Хочу с тобой

На самом же деле день за днем я медленно подыхаю. Просто потому, что не вижу удовольствия в ее глазах. Восторга, обожания. Не чувствую безумной подпитки, не знаю и даже не догадываюсь, как она, с кем. Бывает же так. Двадцать семь лет живешь для себя, а потом ее встречаешь, и всё.

Приносят напитки. Я делаю глоток воды из тяжелого граненого стакана.

Марина, наконец, кивает и спешит в сторону бара. На ее лице легкая дежурная улыбка, глаза же не просто серьезные, они строгие. И как будто потухшие.

Она никогда раньше не улыбалась дежурно. Ей всё нравилось, Марина была открыта миру.

Сейчас же ее кожа бледная и какая-то особенно тонкая. А может, на фоне покрашенных волос так кажется. Джинсы некрасиво сидят, мешковатые, фигура едва проглядывается. Ногти короткие, как обычно, хотя мечтала она о сложном маникюре, что в понимании восемнадцатилетней девчонки из деревни — показатель успеха и богатой жизни.

Внутри неприятно ноет, скребется, там псы дикие на волю рвутся, раскидать всех тут, ее схватить и домой увезти. Спрятать. Отлюбить.

Смотрю мрачно и злюсь на этот е*учий город. Я отправлял ее сюда не такой.

Приносят закуски и салаты. Делаю глоток воды. Марина ходит от столика к столику уже минут двадцать без перерыва. Ее окликают, кто-то ругается, что-то требует. Жалуется. На ее лице всё та же дежурная, неменяющаяся улыбка, которая возникает по команде и точно так же по команде стирается.

Марина собранная, молчаливая, раздражающе серьезная. На все комментарии отвечает кротко и вежливо. Не Хулиганка больше, бледная тень себя прежней. Как будто уставшая. Но усталость эта иного рода. Сама по себе физическая усталость Марине нравилась. Нравилось потягиваться в конце дня, разминаться. Нравилось рассказывать о том, что сил нет, и высмеивать слабость, строя грандиозные планы на будущее.

Я больше не скрываю своего интереса. Смотрю четко на нее, не отводя глаз ни на секунду. Даже хочется, чтобы все отметили мой выбор. Отметили и отвалили от нее!

Она же словно не замечает настойчивости.

Но так ведь не бывает. Если на тебя в нескольких метрах в упор пялятся, ты чувствуешь это. Или краем глаза зацепишь случайно, или интуиция толкнет оглянуться.

Марину ничего никуда не толкает. Кажется, будто ей не интересно, что происходит вокруг.

Надо было раньше за ней приехать. Приехать и забрать. Но когда? Через неделю? Две? Какой идеальный срок, если человек тебя бросил и видеть не хочет? Если не звонит, не пишет, лайки твоим записям не ставит. Я даже инстаграм завел. Выкладываю сторис с работы — вдруг Марине интересно, как там наши поля на хуторе.

Не интересно ничего.

Марина стоит у бара, передает заказ. К ней подходит официантка, что меня обслуживает. Девушки перебрасываются парой фраз. Темненькая делает едва заметный кивок в мою сторону. Марина, наконец, поворачивает голову.

Наши глаза встречаются, ее брови вмиг летят вверх. На лице как будто радость отражается. Увидела меня и обрадовалась. От этого внутри всё разом плавится и возникает надежда, что Марина сейчас ко мне ринется. Ринется, а я поймаю и обниму. Крепко-крепко. До хруста косточек. И не отпущу уже никогда.

Следом ее глаза тускнеют. Сама Марина испуганно отшатывается. Застывает, как попавший в капкан зайчишка. Я же пялюсь во все глаза. Поглощаю, впитываю в себя ее образ, стараясь за несколько секунд узнать всё о ее жизни. Мысли прочитать. Разгадать, что за усталостью прячется. Увидеть хоть что-нибудь. Сердце щемит.

Внутри огонь разрастается. Я хочу ее. Хочу не просто трахать где-то в номере отеля или кабине туалетной, хотя сейчас в общем-то похер, время и место значения не имеют. Дома у себя хочу трахать ее, в постели своей. Я это понял еще в начале пути нашего. Когда она стонала от удовольствия в душевой кабине дешевого отеля, доверчиво обвивая меня руками и ногами. Когда каждый ее стон, каждый вдох выдавал обожание, когда ее глаза в наслаждении закатывались.

