Хочу с тобой

Данил

Открываю глаза и вижу черный потолок родной бэхи. Солнце нещадно лупит, оно-то меня и разбудило.

Бросаю взгляд на сотовый — без двадцати шесть.

Потягиваюсь и сажусь резко, голова аж кружится. Вот это денек вчера был. Не планировал я его заканчивать в машине, спать в неудобной позе. Мне нужно было на хутор, гостей провожать. Блть.

Стреляю глазами в скол на лобовом. Потом на посапывающую на заднем сиденье Марину. Ладони под щеку подложила, колени подтянула к груди. Выражение лица — ангельское. Хоть сейчас в рай. Н-да. Это ж надо было так швырнуть ключи, чтобы пробить новое фирменное лобовое. Талантливая девочка.

И наглая. Вырубилась в машине по пути в станицу. Будил-будил, ей похрен. Ну что мне делать было? Я, конечно, адрес знаю, но, учитывая наши конфликты с Хоментовским, ставленником Шубиных, решил отложить знакомство с родителями до более благоприятного момента. Хома бы обалдел, если бы после скандала в полицейском участке с привлечением ментов из регионального центра я как ни в чём не бывало занес бы его падчерицу домой. Ночью. Пьяную.

Драк мне пока хватит.

А потом такая усталость дикая накатила, что понял: до хутора просто не доеду. Выдохся и физически, и, что самое прискорбное, морально. В ноль. В итоге припарковался за старым молокозаводом. Закрыл глаза и провалился в темноту словно по рубильнику. Маринка-мандаринка, видимо, проснулась в какой-то момент, но не растерялась — на заднее сиденье перелезла и дрыхнет дальше. Удобно устроилась.

У меня всё тело болит и ломит. Рука горит после ожога. Похоже, действие обезболивающих закончилось. И кулаки. И почему-то голова.

Выхожу из машины, чтобы размяться. Делаю вдох глубокий, легкие насыщая свежим утренним воздухом. Смотрю на синее бескрайнее небо, слушаю пение птиц. В остальном тихо. Хулиганка мирно сопит, опять же живая и здоровая. Ни разу никем не изнасилованная, прости господи.

И вдруг такое умиротворение накатывает, какого я с раннего детства не испытывал. Когда проблем нет никаких и ты как дома себя чувствуешь в любой точке мира. И хочется представить, как потом с этой красивой, протрезвевшей и, надеюсь, чувствующей хотя бы зачатки стыда девицей поеду куда-нибудь завтракать. Заморозить эту секунду хочется.

Ага, умиротворение. Сука.

Делаю пару кругов вокруг машины. Вижу, зашевелилась принцесса.

Дверь открывается, Марина колени свои выставляет на обозрение. Следом выбирается на улицу и от души потягивается. Я слюну проглатываю. На моем капоте с разведенными ногами она смотрелась бы хорошо в эту рань.

— Тесновато было спать, — заявляет мне мадам. — Доброе утро, Колхозник. Выглядишь так себе.

Нет, стыдом там и не пахнет. Всё в порядке.

— Зато ты в шесть утра, лохматая и в мятом красном платье, прям звезда станицы, — парирую я.

Она быстро опускает глаза и краснеет. Забавно.

— Ты молодец, я думала, будешь приставать ночью, — вновь пытается кусаться.

— Ты себя переоцениваешь.

— Блин, в туалет хочу.

— За той стенкой спрячься, там без палева, — советую искренне.

Марина бросает на меня полный презрения и отвращения взгляд. Вздергивает подбородок и гордо шагает в своем прекрасном платье писать под забор.

Через пару минут мы снова сидим в машине. Молчим.

— Ты вчера сказала, что мать тебя ударила, — говорю ей.

Она серьезнеет и кивает. Быстрым движением убирает волосы за уши, начинает нервничать.

— Я не могу больше дома находиться, — тараторит. В глаза мне не глядит, на свои колени только. — Они с отчимом сговорились нас с Варей не отпускать никуда. Отыскали мой тайник, забрали деньги. И это не в первый раз! А когда я начала спорить, мама меня ударила. И еще... представляешь, она призналась, что подмешивала мне в чай что-то перед экзаменами. Я была уверена, что перенервничала, поэтому так плохо себя чувствовала. И завалила ЕГЭ. Все эти месяцы считала себя глупой, ни на что не способной. Которой в жизни светит только грядки полоть и полы драить. Сдала экзамены хуже всех в школе. А оказывается... — Марина замолкает, прижав тыльную сторону ладони к губам. Зажмуривается, и кажется, что вот-вот расплачется.

