Страница 4 из 8
Говоря языком современности, Столыпин представлял ту политику, которую принято называть «левой политикой правыми руками». В ней есть хорошая сторона; ей не грозят вредные увлечения; но в ней была и опасность. Идеи «личных» прав, свободы, равенства, без которых весь правовой порядок может оказаться «великою ложью», были для Столыпина второстепенными; у него часто не хватало чутья, чтобы замечать то, что в действиях его им противоречило.
Это было тем опаснее, что свои цели он преследовал всегда с непреклонной настойчивостью. В основе их была не только сильная воля, которая перед трудностями не отступает, но и доля упрямства, которое боится уступок и ошибок признавать не желает. Исключительно сильные люди, как Бисмарк, умели уступать, когда это было полезно, забывая о своем самолюбии. Столыпин же любил идти напролом, не отыскивая линии наименьшего сопротивления, не смущаясь, что плодил этим лишних врагов и открывал слабые места для попаданий. У него было пристрастие к тем «эффектам», которые обывателей с толку сбивают (он называл их действие «шоком»). Он не умел целей своих достигать незаметно, «под хлороформом», по выражению Витте, в чем была главная сила этого гениального практика. Столыпин не хотел считаться с тем, что таким образом действий иногда наносил удар тем мерам, которые хотел провести; это ярко сказалось на ненужном и болезненном кризисе в связи с западным земством.
Такая тактика была слабою стороной Столыпина, особенно как представителя конституционной Монархии, обязанной сообразоваться с признанной ей самой государственной силой, т. е. с организованным в «представительство» общественным мнением. Оно затрудняло взаимное его понимание с ним. Но противоречия между словами и делом Столыпина общественность слишком упрощенно объясняла его лицемерием; так и Витте писал про него, будто «честным человеком он был лишь до тех пор, пока власть не помутила ему разум и душу»[10].
К Столыпину такое объяснение относиться не может; для него власть не была непривычным делом, которое голову кружит. И соединять «лицемерие» с характером Столыпина трудно. Лицемерие совсем не его стиль. Столыпина невозможно представить себе ни «интриганом», ни «услужливым царедворцем». В своем личном поведении он был человеком независимым, решительным и смелым. За обидное слово о «столыпинском галстуке» он вызвал Ф.И. Родичева на дуэль. Все это так, однако Азеф «расцвел» при Столыпине, и 2-я Дума была распущена при содействии «провокации». Здесь есть тайна, но разгадка ее не в «упоении властью». Она проще. Столыпин – да не он один – просто еще не успел совлечь с себя «ветхого человека», воспитанного на старой идеологии о «неограниченной власти» Монарха или вообще «государства» над «личностью». Упрекать его можно не в том, что эту идеологию и он разделял, а в том, что он мечтал быть проводником «правого порядка», сохраняя ее. Для этой задачи необходимо было уважение к «суверенности» права, которого вообще было мало; его не было ни у представителей старого режима, ни у их врагов – революционеров. Эту идеологию права могли бы воплотить «общественность» и 1-я Дума, если бы за чечевичную похлебку не уступила этого своего первородства. Столыпину же эта задача была труднее, чем ей. Защитнику «прав человека» вообще трудно выйти из правого лагеря, не став «ренегатом»; но на ренегата, которых в то время появилось так много, Столыпин не был похож.
На такого человека после роспуска Думы пала задача установить в России конституционный порядок; эту задачу он принял. Его дальнейшая деятельность, перемены, которые с ним происходили, не стоят в противоречии с этим. Нужно только смотреть глубже, чем видимость. Левая общественность тогда находила, что роспуск Думы должен был быть только шагом к полному упразднению представительства и что будто от этого она Россию спасла своим хитроумным Выборгским манифестом. Не может быть большего самообольщения, если только вообще это странное утверждение искренно. Опровергать его просто не стоит. Конечно, в правящем классе, и особенно в окружении Государя, такие настроения были; но им не дал ходу не Выборгский манифест, а Столыпин. У него тогда был свой план, и мы можем документально его воссоздать.
В «Красном архиве» было напечатано любопытное письмо Государя к Столыпину, в котором он указывал ему канву для составления Манифеста о роспуске. В письме были приведены следующие три пункта:
«1) Краткое объяснение причин роспуска Думы,
2) неодобрение и порицание тем, кто позволил себе грабить и жечь чужую собственность,
3) заявление, что все дальнейшие задачи мои, как отца о своих детях, будут направлены к справедливому обеспечению крестьян землею»[11].
