Страница 4 из 6
III. Рахеро
Рахеро спал в том холле, подле него: жена,Весёлая и милая, жила всегда сполна,Их девочка-невеста, вся скромная, как мышка,И главная надежда – мальчишка-шалунишка.Спокойно, безмятежно так спал он среди них,Но тут ему приснился беззвучный чей-то крик,Проснувшись, он вскочил, как тот, что ему снился.И адское сиянье, и дым вокруг, и рёв, что в уши доносился,Звуча, как водопад, что рядом вниз упал,Рахеро встал, качаясь, но разум ещё спал.Тут пламя на ветру размашистым ударомУдарило о крышу, сметя ей край пожаром.Высокий холл и пир, его народ лежал, –Он взглядом охватил, но в дыме потерял.И разум в тот момент кристально ясным стал,И, горло не жалея, он тут же закричал.Как паруса гремят от шквала урагана,Так он гремел: «Дождь! Ветер! – слова для сбора клана. – <14>Подъём! Вайау, к оружью!» Но тишина в ответ,И только рёв пожара, – живых уж рядом нет.Он наклонился, щупая. Женщин своих нашёл,Но дым пожара с кавой их жизнь уже увёл,Ничком лежат. Его рука коснулась пацана,И озарилась вдруг душа, надеждою полна:«Спасти его ещё могу! Быстрей!» – себе сказал.И, сняв повязку с бёдер, ребёнка спеленал,Надев на шею, свёрток он завязал узлом.А там, где крыша рухнула, как ад, ревел пролом.Туда бежал Рахеро через людей завал,Он по столбу подпорки в дыму взбираться стал:Последние Вайау – отец с сынишкой малым,А столб, уже занявшись, светился углем алым,Кусая его плоть, и руки-ноги раня,И жгя его глаза, и мозг его дурманя.А он, чрез боль взбираясь, всё поднимался выше,Сквозь пламя протянулся и был уже на крыше.Но тут же ветер жаром и болью облетелИ, пламенем его обдав, на нём тряпицу съел.Дитя едва живое упало вниз – в костёр.Вокруг пожара пира враги несли дозор:С оружьем наготове, никто чтоб не сбежал,И каждый голову тянул и брови прикрывал.И лишь с подветра тот огонь так далеко пылал,Что загорелись уж леса, никто там не стоял.Туда Рахеро, устремясь, с карниза соскочилИ, по земле ползя ничком, в тройном прикрытьи был:Гниющих листьев, и огня, и дыма покрывала, –Невидима врагам душа себя во тьме спасала.А сзади, дымной печью коптя весь небосвод,Повержен, жжёной костью лежал его народ.Сперва бежал бесцельно, потом прибой услышал,Туда свой путь направив, на побережье вышел.Глаза были сухими, хоть и в ожогах тело,Сильнее, чем от боли, от гнева всё горело.«Ах, дураки Вайау! – печально он кричал. –Обжоры свинорылые! Ну кто вас туда звал?Те, с кем я рос, кого кормил и кто меня кормил,Хоть я – ничтожнейший из всех, но всех я пережил!Себя считавший хитрецом в ловушке очутился,И в этом адовом огне я всех родных лишился:Моих друзей, моих отцов, седоголовых старцев –Совета клана мудрецов, детишек-оборванцев –Невинной радости отцов, моей жены, и дочки,И шалунишки-сорванца – любимого сыночка,Ему уж больше не шалить!»И так во тьме ночной(Уж накатили облака, луну прикрыв собой)Он бушевал на берегу, слонялся, кулаки терзалИ собирался отомстить. Но срок той мести не настал,Сначала нужно жизнь спасти из жуткого похода,Как корень для возмездия, последний из народа,Затем народ свой возродить, в земле чтоб расселился, –Рационален, как всегда, и в ярости не сбился, –Чтоб самому теперь спастись и после не пропасть, –Сперва бы лодку захватить и женщину украсть.Лагуна всё ещё темна, но за стеной коралловойОн видел блеск высоких волн и слышал их паденья вой.Один на рифе человек, при факеле в руке одной,Идёт и смотрит, вдруг замрёт с уж занесённой острогой.Очередной удар волны ему нёс пену до колен,И с факела под ветра шквал завесой искр ссыпался тлен.В лагуны тёмной глубине каноэ-лодочка ждала,С фигуркой мелкой на борту, – наверно, рыбака жена.