Зомбячье Чтиво (ЛП)

У всех и у всего есть переломный момент.

Его переломный момент произошел прошлой ночью, когда та ходячая мертвая ведьма назвала его по имени, и сегодня утром в блиндаже, когда оно... что бы это ни было... снова позвало его по имени. Что-то вырвалось на свободу внутри, и он был сломлен. Теперь он снова чувствовал кровь в своих венах и ветер в легких, и он прошел мимо Джеймсона, ехидно подмигнув, оглянулся на Говарда и все еще неподвижного сержанта Кирка. Он не чувствовал себя преданным минутной слабостью Кирка. На самом деле он чувствовал себя сильнее, и его уважение к сержанту возросло.

- Давай, сынок, - сказал он Джеймсону, зажигая фонарь, зная, что именно так поступил бы Бёрк. - Разберемся с этим дерьмом.

Затем поднялся по лестнице, чувствуя, как силы покидают его, как сдают нервы, как сгущаются и удлиняются тени, как раздается скрежет в стенах и другие ощущения в узлах его позвоночника. Короткий низкий коридор наверху. Два дверных проема. Он уже тогда знал, что там будет. Сжимая вспотевший кулак на револьвере, он пинком распахнул ближайшую дверь, и на него накатила волна горячего гниения, которая чуть не поставила его на колени.

- Ого, - сказал Джеймсон. – Ну и вонь.

Это было отвратительное, влажное и приторное зловоние. Это чуть не заставило Крила, спотыкаясь, спуститься вниз по лестнице, потому что он определенно не хотел смотреть на то, что так ужасно пахло. Сделав неглубокий вдох сквозь зубы, он шагнул вперед, высоко подняв фонарь, вокруг него плавали, как угри, черные как ночь тени.

То, что он увидел, заставило его отступить, потому что он не был уверен, что именно он увидел... просто распухшая белая масса, растекающаяся по полу, бродящий дрожжевой нарост.

Это был труп.

Здесь, наверху, кто-то умер, и вместо того чтобы его останки рассыпались, они разрослись во влажной темноте с закрытыми ставнями, как мясистый гриб. Он мог видеть основные очертания скелета – ухмыляющийся череп, корзинку ребер, руку, похожую на ершик, колено – все это было покрыто мягкой белой мякотью, которая поднялась, как тесто для хлеба, превратив труп в большое плодоносящее тело, созревшее, как сочный персик, прорастающее, распускающееся и цветущее. Усики этого белого разложения распространились по полу и вросли прямо в доски и вверх по стенам, как вьющиеся лозы в паутинной кружевной филиграни, которая даже свисала с потолка нитями и лентами.

На это было противно смотреть и еще хуже созерцать в течение определенного времени, - подумал Крил, - ползучая гниль склепа вторглась бы в каждую последнюю палку и доску в доме, пока все это не превратилось бы в блестящую грибковидную массу.

- Как ты думаешь, кто это был? - сказал Джеймсон, зажимая нос.

Крил пожал плечами, уставившись на маслянисто-серые поганки, которые заполняли глазницы и огромными гроздьями выпячивали челюсти.

- Может быть, крестьянин. Раненый солдат, который приполз сюда, чтобы умереть...

- Но мы слышали, как что-то двигалось.

- Может быть, это было из-за... массы, давящей на бревна.

Едва с его губ слетели эти слова, как вся мясистая грибковая масса задрожала, как желе. Затем она сделала это снова. И Крил ясно увидел, как вязкая волна прошла сквозь эту штуку, как бурун, направляющийся к берегу в море желатина.

- Там что-то есть, - сказал Джеймсон.

Крил не осмеливался заговорить. Что бы это ни было, он был уверен, что оно каким-то образом реагировало на их голоса или на их вибрации. Эта волна содрогнулась, остановившись в нижних частях трупа, и между ног раздался влажный, рвущийся звук, когда были порваны мембраны мягкой гнили.

И Джеймсон, и Крил это увидели.

Они увидели, как мясистый холмик между ног трупа разорвался и появились две крошечные ручки, восковые и блестящие, странно бескостные в своих резиновых изгибах.

