это Нине подчеркнуто громко. – Все-таки стоило ему, Нинок, щелкнуть разик-другой, чтобы больше так густо с людьми не базарил.
– Ой, да ну его в баню, – ответила девушка, пряча глаза за черными стеклами очков. – Пойдем уже.
Хмыкнув, Токарь смачно чмокнул Нину в шею и, положив руку ей на плечи, носком кроссовки пихнул входную дверь. В обнимку они перешагнули порог придорожной кафешки.
Глава 3
Я стараюсь сконцентрироваться на какой-нибудь одной мысли. Это совершенно невозможно сделать. В голове стоит такой шум, будто это и не голова вовсе, а долбаный торговый центр во время распродажи в выходной день.
Пытаюсь думать о своих друзьях, но тут же отвлекаюсь на причудливой формы плесень, что разрослась почти по всей стене слева от меня.
И вот я уже думаю о ней – о плесени.
Вонючая мерзкая слизь занимает мое внимание всего мгновение, а затем я замечаю кита. Такого, знаете, с плоской мордой, словно он с размаху врезался в бетонную стену. Таких китов еще в мультфильмах рисуют. Мне кажется, в реальности их и не существует – с такими рожами. Сверху на ките почему-то стоит человек с тростью и огромным, просто чудовищных размеров носом. Киту я нисколько не удивлен. Сколы, трещины, облупившаяся штукатурка – они всегда получаются в виде этих огромных рыб. Я не жалуюсь на воображение: в любой самой невзрачной кляксе или совершенно бесформенном клочке облака могу разглядеть целую вселенную. Но вот облезлая штукатурка на стенах всегда рисует этих чертовых китов. Почти всегда.
А еще уток.
Ну да бог с ними.
Солнечный свет проникает ко мне через небольшое окно, расположенное прямо под потолком. Словно через мясорубку, он проходит сквозь оконную решетку, превращаясь в тонкие светящиеся полоски.
Золотая вермишель.
К слову, получается не очень-то и красиво. Ничего завораживающего. Другое дело – пылинки. В воздухе их миллиарды. Они не заметны в полумраке моего «убежища» до тех пор, пока не попадут в иглы света. Эти иглы столь тонкие, что пылинки проносятся сквозь них за долю секунды и снова исчезают в полумраке. Их бесконечно много, и все они так быстро пролетают сквозь свет шинкованного солнца, что получается нечто вроде мерцания. Вот это красиво. Можно часами смотреть.
Мне должно быть страшно или, на худой конец, хотя бы грустно, но этого нет. Почему?
Ладно, я не психиатр. Не страшно – и не страшно: значит, так должно быть. Видимо, мозг специально блокирует страх в моменты особенно сильной опасности, чтобы человек в панике не наделал глупостей, а сосредоточился на главном вопросе: как не сдохнуть.
Хотя я, наверное, ошибаюсь. Потому что как раз на этом-то вопросе я и не могу сосредоточиться, вообще ни на каком не могу. А ведь сейчас самое время, иначе мне конец.
Меня тошнит. Но это не от голода. Не будем сгущать краски: в конце концов, я не узник Освенцима, с едой у нас тут полный порядок. В том смысле, что пайки́ большие. Хотя и совершенно невкусные. Блевотина – и та, наверное, вкуснее. Фу, сейчас точно стошнит…
Да, это не от голода. Это от… страха? Все-таки мне страшно?
Страх.
Ну разумеется, это он. Вот и хорошо. Значит, я все еще могу его испытывать.
Ха! Вы только посмотрите на меня, ха-ха! «Все еще могу его испытывать». Лицемерный засранец. Страх – это то единственное, что я вообще теперь могу испытывать. Последние несколько лет моей жизни превратили меня в вечно трясущийся кусок желе.
Зовите меня мистер Желе.
Впрочем, нет. Такое прозвище подходило ко мне в прошлом, ибо отныне я не желе, но Спартак! Раб, бросивший вызов господам, своим хозяевам.
