Страница 2 из 12
Поднявшись лифтом на верхний этаж здания, где находилась единственная на всей площадке квартира, арендованная специально для мэтра [него], лучшая в этом богом забытом городе, Семён прошагал к широкой металлической двери, похожей на банковскую дверь в комнату депозитарных ячеек.
Семён прошагал к широкой металлической двери, похожей на банковскую дверь в комнату депозитарных ячеек. Толстую. Мощную. Бронированную. Достал ключ, но вставить его в замочную скважину не успел.
Кто-то уже стоял на лестничной площадке. Ждал, когда Семён появится. Потом направил дуло пистолета с глушителем аккуратно в затылок с длинными прилизанными седыми волосами. Выстрелил крупным калибром. Грузное тело проповедника упало на пол, освободившись от половины черепной коробки и содержимого головы. Которое разлетелось брызгами по стенам и местами повисло на потолке розовыми кусочками, похожими на попкорн в варенье из малины.
Пистолет был аккуратно уложен на бетонный пол. Убийца нажал на кнопку звонка. Неспешно развернулся и спустился вниз по лестнице. Спокойно. Уверенно.
Жена Настя узнала об убийстве мужа через два часа. Во всех подробностях, которые изложил ей помощник мужа. Она понимала, с кем жила. Когда раздался ночной звонок, и голос Ивана, друга и правой руки её Самсона, попросил её мужаться, Настя сразу поняла, в чём дело. Коснулась пальцами золотого магендовида на шее, который не снимала, даже ложась в постель. Она не плакала. Её лицо отражало внутреннюю сосредоточенность и напряжение.
Дорога в аэропорт. Полёт. Формальности.
Через четыре часа Настя была в Перми. На улице Фонтанной, где в краевом судебном морге, в ожидании опознания, находилось тело её мужа. Там, где должна находиться голова, лежала плотная, пропитанная кровью, белая ткань. Настя увидела татуировку в виде знака бесконечности на левом плече. В окружностях петли Мебиуса были буквы «S», что означало – «Samson» и «A» – первая буква её полного имени.
Самсон и Настя набили одинаковые татуировки ещё до замужества. В Израиле. Куда уехали тринадцать лет назад, когда Настя помогла будущему мужу сбежать из панамской тюрьмы. Там же, в Израиле, она прошла гиюр и приняла иудаизм. Для Самсона это было важно. Мама в Америке хотела в невестки только еврейку.
Причина смерти была очевидна. Труп отдали на следующий день после проведения судебно-медицинской экспертизы. Мама покойного почила в бозе несколько лет назад. После её похорон Самсон задумался о своих. Он не был набожным евреем. Относил себя к сочувствующим. Потому решил презреть некоторые религиозные запреты и попросил жену кремировать его если что. Не хотел доставлять Насте много хлопот, заморачивать выбором гроба, поиском места на кладбище, организацией всего действа. Самсон был эклектиком в плане религиозных установок. Прочитав однажды в Новом Завете фразу «Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов», решил, что должно быть так.
Но повозиться всё равно пришлось. В неформальной столице Западного Урала не было своего крематория. Потому покойных из Перми, пожелавших стать пеплом после избавления от бремени бытия, предавали огню в двух близлежащих городах: Нижнем Тагиле и Екатеринбурге. Учитывая особенности рода деятельности Самсона, его помощник Иван приложил все усилия, чтобы информация о смерти друга и наставника не просочилась к прихожанам раньше времени. Но, всесильная четвёртая власть, пронырлива, дотошна и падка на горячее. Как ни старались Настя с Иваном скрыть факт ухода из жизни основателя и бессменного лидера общества «Добра и Света», они не избежали толпы последователей, узнавших новость из жёлтой прессы. Полтораста человек со всей страны пришли проститься с духовным наставником на Зоологическую улицу к мрачному зданию похоронных услуг. В котором, собственно, и происходило прощание с жертвой ужасно кровавого, но в то же время быстрого и безболезненного убийства.
Люди пришли мирно. Почему-то только мужчины. Все стояли в зале прощаний, потупив головы. Ни один не проронил и слова. После того, как гроб с телом уехал в печь, люди развернулись и так же молча направились к выходу.