И улыбнулся, видя их, Рахеро, мускулы размял,Он без оружия был, гол, в ожогах и крови стоял,Но, плечи развернув свои и приняв воздуха глоток,В себе уверен, как всегда, – уж рыбака на смерть обрёк.Спокойно в воду он вошёл, подплыл беззвучно и легкоТуда, где тот рыбак шагал, сжимая факел высоко.И шумно о тот рифа пирс крушились волны в пену,Рахеро крался со спины по рифу на коленях,И, прыгнув вдруг на рыбака, рукой «обнял» за шею,Другою – факел подхватил, ронять его не смея,Пока тот не успел упасть, и высоко держал.Силён и смел был тот рыбак и вмиг соображал,Напрягся он изо всех сил, – Рахеро устоял,И дернулся, и шею сжал, и с хрустом поломал,И человек обмяк в руках и в ноги комом пал.В один лишь миг на рифе том, что пеною вскипал,Стоял Рахеро одинок, и гол, и обожжён,Но победителем держал в руке фонарь зажжён.И только миг передохнув, стал рыбу он ловитьКак человек, чья цель стоит – лишь дом свой прокормить.Что женщине увидеть той? – Мужчина с факелом стоит,Моргнёт, – мужчина там же, и факел с ним горит.Огонь трясётся иногда. «Конечно, – он сказал, –Она, коль видела чего, решит, что глаз устал,И нужно время только дать – себя ей убедить».И так усердным рыбаком он продолжал бродить,Замрёт на время, острогой ударит риф, стараясь,Потом призывный крик издал, и лодка приближалась,И факел в море бросил он, мол, завершил он дело.И в лодку, что уж рядом с ним, забрался очень смело.Она, подвинувшись, дала и место, и весло,Приняв его за своего, так было там темно.Рахеро принялся грести, и слова не сказав.Запела лодка по воде, силу гребца познав.Она спросила: «Что с тобой? Фонарь не мог сберечь?Теперь придётся у земли ещё один зажечь».В ответ Рахеро, промолчав, каноэ ускорял.Она же: «Атта! Говори! Чего ты замолчал?Ну говори же! Почему? И правишь ты куда?Зачем нам в море? В глубину?» – кричала уж тогда.Ни слова не было в ответ, – трудился загребной,Туда, где рифа был пролом, гнал лодку, как шальной,И, удалым размахом рук закалывав волну,Её-малышку увозил он в бездны глубину.И страх ту женщину объял и в камень обращал:Не оттого, что глупый чёлн в пучину путь держал,А потому, что в жуткий час узнала ужас ночи,Тот, что каноэ вдруг погнал с нечеловечьей мощью,Имея удаль мертвецов. Легенды вспоминались,Что те на рифах, меж людей, как призраки, являлисьИ похищали рыбаков, забрав их лодки, снасти,До часа, пока их звезда закончит то несчастье, <15>И станет слышен утра бриз и песни петухов,И твёрдо верила она: молчун – из мертвецов. <16>Всю ночь дул южный ветер, Рахеро, с ним борясь,Всё гнал каноэ в море. А женщина, трясясь,Сидела молча, как спала. Но вот заря настала.Высокой длинною грядой слева земля стояла,Над пиками Тайарапу взметнулись солнца стрелы,И враз все птицы берегов песнь радости запели:Час привиденьям на земле в могилы уж вернуться.Она же, храбрость всю собрав, решила обернуться,И, повернувшись на него, в лицо ему взирала:Он – точно не из их земель, она таких не знала,Сидел он гол и обожжён, в отметках ночи злой,Но был он статен и красив, приятен для любой.Смотрел Рахеро на неё, и хмурым взгляд был тот,Решал: достойна ли она родить ему народ.И плечи вроде широки, обилен торс и таз,И грудь высокая стоит, и ярок смелый глаз.«Женщина, – так сказал он, – люди твоей землиВсех взрослых и всех их детей – весь мой народ сожгли,Сделав коварно дело. Спасся лишь я – силач.Теперь в безлюдные земли, где детский не слышен плач,Вместе с тобой плывём мы и будем их обживать.Предрешено давно всё, – ещё не жила твоя мать:Мужу – пасть в тщетной битве, сломленным этой рукой,Тебе – быть со всем разлучённой, со всем, любимым тобой:С местами, с людьми и домом, с кланом, с роднёй твоей, –Рожать в одиноких землях безродному мне детей».