Это был старый стиль патриархальных самодержцев, с их «отеческим» попечением о подданных, как о детях своих. Но что на этой канве вывел Столыпин?
«Неодобрение и порицание тем, кто позволил себе грабить и жечь чужую собственность», он заменил в Манифесте той беспощадной войной вообще с революцией, которую считал одной из своих главных задач. В этом он был непреклонен и искренен. «Да будет всем ведомо, что мы не допустим никакого своеволия и беззакония и всей силой государственной мощи приведем ослушников закона к подчинению нашей Царской воле». Но это только одна задача. Манифест далее говорит, о чем в конспекте Государя не было и намека, что, «распуская нынешний состав Государственной Думы, Мы подтверждаем вместе с тем неизменное намерение наше сохранить в силе самый закон об учреждении этого установления»; а далее, что не менее знаменательно: «Мы будем ждать от нового состава Государственной Думы осуществления ожиданий наших и внесения в законодательство страны соответствия с потребностями обновленной России».
Так ставил свою задачу Столыпин и на это получил одобрение Государя и обещание Манифеста. Все дальнейшее уже зависело от состава будущей Государственной думы. Ее роль в жизни страны ставилась на первое место. Подготовить подходящую Думу, получить в ней благоприятный состав, способный страну обновить, и сделать все это без нарушения избирательного закона было главной и совершенно законной целью Столыпина. Именно для этого, а не для чего другого выборы были отсрочены на ненормально долгое время, на 8 месяцев. Общественность была совершенно не права, когда в этом усмотрела желание Думы не созывать. Столыпин, понимая ту вредную общественную атмосферу, в которой 1-я Дума работала, которая ее сбивала с пути, эту общую атмосферу хотел изменить и сделать это до выборов. Это сейчас становилось для него первой задачей.
Потому, прежде чем перейти ко 2-й Думе, в чем содержание книги, надо посмотреть, как эта задача была им исполнена. Мы увидим тогда, что Столыпин лучше ставил задачи, чем их разрешал.
Глава II
Борьба Столыпина с революционным движением и ее результаты
Первой и наиболее простой задачей Столыпина было положить конец тем насилиям, самоуправствам и беззакониям, которые наполняли русскую жизнь с 1905 года и в которых одни с тревогой, а другие с радостью видели приближение «революции». В возможность ее тогда стали верить и сверху, и снизу, и вне России. Во время 1-й Думы угроза ею была на устах почти всех депутатов. Ее выставляли как главный и неотразимый аргумент против возможного роспуска. Позднее, на процессе о Выборгском воззвании, когда о революции не могло быть более речи, представительные кадеты, в лице самого Муромцева, нашли возможным сказать, что они прибегли к своему знаменитому Манифесту, чтобы избежать неминуемой революции, заменить ее более мирным «пассивным сопротивлением». Такое утверждение на суде было, конечно, позднейшим самовнушением; но в тот момент, после роспуска, немедленной революции действительно ждали, в форме ли массового восстания, военных бунтов, всеобщих забастовок, погромной волны или, по крайней мере, в наиболее примитивном и неуловимом виде террора. Эти предвидения в первое время казались оправданными: в июне произошли военные восстания в Свеаборге, Кронштадте, на крейсере «Память Азова». В августе – взрыв столыпинской дачи. В октябре – грандиозная по смелости и удаче экспроприация в Фонарном переулке, доставившая в революционные кассы несколько сот тысяч рублей, и т. д. Индивидуальные же террористические акты были просто бесчисленны: были убиты Мин, Лауниц, Максимовский, Игнатьев, Павлов и др.; по официальным сведениям, опубликованным в «Красном архиве» – в 1906 году было убито 1588, в 1907–2543 человека. Можно было думать, что начинался революционный штурм, что, как бывает в решительный момент войны, в него бросался последний резерв. Но уже через несколько месяцев от него осталась только «последняя туча рассеянной бури». Сами левые партии не могли отрицать: на данный момент «революция кончилась». Нужна была Великая Война, чтобы снова ее подготовить.
10
Витте. Воспоминания. Т. II. С. 493.
11
Витте. Воспоминания. Т. II. С. 493.