Отец Иоанн (Крестьянкин)

— Верите, иду рядом с ним, и все вопросы куда-то исчезают! Мне просто хорошо рядом с ним и спокойно. Ничего и не нужно, когда я рядом с ним!» (В. Каюдина).

А можно было и просто побывать в келии о. Иоанна. «Сама келия с многочисленными иконами и святынями вызывала благоговейное чувство. <...>

Батюшка спрашивает:

— Ну, что у тебя ещё?

— Когда я здесь, никаких проблем будто бы и нет, а когда выйду, сразу всё начинает вспоминаться.

— Вот и все так говорят» (Г. П. Коновалова).

«Случилось, что я приехал, а батюшки нет. Нетрудно представить моё состояние — приехал насладиться, накормиться, напиться живой воды, а кормильца и колодца нет. С унынием я подошёл к батюшкиной келье и встретился с его послушницей, матушкой Марией (у неё была интересная фамилия — Владыко). И она посоветовала: “Вот какая печаль, батюшки нет. Но ты, отче, хотя бы в келью войди, ведь духом он здесь. Помолись, поговори с отцом”. Я зашёл в келью, как всегда, сделал три поклона у святого угла и присел на диванчик, на котором в протяжении многих лет беседовал с батюшкой. Трудно представить, что произошло со мной в эти минуты. Никогда я не уезжал из монастыря с такой радостью и с таким богатством, как в тот год. Я удивлялся: “Чему ты радуешься? Ведь ты не встретился с батюшкой”. Но радость переполняла всю мою душу, потому что я хоть и не виделся с батюшкой, но чувствовал его, когда сидел на этом диванчике» (архимандрит Антоний (Гулиашвили)).

Это свойство келия отца Иоанна сохраняет по сей день. Его нет, но есть его иконы, его диванчик, и каждого, кто находится в этой маленькой комнатке, и сейчас охватывает неизъяснимое чувство радости, умиления, лёгкости. Люди оттуда всегда выходят со счастливыми улыбками на лицах.

Конечно, посетители бывали разные. «Запомнилось, что к батюшке привели бесноватую женщину. Она кричала на него, ругалась, обзывала совершенно жуткими словами. И мы увидели его великое смирение. Старец сказал: “Нуты что, миленькая, да ну что ты, ну перестань, не надо. Вот я тебя благословлю. Всё слава Богу. Вы её ведите сейчас, пускай помолится, и домой. А потом ко мне придёшь”. И всё. Было видно, как этим смирением, этой любовью он усмирил ярость, которая в ней присутствовала» (протоиерей Михаил Михайлов).

В другой раз к о. Иоанну приехали какие-то высокие милицейские чины, не привыкшие к отказам. Грубо отстранив келейницу, они вошли к батюшке в келию прямо во время его отдыха и начали бесцеремонно будить. О. Иоанн говорил потом, что, проснувшись, будто оказался в лагерном прошлом — вокруг милиционеры, следователь... «Что вы делаете? Вы же убиваете батюшку!» — напустилась на «гостей» келейница. А сам о. Иоанн после такого «свидания» с прошлым целую неделю болел. Не жаловал он и визитёров-журналистов, о которых говорил так:

— Скажешь «а», они потом сами добавят все остальные буквы алфавита и напишут — отец Иоанн так сказал.

Основной мотив воспоминаний об о. Иоанне — это ощущение невероятной любви, исходившей от него. Наблюдая за ним, даже опытные в духовных исканиях люди порой начинали сомневаться: как можно так любить всех?..

«Этот дар проявлялся у него таким образом, что всякий думал: “Он любит меня больше всех”. И ещё: “Никто никогда меня так не любил”. И ещё: “Батюшка любит меня больше, чем я сам себя люблю”.

А потом открывалось, что он и других, и всех так же любит. От этого возникало недоумение и даже подчас ревность. Но потом становилось ясно, что его дар любви подобен материнскому. Для матери все дети — родные, любимые, каждого жалко, за каждого сердце болит» (протоиерей Владимир Цветков).

«Когда видишь идущего к отцу Иоанну человека, сознаешь, что он любит этого человека больше всех. В полном смысле слов: Больше Всех! И что странно, ревности не возникает. Ты всем существом своим осознаешь, что вот сейчас он обернётся к тебе и будет любить тебя точно так же Больше Всех! И он не обманывает ни тебя, ни старушку, которая раньше тебя подошла. Мы оба пребываем в полноте любви, на земле невозможной» (протоиерей Сергий Правдолюбов).

