Хорошая дочь

Когда коридор наконец опустел, Бен держал в руках телефон. Он молча набирал что-то на экране.

Она прислонилась к стене и подождала, пока он закончит писать тому, кому он там писал. Может, той двадцатишестилетней с его работы. Кейли Коллинз. Эта девушка в его вкусе. Чарли знала это, потому что в том возрасте она тоже была во вкусе своего мужа.

– Черт. – Бен свайпал по экрану. – Сейчас, секунду.

Чарли могла бы сама выйти из полицейского участка. Она могла бы пройти шесть кварталов до своего офиса.

Но не стала.

Она изучала макушку Бена, от которой волосы раскручивались, как спираль гипнотизера. Она хотела закутаться в его тело. Потеряться в нем.

Вместо этого Чарли повторяла фразы, которые она заучивала в машине, на кухне и иногда перед зеркалом в ванной.

Я не могу жить без тебя.

Я никогда не была так одинока, как в эти девять месяцев. Пожалуйста, вернись домой, потому что я больше так не могу.

Прости меня. Прости меня. Прости меня.

– У меня по другому делу сорвалась сделка по признанию вины. – Бен сунул телефон в карман пиджака. Тот щелкнул по полупустой бутылке воды. – Готова?

Ей не оставалось ничего, кроме как пойти. Касаясь стены кончиками пальцев, она двигалась боком, потому что мимо проходили все новые и новые копы в черном боевом облачении. Лица их были непроницаемы. Они или направлялись куда-то, или возвращались откуда-то, вместе сжав зубы против всего мира.

Шутинг. Стрельба в учебном заведении.

Чарли сконцентрировалась на том, что2 произошло, и совсем упустила из виду, где это случилось.

Не будучи экспертом, она достаточно знала о подобных расследованиях, чтобы понимать, что каждая стрельба в школе в какой-то мере определяет следующий подобный инцидент. «Колумбайн», Виргинский политехнический, «Сэнди-Хук». Правоохранительные органы изучали все эти трагедии в попытке предотвратить или хотя бы понять следующую.

Саперы будут прочесывать школу на предмет взрывчатки, потому что в каком-то из прецедентов была бомба. Бюро расследований Джорджии будет искать соучастников, потому что когда-то в редких случаях в таких преступлениях были соучастники. Полицейские с собаками будут искать в коридорах подозрительные рюкзаки. Они проверят каждый шкафчик, каждый учительский стол, каждую полку на предмет взрывчатых веществ. Следователи будут искать дневник Келли или список потенциальных жертв, схемы школы, тайники с оружием, план нападения. Айтишники будут проверять компьютеры, телефоны, страницы «Фейсбука», аккаунты в «Снапчате». Все будут искать мотив преступления, но какой мотив они могут найти? Как может восемнадцатилетняя девушка объяснить свое решение совершить жестокое убийство?

Теперь это проблема Расти. Именно ради таких запутанных морально-правовых вопросов он встает по утрам.

Именно такими правовыми вопросами Чарли никогда не хотела заниматься.

– Пойдем. – Бен двинулся к выходу первым.

Он ступал широкими размашистыми шагами, потому что всегда слишком много веса переносил на пятки.

Может, Келли Уилсон была жертвой насилия? Это Расти будет выяснять прежде всего. Есть ли какое-либо смягчающее обстоятельство, которое поможет ей избежать смертной казни? Она как минимум один раз оставалась на второй год. Значит ли это, что у нее сниженный интеллект? Ограниченная дееспособность? Может ли Келли Уилсон отличить хорошее от плохого? Сможет ли она сама участвовать в своей защите, как того требует закон?

Бен толкнул дверь.

Может, Келли Уилсон просто плохой человек? Можно ли все объяснить единственным способом, который не имеет никакого смысла? Может ли Дилия Уофорд сказать миссис Пинкман и родителям Люси Александер, что они потеряли своих любимых просто потому, что Келли Уилсон – плохой человек?

– Чарли, – позвал Бен.

Он придерживал дверь. Айфон снова у него в руке.

Выйдя на улицу, Чарли прикрыла глаза ладонью. Солнечный свет резал как бритва. По щекам потекли слезы.

– Вот, возьми. – Бен дал ей солнечные очки.

Это были ее очки. Наверное, он принес их из ее машины.

