Повнимательнее, Картер Джонс!

В тот вечер мама сразу после ужина пошла спать, а я засел за сочинение «Моя комната»: объем – один абзац, задача – рассказать миссис Хокнет что-нибудь о себе не впрямую, а намеками.

К тому времени, когда Дворецкий помог Эмили прочесть сказку про зайку, который дом себе искал, и еще одну, про зайку в золотых туфельках, и две главы еще одной, про зайку по имени Эдвард, – ну вы уже поняли принцип отбора, да? – я усыпал весь пол скомканными листками, и Дворецкий увидел это из коридора, когда Шарли потащила его смотреть свои книжки. Я слышал за стеной их разговор. Дворецкий спросил: «Вам нравится Э. Несбит?», а Шарли переспросила: «Кто-кто?», а Дворецкий сказал: «Нам следует зайти в библиотеку. А теперь перейдем к умножению на одиннадцать и двенадцать…» Когда с умножением на одиннадцать и двенадцать было покончено, теперь уже Энни потащила Дворецкого в свою комнату практиковаться в правописании слов, которые начинаются на «пр-», и Дворецкий, проходя по коридору, увидел горы скомканных листков и покачал головой.

Я слышал, как они занимались, и, когда Энни превосходно проявила себя в правописании практически всех английских слов на «пр-», Дворецкий предложил, чтобы теперь она сама, проверяя себя прилежно и прагматично, проработала список слов, и потом зашел в мою комнату, где из комков бумаги уже нагромоздился горный ландшафт.

– Похоже, ваш прогресс прервался, – сказал он.

– Перестаньте, – сказал я.

– Виноват.

Он взял наугад скомканный листок, расправил.

– Я в таких делах не силен, – сказал я.

Дворецкий кивнул.

– И вообще, кто задает на первой же неделе какую-то дурацкую домашку? Только в нашей дурацкой школе.

Дворецкий скомкал расправленный листок. Подобрал с пола другой, прочел, скомкал.

– Кто задает? Учителя, старающиеся чему-то научить учеников, – сказал он. – Вам задали написать о выходках пестро разряженных персонажей, таких могущественных, что это просто нелепо?

– Мне задали написать про мою комнату. Я пишу об этих постерах. – И я показал на них рукой.

Дворецкий снова кивнул.

– Для сочинения этот предмет куда пристойнее, чем завалы невыстиранной одежды, – а их вы попозже устраните. Но ваши предложения – пример пустословия. Если бы вы предпочли лаконичность и предваряли сказуемые чем-то похожим на подлежащее…

– Вы опять…

– Виноват. Позвольте спросить: возможно, вашу учительницу больше заинтересуют подробности, которые что-то говорят о вас самом, молодой господин Джонс?

– Они самые. Мне задали описать, как моя комната что-то говорит обо мне.

– И поэтому вы пишете о супергероях?

– Угу.

– В таком случае, – сказал Дворецкий, – вы, возможно, могли бы начать с этого.

И показал на фото моего отца, капитана Джексона Джонатана Джонса, на фоне американского флага.

– Или с этого. – И он показал на берет, который отец носил во время своей первой командировки в Ирак.

– Или с этого. – И он показал на тактические очки: в их оправе до сих пор застрял песок Афганистана.

И – ну что ж я как дурак, как дурак, как дурак – я почувствовал, что на глаза – да что ж я как дурак, как дурак, как дурак – набежала какая-то дурацкая соленая вода.

– Напишите первую фразу, – сказал Дворецкий.

Я написал.

– Позвольте, – сказал он и протянул руку. Взял бумагу. Прочел. Прочел второй раз – теперь вслух.

Неторопливо прочел вслух: «Мой отец на другом конце света, но в моей комнате он повсюду».

Дворецкий положил этот листок обратно на мой стол.

И сказал:

– Даю прогноз: это начало не повторит прискорбную судьбу своих предшественников.

И ушел.

Он оказался прав.

В общем, на следующий день я не забыл завтрак дома.

Просто решил – лучше быть начеку.

Но Билли Кольт остался недоволен.

– Значит, Дворецкий сегодня не…

– Нет, – сказал я.

– И на завтрак не бу…

– Нет, – сказал я.

– Свинья ты, – сказал он.