Мне снова убивать хочется, на нее глядя. Она берет себя в руки и хмурится.

— Я боюсь за себя и за Варю, — говорит быстро. — Хочу уехать далеко. Сегодня.

Переводит глаза на меня.

— Я могу дать тебе денег, — предлагаю спокойно.

— За секс?

Усмехаюсь.

— Он был не настолько хорош.

Марина психует, и я беру ее за руку.

— Я не собираюсь платить тебе за секс. Мы переспали, потому что хотели. По обоюдному желанию. Я всего лишь хочу помочь.

— Почему? Мужчины просто так не дают такие суммы молоденьким девушкам. Тебе что-то взамен нужно. Говори сразу, чтобы потом без сюрпризов.

— Ты здорово помогла хутору избежать пожаров. Мы все твои должники.

— А эта трещина на стекле?

— Кулак тебе ее простит.

— Хорошо, я возьму деньги. В долг. Отдам всё до копейки позже. Ты не думай. Не хочу чувствовать себя обязанной. И кстати, про пожары я предупредила не ради Кулака и его благодарности! От него на хуторе одни проблемы. Мне плевать на его имущество.

— Ну хочешь, отсоси мне. Тогда точно квиты.

Ее взгляд вновь падает на мою ширинку. Марина глубоко задумывается, смочив губы языком. Я хочу ей треснуть по лбу, но почему-то ощущаю стояк. Блть.

— Если ты помоешься... — начинает она неуверенно.

Я качаю головой и завожу двигатель.

— Куда поедете с сестрой? — перевожу тему.

— В Омск, — отвечает она, приободрившись.

Судя по всему, перспектива ни у кого не отсасывать Маринку обрадовала, а мне, наоборот, тоскливо сделалось.

— Далековато.

— Надо отца найти. Там видно будет. Может, в Омске и останусь. Или в Ростов вернусь, я там родилась. Или в Москву рвану, на работу устроюсь и попробую поступить ближе к лету. Но сюда я больше не вернусь никогда.

Стреляю в нее глазами.

— Может, не нужно искать отца? Зачем он тебе? Не исключено, что он давно о вас забыл. Я не хочу, чтобы ты разочаровывалась. Родители иногда бывают жестокими. Потом живешь с этим, борешься.

— Я хочу. Я должна ему всё рассказать. Иначе это мучить будет. Я... вчера всё решила. Когда с этими мужчинами сидела в баре, ты себе даже не представляешь, как страшно мне было. Понимала ведь, чем вечер закончится. Что выхода нет — тянуть время (вдруг помощь придет) либо напиться и забыться. Казалось, весь мир против меня. И я должна отцу это сказать.

— Раз должна, то скажешь. Удачи тебе.

— А ты что будешь делать?

— Пока не имею ни малейшего понятия.

Мы подъезжаем к дому Хулиганки.

— Отлично, машины Ментовского нет, значит, не увижу гада, — морщится она.

— Помощь нужна?

— Нет, езжай. Я сама.

— Деньги переведу в течение часа. Телефон заряжу только.

— Хорошо, спасибо.

— Напиши, когда билет возьмешь.

— Ладно, папочка. Буду писать тебе постоянно и обо всём, честное слово.

Я киваю и останавливаю машину. Марина смотрит на меня. Улыбается. Потом тянется и целует в щеку. Я голову поворачиваю, чтобы губы ее поймать, но она отшатывается, прижимает к моему рту палец.

— Не нужно, Данил. Больше никаких поцелуев. На этом наши дороги расходятся. — Потом смеется и добавляет: — Я уже трезвая, надо было брать вчера.

Я ей подмигиваю, она пожимает плечами и выходит на улицу.

Молчу. Отпускаю ее, значок БМВ рассматривая. Глаз не поднимаю, потому что слишком сильно хочется пойти с ней и проследить, чтобы никто не обидел. Никто и никогда. Но я понимаю, что тогда, скорее всего, отвезу принцессу не на вокзал, а к себе на хутор. И тогда Марина узнает, что я тот самый Миронов, которого она презирает. Что я трахал ее в свой мальчишник. И что я непробиваемый эгоист, у которого проблем и врагов больше, чем у президента. Что думаю только о себе. Что жизнь моя — разруха полная и любить меня невозможно в принципе.

И что потом? У нее вся жизнь впереди. Которая меня не касается.