Отец Иоанн (Крестьянкин)

— Просите верховную верхушку. В неявности придёт.

«Ушли мы от него расстроенные, больше обращаться было не к кому», — вспоминала Галина Черепанова. Под «верховной верхушкой» поняли верховную власть, но писать на имя Ворошилова, Маленкова или Хрущёва тогда не решились.

А 14 марта неожиданно пришло из Орла известие о смерти Татьяны Михайловны Крестьянкиной. Будто предчувствуя свою кончину, она испрашивала для брата освобождение... О. Иоанну передали, что перед смертью сестра говорила: «Солнышко, солнышко, кругом солнышко...» Был Татьяне 51 год. «Весть о кончине милой Танечки меня ещё раз убедила в том, что Господь знает нужду каждого из нас прежде нашего прошения, — писал о. Иоанн. — Ибо, посетив меня, находившегося в необычных условиях жизни, очередною скорбью, одновременно тотчас же и утешил меня тем, что все мои сердечные желания Он вложил в сердца тех, кто с любовью, абсолютно добровольно, исполнили всё то, что должен был сделать я, провожая свою любимую сестричку в последний путь». Той же весной в жизнь о. Иоанна вошла ещё одна потеря — на 16-м ОЛПе была жестоко убита уголовниками жена начальника режима, многодетная мать, верующая женщина, работавшая в бухгалтерии и прекрасно относившаяся к заключённым. «Её кончина не была мирной и безболезненной, — писал батюшка. — Но Господь, чадолюбивый Отец наш, зная все извилины её бессмертной души, светлой и доброй, соизволил допустить такую мучительную кончину, которой убелились и украсились её одежды, восполнились пробелы её внутренней духовной жизни, дабы соделать её достойной наследницей Своего Небесного Царства».

...7 февраля 1955 года заседавшая в Москве Центральная комиссия по пересмотру дел на лиц, осуждённых за контрреволюционные преступления во главе с Генеральным прокурором СССР Р. А. Руденко, рассмотрев дело Крестьянкина Ивана Михайловича, постановила оставить его без изменения. То есть даже «вегетарианское» правосудие хрущёвских времён сочло приписанную ему вину вполне обоснованной и доказанной!.. А вот дальнейший поворот событий был, если судить человеческими мерками, абсолютно нелогичен и даже абсурден — уже 15 февраля, в день Сретения Господня, о. Иоанн был... освобождён из заключения. То есть 7 февраля постановили не выпускать, а 15-го выпустили!.. Причём сюрпризом для батюшки эта новость не стала: накануне к нему явился во сне преподобный Серафим Саровский и произнёс два слова — «Будешь свободен».

На самом же деле это была классическая ситуация из разряда «левая рука не ведает, что Делает правая». Как оказалось, за батюшку настойчиво хлопотал митрополит Крутицкий и Коломенский Николай, и хлопоты его увенчались успехом: 12 февраля 1955 года народный суд Молотовского района Куйбышевской области освободил о. Иоанна на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 14 июля 1954 года «О введении условно-досрочного освобождения из мест лишения свободы». О постановлении московской комиссии, вынесенном четырьмя днями раньше, в Куйбышеве, разумеется, никто не знал. Так что освободили узника именно на «местном» уровне. Потом, может, и спохватились, но было уже поздно... Важно подчеркнуть, что досрочное освобождение — не реабилитация: судимость с о. Иоанна никто не снимал, ему запрещалось селиться в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и в радиусе 100 километров вокруг этих городов. Так что сбылось пророчество Ивана Александровича Соколова: освобождение пришло «в неявности», вроде как выпустили, а с другой стороны — не очень-то...

День освобождения запомнился на всю жизнь — ослепительно-солнечный, яркий, с крепким морозцем. У ворот лагеря стояли сани. Провожавший к воротам батюшку начальник лагеря (он принял от о. Иоанна крещение), видимо, решил предостеречь бывшего узника от дальнейших невзгод:

— Батюшка, вы поняли, за что сидели?

— Нет, так и не понял, — улыбнулся о. Иоанн.

— Надо идти за народом, а не народ вести за собой... Что вы сейчас будете делать?

— Пойду в Патриархию, я ведь священник. И подчинюсь тому, что там скажут. А сам не знаю, чем буду заниматься. Может, и там меня заставят таскать в гору вёдра с водой.