И хотелось мне, чтобы мы дома оказались. Усадьба старая, стены там толстые, надежные. Ни звука не пропустят. Там Марина могла бы кричать, сколько вздумается, — ни одна живая душа о нашем экстазе не узнала бы.

А если бы кто-то из местных и услышал случайно, то промолчал бы и виду не подал. Потому что моя она девочка, хозяйка. Со своим мужчиной. У себя дома. Со мной. Можно.

Но мы не на хуторе. Мы в заведении общепита средненького уровня, расположенном в одном из спальных районов Ростова. На Марине не белье, а синие бесформенные штаны, мешковатая белая майка, оттеняющая усталость в глазах. Усталость, которой не должно быть у молоденьких девочек. А еще там чертов е*учий опыт.

Прищуриваюсь.

Мы смотрим друг на друга два вдоха. В последний раз так смотрели на вокзале, когда я нашел ее вагон и встал напротив, так как в окне Марину увидел. Она тогда сразу почувствовала мое внимание и повернула голову. Моргнула и вздрогнула, словно обожглась. Мы друг на друга смотрели. Марина сомневалась, ей было больно, она боялась. Потом отвернулась. Не вышла.

Я ждал, пока поезд тронется. Стоял напротив до последнего. Не знал, что сказать, кроме как: поехали домой.

Да и сейчас не знаю.

Марина отворачивается и поспешно уходит в кухню.

Я поднимаюсь с места и иду за ней.

Быстро. Это снова порыв, который не контролируется. Не со всеми своим демонами я научился справляться за эти полтора месяца. Не всех выдрессировал.

Дверь в служебное помещение распахиваю, мне кричат что-то, остановить пытаются. Типа нельзя сюда клиентам. Щас, блть.

Вижу светлую макушку, меня сам дьявол не остановит.

Марина хватает куртку и выскакивает на улицу через служебный вход. Я следом.

— Мариш, — окликаю. — Постой.

Она резко оборачивается.

— Что тебе надо? — кричит сразу, широко разводя руками. — Какого хрена ты приперся опять?!

Внутри что-то надламывается. Кажется, будто у нее надломлено уже, и у меня следом в том же месте.

Надломлено у нее кем-то?

— Поговорить хочу.

— Ты мне всё уже сказал. Я всё услышала.

— Да стой ты!

Торопливо обгоняю и путь загораживаю. Она назад пятится и к стене спиной прижимается. С этой стороны дома темно. Я делаю еще один шаг, чтобы в Марининой зоне комфорта оказаться.

— Поужинаешь со мной? — спрашиваю.

Она рот приоткрывает. Сладкий, обожаемый мною рот, который я целовать хочу, облизывать. Вкус которого ночами снится. Лучший на всём белом свете рот. Не вовремя, но в паху простреливает. Трахать ее хочу и целовать одновременно. Всю ночь. Целовать везде. И трахать.

Мы не дома. А в грязном переулке шумного города. Я на нее нападаю — всем проходящим мимо нас*ать. Потрясающее место для жизни.

— Я на работе здесь, ты меня отвлекаешь!

— Давай после. Ты во сколько заканчиваешь? Я подожду.

— Убирайся, — выплевывает она мне в лицо вместе с порцией слюны.

Я кулаки сжимаю и делаю вдох-выдох глубокий. Забыл, блть, как она выбесить может. Парой фраз.

Вдох, блть, выдох. Моя грубость ее в прошлый раз напугала, надо бы полегче на поворотах. Полегче сложно, потому что я такой и есть: грубый, импульсивный, требовательный. Я, блть, ни хрена не мечта. Но...

— Я приехал, чтобы домой тебя забрать, — говорю быстро. — Я скучаю, маленькая.

Марина зажмуривается, кривится и отворачивается так, словно я пощечину ей влепил. Мое предложение ей как удар. Металлическая пуля, крошечный крепкий шарик в гордость влетает. Не пробивает ее, но корежит.

— Мариш, я скучаю. Каждый день. Думай, что хочешь. Что прихоть, что очередная ложь, игра. Похрен. Давай дальше играть. Правила обсудим. Я на парочки влюбленные смотрю и сразу о тебе думаю. Такого раньше не было. Любая романтичная херня в голове цепочку ассоциаций запускает, и в итоге твое лицо перед глазами. Твой запах. Марин. Мариш... — повторяю тише.

Сам руки к ней тяну. Хватаю за талию, под куртку забираюсь. Она теплая такая, даже горячая. Красивая, вкусная и натуральная, как мед и пастила. Я целовал, я помню. Склоняюсь и по щеке ее носом провожу.