Но на большой перемене я обнаружил в пакете столько еды, что можно было и с Билли Кольтом поделиться. Казалось, Дворецкий специально рассчитал на двоих: два сандвича с козьим сыром, два вареных яйца, восемь кусочков нарезанной моркови и четыре маленькие плюшки с изюмом.

– Спасибо твоему дворецкому – так и передай, – сказал Билли Кольт. Если мне правильно послышалось. Он ведь говорил с набитым ртом.

А миссис Хокнет? Она сказала про мое сочинение: выразительное описание с глубоким подтекстом.

Очень глубоким.

И еще сказала, что мне стоило бы послать его отцу по электронной почте.

Я решил, что так и сделаю.

В пятницу Дворецкий приехал за всеми нами в школу на Баклажане, но на этот раз – впервые – мамы с ним не было.

– Ваша матушка, – сказал Дворецкий, – провожает джип в последний путь.

– Как это? – спросила Эмили.

– Это значит, что джип сд… умер, – сказала Энни.

– Джипы не умирают, – сказала Эмили.

– Совершенно верно, они не умирают, – сказал Дворецкий. – Но они когда-нибудь приходят в негодность. Что ж, поскольку сегодня пятница и уже четвертый час пополудни, рискну предположить, что мы могли бы по пути вас кое-чем порадовать.

– Порадовать? – переспросила Эмили.

– Да, – сказал Дворецкий. – Начнем с мисс Эмили и мисс Шарлотты.

Эмили и Шарли заулыбались – так они улыбаются, когда зазнаются, и тогда они хуже геморроя. Но они слегка поникли, когда мы подъехали к библиотеке и взяли для них на дом книжки Э. Несбит.

– А что значит «Э»? – спросила Шарли.

– Экстраординарная, – сказал Дворецкий. – Теперь очередь мисс Энн.

Энни не заулыбалась улыбкой зазнайки, но тоже слегка поникла, когда мы подъехали к «Музыкальному магазину Мэделайн» и Дворецкий купил ей метроном.

– Метроном – какая от него радость? – сказала она.

– Радость, а заодно польза – для всех нас, – сказал Дворецкий. – Ценно помнить, что ритм, если его прилежно придерживаться, – тут он оглянулся на меня, а я покачал головой, – важен во всех областях жизни, но прежде всего в музыке.

– Спасибо, – сказала Энни, но без особого восторга.

– А теперь молодой господин Джонс, – сказал Дворецкий.

Если честно, когда мы подъехали к «Мэрисвиллскому миру спорттоваров», мои перспективы выглядели намного заманчивее, чем какие-то там книжки Э. Несбит и метрономы.

Сами понимаете, «Мир спорттоваров»… Звучит выразительно, и подтекст глубокий.

Дворецкий велел нам подождать в машине, пока он наводит справки о товаре, заказанном по каталогу. И мы подождали, и я сказал Энни, что «заказанный по каталогу» тоже звучит выразительно и подтекст глубокий.

По-моему, Энни сделала над собой большое усилие, чтобы меня не возненавидеть.

Но когда Дворецкий вернулся, в руках у него было что-то длинное, с одной стороны плоское, с другой выпуклое, и никто из нас не смог догадаться, что это такое.

– Почти все жители нашей планеты, – сказал Дворецкий, – за огорчительным исключением граждан ряда не самых цивилизованных стран, мигом узнали бы в этом предмете биту.

– Это не бита, – сказал я.

– Что и требовалось доказать. Молодой господин Джонс, именно эта вещь называется «бита» во всех частях света, где ценят изящество, где чтят коллективную память, где преобладают воспитанные люди.

– А мы разве невоспитанные? – сказал я.

– Молодой господин Джонс, вчера вечером вы окунули в кока-колу свой шоколадный донат в шоколадной глазури.

– Шоколадные донаты в шоколадной глазури только так и едят, – сказал я. – По всей видимости.

– И, если бы я не вмешался, соломинка, торчавшая из вашего стакана с шоколадной кока-колой, вонзилась бы в вашу левую ноздрю.

Это да – так все и было.

Он протянул мне биту.

– Вы взяли ее не за тот конец, молодой господин Джонс.

Я взял ее за другой конец.

– А веревку надо снять?

– Во-первых, это шнур. Во-вторых, нет, не надо.

Я осмотрел биту.