Зомбячье Чтиво (ЛП)

Он снова поднялся на ноги, все еще шатаясь, но уже чувствуя себя лучше. Он постоял там какое-то время, прочищая голову, спотыкаясь о землю, которая беспорядочно петляла среди ряда воронок от бомб. Затем он споткнулся и упал в яму, выбравшись наконец из грязи и воды. Он услышал пулеметный залп и почувствовал, как по нему ползут крысы. Его цепкие пальцы обшарили грязную стену, и оказалось, что ему повезло: лестница. Кратер, должно быть, был частью траншеи.

Он выполз наружу по грязной изрытой земле, карабкаясь по горбатым предметам, которые, как он вскоре понял, были трупами. Затем над головой пронеслась еще одна вспышка, и он увидел, что находится в поле трупов, сотни из которых были разбросаны во всех направлениях. Но мертвы были не все. Некоторые корчились на земле, зовя медиков и санитаров. Он видел людей без конечностей. Люди, которые были живыми туловищами, которых грызли крысы.

Он продолжал двигаться, измученный, разбитый, потерявший всякую надежду.

- Эй, приятель, сюда, - раздался голос.

Крил пополз к телу. Обхватил изуродованное тело руками и понял, что мужчина мертв – его мозг был раздавлен. Его голова в руках Крила, хотя и целая, была почти жидкой внутри, череп почти раскололся. Вместо мозга там было студенистое месиво.

Крил снова пополз.

Через трупы. Везде было то же самое. Сквозь грязные ямы и лужи стоячей воды вокруг него сновали крысы, доведенные до паники бомбардировкой. Он наткнулся на солдата, который сидел прямо, прижавшись спиной к борозде почерневшей земли.

- Привет, капитан, - сказал он. – Ну и денек сегодня выдался, не так ли?

У него не было левой ноги, а правая рука представляла собой обгоревшую массу без плоти. Левой рукой он держал свой живот и кишечник. Он продолжал говорить так, как будто Крила там не было.

- Немного повезло, - сказал он, когда Крил тронулся с места.

Как долго он пробирался по ночному пейзажу, он не знал; только то, что спустя, казалось, часы, когда война все еще время от времени подавала голос, он начал видеть идущих людей в лунном свете. Казалось, их были сотни, израненных и сломанных, из ран текла кровь. Их глаза были выпучены. Они рвали себе глотки. Отравленные газом. Все они отравились газом. Между их губами хлестала желтая пена, и он наблюдал, как они все начали падать, наваливаясь друг на друга, извергая желтую слизь изо рта. Даже в бледном лунном свете он мог видеть, что их лица почернели, когда они испускали последние вздохи.

Уже не в первый раз его писательский разум начал размышлять о возможности того, что он попал в ад. Потому что он участвовал во множестве сражений, но никогда не видел ничего подобного. Не видел ничего подобного, что полностью разобрало бы землю и снова собрало ее воедино, как пазл, в котором не хватает половины кусочков.

Так как какое-то время он ничего не слышал, он заполз в грязную канаву и позволил себе закурить, позволил своим нервам успокоиться, а сердцу – вернуться к своему ритму. Он, наверно, ползал кругами. Лучше подождать. Прислушаться. Все обдумать. Организовать отступление, когда придет время.

Конечно, это было разумное военное мышление.

Он пролежал там какое-то время, грохот орудий теперь раздавался где-то вдали, война перешла к более плодородной добыче.

Тихо.

Да, внезапно стало неестественно тихо. Не было слышно ни звука, только эта странная тишина, как будто кто-то щелкнул большим выключателем.

Крил уже проходил это раньше, на многих полях сражений и во многих войнах.

Обычно в самые глухие ночные часы над траншеями взрываются снаряды, и в течение нескольких шокирующих, вызывающих мурашки по телу мгновений ты задаешься вопросом, не умер ли ты. Что, если снаряд с визгом обрушился на твое укрытие и разнес тебя на мелкие осколки. Говорят, что невозможно услышать, как в тебя попадает снаряд и, вероятно, в этом есть доля правды, но иногда тишина бывает намного хуже, чем обстрел.