Чарли взяла очки, но не смогла надеть их: болел нос. Она открыла рот, чтобы глотнуть воздуха. Накатившая жара добила ее. Она наклонилась, уперев руки в колени.

– Тебя тошнит?

Она сказала «нет», потом «может быть», а потом ее вырвало так, что вокруг разлетелись брызги.

Бен не отошел. Он умудрился убрать ее волосы от лица, ни разу не дотронувшись до кожи. После еще двух рвотных позывов он спросил:

– Все нормально?

– Наверное. – Чарли открыла рот. Подождала продолжения. Вышла нитка слюны и больше ничего. – Нормально.

Он отпустил ее волосы, и они упали обратно ей на плечи.

– Врач «Скорой» сказал, что у тебя сотрясение.

Чарли не могла поднять голову, но произнесла:

– Это никак не лечится.

– Они могут отслеживать твое состояние: головокружение, нарушение зрения, головные боли, неспособность вспомнить имена или ответить на простой вопрос.

– Они не знают имен, которые я могу забыть, – ответила она. – Не хочу ночевать в больнице.

– Переночуй в ШБ.

Шалтай-Болтай. Прозвище, которое Сэм дала причудливому фермерскому дому, прилипло к нему навсегда.

– Расти присмотрит за тобой, – сказал Бен.

– И вместо аневризмы сосудов мозга я умру от пассивного курения?

– Не смешно.

Все еще стоя с опущенной головой, Чарли вытянула руки назад и коснулась стены. Ощущение твердого бетона придало ей уверенности, и она рискнула выпрямиться. Сложенной ладонью прикрыла глаза. Вспомнила, как утром прикладывала сложенную ладонь к окну приемной.

Бен дал ей бутылку с водой. Он уже снял с нее крышку. Она сделала несколько медленных глотков и старалась не придавать слишком большого значения его заботливости. Ее муж заботлив со всеми.

– Где была миссис Дженкинс, когда началась стрельба? – спросила она.

– В архиве.

– Она что-нибудь видела?

– Расти все выяснит.

– Все выяснит, – повторила Чарли.

В предстоящие месяцы по закону Кен Коин будет обязан делиться со стороной защиты любыми материалами расследования, которые можно в разумных пределах интерпретировать как свидетельство. Но представление о «разумных пределах» Коин менял так же легко и быстро, как паук, заново плетущий свою паутину.

– Миссис Пинкман в порядке?

Бен не стал припоминать ей оговорку с Хеллер, потому что это было не в его правилах.

– Она в больнице, – ответил он. – Пришлось дать ей седативные препараты.

Чарли надо бы навестить ее в больнице, но она уже знала, что найдет повод этого не делать.

– Ты знал, что Келли Уилсон не шестнадцать, и не сказал мне.

– Я думал, ты что-нибудь придумаешь – возьмешь свой шар и отмотаешь время назад.

Чарли засмеялась.

– Эту хрень я пока держу в запасе.

– Ты и из запасов уже кое-то вынула.

Чарли вытерла рот рукавом. Снова почувствовала запах засохшей крови. Как и все остальное, этот запах она тоже помнила из прошлого. Она помнила черные ошметки, пеплом сыпавшиеся с волос. Она помнила, что, даже приняв ванну, даже оттерев кожу почти до костей, она все еще чувствовала на себе запах смерти.

– Ты звонил мне утром.

Бен пожал плечами, мол, ничего особенного.

Чарли сполоснула руки остатками воды из бутылки.

– Ты говорил со своей мамой и сестрами? Они будут волноваться.

– Мы говорили. – Он еще раз пожал плечами. – Мне пора возвращаться.

Чарли подождала, но он не уходил. Она искала повод задержать его.

– Как там Тявзилла?

– Тявкает. – Бен взял пустую бутылку. Закрыл крышкой. Бросил обратно в карман пиджака. – Как Элеонора Рузвельт?

– Молчит.

Он опустил подбородок на грудь, снова замолчав. Ничего нового. Ее обычно разговорчивый муж очень мало разговаривает с ней в последние девять месяцев.

Но он не уходит. Он не показывает ей, что пора идти. Он не говорит ей, что единственная причина, по которой он не спрашивает, в порядке ли она, состоит в том, что она скажет, что в порядке, даже если на самом деле нет.