Джеймсон издал дикий крик и просто начал стрелять, он всадил три пули в массу, где, должно быть, было все остальное, и она перестала двигаться... эти руки, казалось, скрючились и увяли, возвращаясь обратно в полость тела.

Женщина, - подумал Крил с безумием, скребущимся в его мозгу. - Умерла беременной... Только то, что было в ней, не умерло, оно выросло во влажной гнилой черноте, оно родилось в ее гниющей утробе, что-то нечеловеческое, что-то невероятное и что-то, как-то связанное со всем остальным, что творится.

Они спустились по лестнице с бледными лицами и сжавшимися желудками, но не сообщили о том, что видели, и никто не спрашивал, и вдруг война снова ожила, и они услышали отдаленный бум-бум-бум тяжелых орудий, выбрасывающих снаряды. Они с визгом пронеслись над Чадбургом, и несколько из них ударили поблизости с оглушительными взрывами, от которых содрогнулась земля. Они были довольно близко, и Крил решил, что они приземлились на кладбище. Над головой пролетали снаряды, пока канадцы и немцы обменивались любезностями.

- Мы находимся прямо посередине, - сказал Говард.

Снаряды начали приземляться внутри деревни, подбрасывая в воздух обломки, разрушая стены и открывая огромные воронки на узких улицах. Дом через дорогу получил прямое попадание и был буквально подброшен в воздух, осыпаясь дождем в виде кирпичей, горящих токарных станков, палок и мусора.

- Нам лучше убраться отсюда, - сказал Кирк.

Когда они присели возле дверного проема, вокруг них разорвались два, а затем три снаряда, ударные волны повалили их на пол, штукатурка осыпалась вокруг них, а гвозди вылетели из стен. Снаружи появились облака пыли, слившиеся с туманом, а затем все стихло.

Мгновение, затем еще одно.

Затем полетели еще снаряды, но они приземлились в деревне с почти нежным хлопком. Не фугасные снаряды, это были снаряды другого сорта, и все поняли, что это такое, просто по звукам.

- Газ, - сказал Кирк. - Маски, все.

В течение следующих двадцати минут падали один газовый снаряд за другим, улицы были покрыты не только густым туманом и пылью, но и облаками пара фосгена и иприта. Все это соединилось в тяжелый, всепоглощающий суп, который в лучшем случае снижал видимость до десяти-двенадцати футов.

Крил участвовал во Второй битве при Ипре, когда вокруг них падали газовые снаряды и умирало множество людей. Один предприимчивый медицинский офицер в траншее велел мужчинам помочиться в носовые платки и прижать их ко рту, чтобы аммиак в их моче нейтрализовал газообразный хлор. Крил изо всех сил пытался пописать, но ничего не выходило, его пенис, казалось, втягивался внутрь, как улитка, ищущая спасения в своей раковине. Другой солдат помочился за него в его носовой платок, и никогда еще он не был так рад прижать мочу другого человека к своим губам.

Но это был хлор.

И по запаху он уже понял, что они имеют дело с фосгеном и горчичными веществами. Единственное, что можно было сделать, это не снимать маски и держаться подальше от любых концентрированных облаков, потому что горчица могла прожечь ткань насквозь и продолжать гореть в вашей плоти.

Когда Джеймсон направился к двери, тяжело дыша под маской, сержант Кирк оттащил его назад.

- Пусть рассеется, - сказал он, его голос был глухим и далеким за маской.

Они подождали, пока газ уляжется – четверо мужчин в масках, смотревшие вокруг через окуляры с выпученными глазами – все были охвачены страхом, потому что газ был единственной вещью, которая пугала всех.

- Снаружи кто-то есть, - сказал Джеймсон. - Я видел их.

Крил начал чувствовать, как в нем нарастает страх. Для немцев было еще слишком рано; они подождут, пока газ не сделает свое дело, прежде чем ворваться внутрь. Нет, кто бы это ни был, это определенно были не немцы.

Они все прижались к окну без ставен и стекол. И, да, в клубящемся тумане и газе они могли разглядеть движущиеся фигуры, десятки фигур. Они оставались на периферии тумана, не показывались, просто собирались в кучу.

Крил услышал стук.

Все замерли, напряженные.

- Кухня, - сказал Кирк слабым голосом. - Кто-то стучит в кухонную дверь... Послушайте...