На Ничейной земле, за периметром и проволочными заграждениями, просто... не было ничего. Ни крыс, роющихся в мусоре, ни воющей стаи диких собак. Никто не двигался. Не было даже дождя. Это было жутко, тихо, выжидающе. Как будто что-то прячется в темноте, готовясь прыгнуть и вцепиться тебе в горло. И хотя была тишина, у этой тишины было свое собственное качество. Величина, объем, вес, который можно было почувствовать под тяжестью ветра, который давил, как каменная плита над открытой могилой.

Это никогда не длилось больше часа или около того, а часто и намного меньше, но пока это происходило, было невозможно не чувствовать, как оно собирается вокруг тебя. Невозможно не прислушаться к нему, чтобы узнать, есть ли что-то там, что-то, скрывающееся во мраке с пустым лицом... Или, может быть, услышать мягкий стук его сердца или звук его дыхания.

Суть заключалась в том, что, как бы долго это ни продолжалось, он знал, что органы чувств становятся очень чувствительными, и твой разум начинает уверять, что он слышит то, чего не могут уловить уши: разлагающиеся тела, крысы, вылизывающие шерсть, мухи, откладывающие яйца, личинки, вырывающиеся из сладко-тошнотворной мякоти падали.

Крил тяжело дышал.

Он ненавидел это.

Как будто вся Фландрия чего-то ждала, напрягшись, свернувшись в тугой безмолвный клубок.

Дрожа, он закурил еще одну сигарету, и звук его зажигалки эхом разнесся в ночи с такой громкостью, как будто сама физика воздуха стала каким-то образом... ненормальной, вывернутой наизнанку.

Подожди, просто подожди, парень, потому что оно надвигается, и ты знаешь, что оно надвигается. Что-то должно произойти. Приготовься.

Теперь над землей сгустился совершенно белый туман, который, казалось, поднимался из кратеров, пробоин от снарядов и неровных канав. Сначала он в панике подумал, что это газ, но газ никогда не был таким идеально белым, цвета свадебного кружева. Примерно в то время, когда он докурил сигарету, он начал слышать звуки там, в поле. Похоже на шепчущие голоса.

Были ли это люди, такие же как он, крадущиеся, или...

Он слышал, как по грязной земле ступают ноги, шлепают по лужам, погружаются в грязь и снова поднимаются. Далеко-далеко, и они двигались в его направлении. Сглотнув, он почувствовал внезапную тяжесть в груди, холодное покалывание в позвоночнике и что-то вроде электрического тока в костях.

Теперь ближе.

Он их не видел, но знал, что они там. Он почувствовал запах гниения, теплый и дрожжевой, но он мог исходить откуда угодно, из дюжины непогребенных мертвецов. Это не означало, что... то, что было снаружи, не было человеком. И все же – все же – он был уверен, что то, что пришло на зов, не было потерявшимися солдатами, ползущими по разрушенным остаткам траншей.

Это было что-то другое.

Что-то, что было не отступлением, а... охотой.

Он услышал звук, совсем рядом, как будто кто-то дышал через нос с быстрым хриплым вдохом. Звук, похожий на то, как кто-то принюхивается, словно животное, пытаясь учуять добычу, идущее по следу.

Крил почувствовал жар, а потом холод во всем теле. Его кожа покрылась каплями пота, и в животе что-то скрутилось от страха.

Что-то приближалось к нему.

Он скоро это увидит.

Оно приближалось со стороны горы.

А потом он действительно увидел это и, возможно, он смотрел на это в течение некоторого времени, потому что там, на вершине хребта, в почти идеальной полосе лунного света было то, что он сначала принял за высохшее мертвое дерево, уходящее корнями в землю... но оно двигалось и выглядело, во всяком случае, как марионетка: скелет, сломанная кукла, скрученная в талии, голова низко опущена на одно плечо, волосы как вялая паутина, конечности свисают, как живые палки.

Оно принюхивалось.

- Где ты прячешься? - раздался женский голос, переходящий в визгливый сухой скрежет, как будто железом скребли по бетону. - Я знаю, что ты там... Я чувствую твой запах.

Ее лицо было обесцвеченным и бескровным, изрытым кратерами и осунувшимся, как темная сторона луны. Он видел ее глаза - горячие, цвета тлеющих углей - сканирующие пейзаж, ее пальцы подергивались, когда принюхивалась.