«Это была даже не просто любовь, а материнская нежность, ласка. Он всегда беспокоился: “Когда приехала? Где остановилась? Почему ты босая?” <...> В разговоре казалось, что он преклоняется перед каждой былинкой. Он не говорил “яблоко”, а “яблочко”, не “скамейка”, а “скамеечка”, не “половик”, а “половичок”» (Т. Горичева).

«От батюшки вообще никто не уходил неутешенным. Поразительно было видеть, какие перемены происходили с людьми. Входил человек к батюшке унылым, печальным, мрачным, а выходил в радости. Наблюдая необычайные проявления батюшкиной любви каждый день на протяжении двух недель, я стал задавать себе вопрос: “Как же так, как батюшка изо дня в день может на такое количество людей изливать столько радости и любви? По-человечески это невозможно. Человеческие резервы любви имеют пределы”. А потом я получил послушание на клиросе и увидел, как батюшка служил Божественную литургию, и получил ответ на свой вопрос. Всё его служение было настоящим богообщением, живым, творческим. Я запомнил батюшкины необычные интонации при возгласах и услышал всё ту же радость, которую заметил при его общении с людьми. “ Вот он — настоящий источник любви и радости”, — понял я» (игумен Николай (Парамонов)).

«Прищурились глаза в поисках тёмных пятен на этом “солнце”. “Не может человек так любить всех, любовь отца Иоанна — видимость и обычное теперешнее лицемерие и лицедейство”. <...> Батюшка всё видел, но не сразу протянул мне руку помощи. <...> Он терпеливо ждал и был всё тем же, понимающим и сочувствующим. Эта мука, болезнь души длилась с месяц. Неприметным образом мрак рассеялся» (Т. С. Смирнова). Впоследствии келейница старца Татьяна Смирнова ещё не раз задавала ему этот вопрос: «Батюшка, вот нас такая разношёрстная толпа людей, как вы нас всех любить можете?» — и слышала в ответ:

— Да вас ведь жалко. Я-то вырос в православной среде, и меня за руку вели отцы святые. А вы?..

С безмерной любовью к людям сочеталось ещё одно качество — ненавязчивость. Батюшка меньше всего походил на сурового старца, указывавшего паломнику поступать так-то и так-то.

«Отец Иоанн никогда не диктовал и не навязывал свою волю. Он бесконечно ценил человеческую свободу и относился к ней с каким-то особым благоговением. Батюшка готов был уговаривать, увещевать, готов был даже умолять об исполнении того, что, как он знал, необходимо для обратившегося к нему человека. Но если тот упорно настаивал на своём, батюшка обычно вздыхал и говорил:

— Ну что ж, попробуйте. Делайте как знаете...

И всегда, насколько мне известно, те, кто не исполнял советов отца Иоанна, в конце концов горько в этом раскаивались. Как правило, в следующий раз они приходили к батюшке уже с твёрдым намерением исполнить то, что он скажет. А тот с неизменным сочувствием и с любовью принимал этих людей, не жалел для них времени и сил, всячески старался исправить их ошибки» (митрополит Тихон (Шевкунов)).

«Это вообще был “стиль” батюшки — не навязывать ничего, не ломать человека. Тихо, смиренно, с любовью помогать человеку искать ключ к открытию Промысла Божия, воли Божией. Конкретно о каждом человеке, без обобщений» (протоиерей Владимир Цветков).

«Иногда, провидя духовные и душевные возможности посетителя, отец Иоанн просто уклонялся от ответов на заданный вопрос. Скажет: “Дай просворочку и конфеток”. Я же, зная огорчение человека, пыталась прекословить, выпрашивая ответ, на что отец Иоанн категорически прерывал меня: “Я не могу ответить на этот вопрос как должно, ведь выполнять никто ничего не будет, а ответственность на человека ляжет большая. Уж пусть он живёт как может, как сам разумеет, Господь снизойдёт к его немощам и строго не осудит, а за ослушание и презорство слова Божия будет уж иной суд. Зачем же нам усложнять ему жизнь и меру ответственности? Я помолюсь о нём, а ты дай ему конфетку”» (Т. С. Смирнова).

Никого не «ломая», сам батюшка являл собой образец смирения. Беспрекословно слушая монастырское начальство, к другим был снисходительным. «Он не делал замечания во время совершения богослужения. Я сам был свидетелем того, как пономарь забыл принести аналой. Батюшка сам пошёл через весь храм и принёс аналой. Однажды я видел, как он сам аккуратно сметал крошки с жертвенника, приговаривая: “Исполняю пономарское послушание”. И опять-таки никаких замечаний» (протоиерей Владимир Цветков).