Фу-у-у-х…
Я понял, от чего меня тошнит. От жалкой патетики. От дешевого пафоса.
Все, не могу, сейчас точно блевану.
Оставьте меня. Я не хочу, чтобы вы на это смотрели. И вообще – нечего вам здесь делать. Продолжайте чтение этой омерзительной книги. Или не продолжайте. Лично мне все равно. Пусть это парит автора, а мне нужно собраться с мыслями.
Кафе, в котором собрались позавтракать Токарь и Нина, ничем не отличалось от всех прочих одиноких закусочных, разбросанных на обочинах десятков междугородних трасс, опутывающих огромную страну. То могло быть шоссе от Барнаула до Новосибирска, трасса Москва – Санкт-Петербург или дорога от Калуги до границы с Украиной: на экстерьер заведений и их внутреннее убранство это почти не влияло. Довольно было и того, что в них подавали более-менее сносную еду, которой вряд ли кто-то мог отравиться. С безразличием нарисованные вывески вяло зазывали голодных и усталых путников. И чем дальше от населенного пункта находились эти кафе, тем сильнее они внушали уверенность в том, что его владелец мало заинтересован в привлечении посетителей.
К слову, такое ведение бизнеса вызывало недоумение не у всех. Токарь, к примеру, был убежден, что все подобные заведения открыты с одной лишь целью – отмывание денег, поэтому ждать высокого сервиса не приходилось. Самому Токарю было глубоко наплевать, где и чем набивать брюхо: за семнадцать лет лагерей его желудок научился переваривать такую дрянь, какой не кормят даже в столовых для нищих и бездомных. Но сейчас, войдя в закусочную вместе с Ниной, он недовольно сморщил нос и произнес:
– Ну и вонь. Надеюсь, хотя бы не потравимся, хе-хе.
Он сказал так не потому, что здешний запах показался ему вонью. Им овладело смущение. То обстоятельство, что вместе с ним в гадюшнике будет завтракать и Нина, заставляло его чувствовать неловкость. Ну почему он не подумал об этом раньше, когда решил остановиться поесть в такой вонючей дыре!
Невероятно красивая и элегантная, Нина, казалось, должна была немедленно выбежать вон отсюда на улицу, едва только ее бархатной кожи коснулся липкий воздух, пропитавшийся запахом тушеной капусты и кислыми пивными парами. Впрочем, увидев, что ничего такого не произошло, Токарь немного успокоился, хотя все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Какая-то подростковая стыдливость сковывала его. Дурашливо обведя рукой все помещение, он произнес шутливо-торжественным тоном:
– Выбирайте столик, мадемуазель!
Вслед за этим, будто только и дожидаясь сигнала для своего выхода, большая зеленая муха приземлилась Нине на переносицу. Девушка весело поморщилась, тряхнула головой и, улыбнувшись, сняла очки.
– Жрать хочу – не могу, – заявила она, садясь за первый попавшийся столик у окна.
Токарь опустился напротив.
– Ну и как тебе местечко? Небось, не привыкла есть в таких «ресторанах»? – спросил он и сразу же пожалел об этом: из-за дурацкого смущения фраза прозвучала язвительно.
Нина совершенно по-будничному осмотрела помещение.
Белые и красные пластиковые столики, такие же, какие стояли и на улице перед входом. Скатертью им служили разноцветные клеенки, большинство из которых прожжены сигаретами, из-за чего походили на усеянную язвами кожу прокаженного. На стенах висели несколько картин – лесные пейзажи, посредственные и неуместные. Окна покрывала недельная пыль. Легкие шторы с узорчатой прорезью были раздвинуты в стороны. В дальнем углу находилась пустующая барная стойка. Сам бармен, видимо, отдыхал в подсобном помещении: оттуда доносился звук работающего телевизора. В глубине зала тарахтел старенький вентилятор на перемотанной изолентой ножке. Посетителей почти не было. Двое мужчин, сидящих за столом возле вентилятора, низко склонились каждый над своей тарелкой супа и торопливо работали ложками.