Начальник насупился — последним лагерным «послушанием» о. Иоанна как раз и было колодезное, 40 вёдер воды в день на верх горы...

Застоявшийся конь резво рванул с места, заскрипели полозья. Позади осталась колючая проволока, мрачный четырёхэтажный корпус администрации, смрадный барак... Подставив лицо морозному ветру, о. Иоанн горячо молился. И первое место, куда он направился в Куйбышеве, конечно же, была церковь. С весны 1950-го, почти пять лет, не переступал он порога храма!

Тогда в Куйбышеве действовали всего две церкви — кафедральный собор Покрова Божией Матери и Петропавловская. Куда отправился после прибытия в город о. Иоанн, в точности неизвестно, но можно предположить, что в Петропавловский храм, причём сразу по двум причинам — он располагался ближе к вокзалу и там было меньше шансов столкнуться с соглядатаями. Храм был пуст, служба уже закончилась. О. Иоанн застыл посреди церкви, наслаждаясь ни с чем не сравнимыми чувствами. Он так ушёл в молитву, что не сразу расслышал обращённое к нему тихое слово:

— Пройдите...

Вздрогнув, он обернулся. Сколько раз за пять лет слышал он это слово от конвоиров!.. Но сейчас от сердца сразу же отлегло. Перед ним стоял улыбающийся батюшка — настоятель храма иеромонах Серафим (Полоз, 1911—1987). Распознав в бывшем з/к собрата по служению и по участи (о. Серафим сам в своё время отбыл шестилетний срок в лагере), он пригласил его к себе домой, накормил ужином и снабдил одеждой, чтобы можно было продолжать путь, не привлекая к себе излишнего внимания внешним видом.

А назавтра поезд «Куйбышев — Москва» уносил странника туда, откуда начались его пятилетние мытарства. Курс Небесной Академии был окончен успешно...

Глава 7

НА ПРИХОДАХ.

ПСКОВ И РЯЗАНСКИЙ КРАЙ

Москва!.. Первой её святыней, к которой приложился о. Иоанн по возвращении из изгнания, был чудотворный образ Божией Матери «Взыскание погибших» в храме Воскресения Словущего на Успенском вражке (эту икону он почитал особенно, а 18 февраля 1955-го как раз совершалось её празднование). А первой знакомой, которую случайно встретил в метро, была Пелагея Козина. «Стою на перроне, жду поезда, — вспоминала она. — И вдруг вижу, прямо на меня идёт Батюшка. Я не поверила сначала, как он может здесь быть?! А он подходит ко мне и говорит: здравствуйте, Пелагия Васильевна. Тут и радость, и слёзы».

Не могли скрыть слёз радости и другие духовные чада — Матрона Ветвицкая и Галина Черепанова, столько сил приложившие для того, чтобы облегчить участь батюшки в неволе. Радостно встретили освобождённого Иван Александрович Соколов, сам два года как вышедший из тюремной психушки, и о. Сергий Орлов. Конечно, повидал он и братьев Москвитиных — о. Афанасия, служившего настоятелем храма в Солнечногорске, и о. Владимира, тоже недавно прошедшего через лагеря. Встречался с друзьями по академии, был на Введенском кладбище на могиле о. Александра Воскресенского. Повидал и старого знакомого по Орлу, юродивого Афанасия Андреевича Сайко, который тоже был только что освобождён из Томской психиатрички и жил в Москве у знакомых. Бывшая свидетельницей их встречи Лидия Семёновна Кручинова вспоминала:

«Какой красивый был о. Иоанн! Мне даже странно было представить, что он только что был в заточении. У него были великолепные тёмные волосы, и выразительностью своего облика он был схож с Афанасием Андреевичем. Они обнялись при встрече. Я залюбовалась на них. Оба высокие, статные, с одухотворёнными лицами. Меня поразило, как прекрасны могут быть люди. И теперь, когда Афанасий Андреевич как бы на время снял маску юродствующего, его вид был неотразим. Они разговаривали о вере. Но я не вслушивалась в их слова, я любовалась ими».

Все разъезды по Москве были сопряжены с немалой опасностью — ведь находиться в городе ему было запрещено. После пятилетней разлуки в столице у о. Иоанна не осталось ничего — ни жилья, ни прописки, ни места служения. Совсем как в начале 1930-х, когда он впервые приехал туда. Долго оставаться в Шубинском переулке у Ветвицких было опасно — могли пострадать и хозяева, и сам батюшка.