Настя и Иван прошли в комнату ожидания. Им обещали выдать прах через два с половиной часа. Хотя на сжигание даже тела большого объёма уходило не больше двух часов, обычно прах выдавали по истечению трёх – пяти дней. Но, иногда, просьбы и подкреплённые денежными «аргументами» убеждения родственников усопшего выпрямляли нелинейность времени между кремацией и выдачей урны с углеродистыми остатками покойного. Главное – иметь справку о месте захоронения. Настин муж позаботился об этом много лет назад. Он купил себе липовую бумагу о том, что владелец места на Хованском кладбище не возражает против захоронения урны с прахом Самсона на своём участке. Что это за человек, история умалчивала. Но место было настоящим.
Пока Настя и Иван пили кофе и безучастно разглядывали рекламу на глянце полиграфических изданий, сидя за журнальным столиком, к ним подошёл человек в сером френче. Настя подумала, что такое может себе позволить только канал «Россия» и носильщики в отелях. Мужчина был высокого роста. Аккуратно стриженный. С красиво очерченной бородой на вытянутом и скуластом лице. Он остановился перед Настей. Наклонился и заглянул ей в глаза.
Женщина поёжилась на сидении деревянного кресла. Правой рукой, незаметно для себя, оперлась на подлокотник и сжала пальцы, обхватив его будто ручку газа на мотоцикле.
– Вы Анастасия Варская? – спросил мужчина.
Настя бросила взгляд на Ивана, который продолжал прихлёбывать кофе и словно не видел происходящего. Незнакомец тоже, как будто не замечал Настиного товарища.
– Вы вдова Семёна Варского? – снова спросил мужчина, продолжая стоять в полусогнутой позе.
Настя повернула к нему голову. Посмотрела в насыщенно-карие радужки. И неуверенно кивнула.
– Да, – прошептала она, – вы что-то хотели?
Настя опасалась, что её начнут преследовать люди «Добра и Света». Как только глава секты умирает, последователи превращаются в борцов с инакомыслием. Часто их жертвами становятся люди близкие к основателю – родственники, друзья. То ли из чувства ревности со стороны фанатичных последователей. То ли из-за чувства обманутости и связанного с ним отчаяния. Об этом Настя читала, когда чуть больше десяти лет назад Самсон принёс ей дурацкую идею, как восстановить утерянное состояние и заработать ещё. Сначала Настя робко не поверила. Робко, потому что знала – её суженый если чего решил, то выпьет обязательно, и посоветовался с ней только для того, чтобы поставить перед фактом. Потом приняла как неизбежное. А дальше стала вникать в юридические стороны вопроса для того, чтобы помочь своему супругу в его начинаниях. Для неё, как для лингвиста, такое было непросто, но за годы, она научилась как юридическим основам воплощения сумасшедших идей, так и бухгалтерским заковыкам их экономической оптимизации.
– Меня зовут Измаил, – сказал мужчина и протянул руку. – Я был помощником вашего мужа на Западном Урале.
Настя вновь посмотрела на Ивана. Тот рассматривал содержимое журнала Эсквайер и, казалось, совсем погрузился в медитацию над картинками швейцарских часов. Складывалось ощущение, что до нирваны ему оставалось каких-нибудь три цуня.
Настя откашлялась. Иван перевёл на неё затуманенный взгляд. Потом посмотрел на склонившуюся фигуру гостя. Медленно опустил, и снова поднял веки, давая понять женщине, что их внезапный нарушитель спокойствия говорит правду.
– Я пришёл выразить вам свои соболезнования, – пробасил Измаил и протянул открытую ладонь женщине.
Та робко подала руку в ответ и почувствовала тёплое прикосновение. Измаил придержал на мгновение Настину кисть, и его большой палец едва погладил круговым движением тыльную её сторону.
Настя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Что-то страшное было в этом жесте и в то же время возбуждающее. Она поймала себя на такой мысли и словно отмахнулась от неё заметным движением головы. Не удержалась. Она не понимала, почему ощутила такое странное переживание, в ожидании праха своего супруга. Знала, что так неправильно. Долго смотрела мужчине вслед, когда он твёрдым шагом уходил по коридору.