Страница 7 из 90
ЭТЬЕН
Девы и юноши, старцы и дети,
Флагу свободы привержены вы!
Мы защитили в боях добродетель,
На баррикадах последней войны!
Совет блюстителей начинается с гимна Свободы. Едва мы сели с четырех сторон квадратного стола, как оркестр и хор за стеной не пожалели пальцев и легких. Это было нетрудно: цветов во дворце Совета достаточно, и каждый музыкальный трудяга очень хочет быть приглашенным еще раз.
Я застал королевские советы, при отце последнего монарха, молодой секретарь, не то чтобы рассчитывавший на карьеру, но не имевший ничего против нее. Перед тем как сесть, кланялись его величеству и быстро шептали молитовку Старобогу. Но точно никто не смотрел на губы другого, стараясь понять, молится тот или нет, — в юности такие вещи схватываются навсегда.
Со стороны наша четверка может показаться квадратом. На самом деле мы — пирамида. Три угла основания: блюститель Справедливости, блюститель Мира, блюститель Созидания — я. А над нами возвышается блюститель Добродетели.
Первым взял слово блюститель Мира, тучный заика. Идеальный военный министр, которого презирают и офицеры, и рядовые воины, а значит, он никогда не совершит переворот. Он доложил, что на границе порядок, соседи нас боятся и готовы честно торговать.
Я помнил времена, когда новая власть пыталась подарить Свободу и Добродетель соседним герцогствам и королевствам. Увы, в захваченных землях увядали не только цветы, но и колосья и деревья. Впрочем, вражеские ответные походы с целью завладеть ничейным королевством тоже оказались бесплодны — воины начинали задыхаться в самый неподходящий момент.
Поэтому установился худой мир — наши мануфактуры, производившие прежде изысканные ткани, фарфоровую посуду, гобелены и прочие радости для наших аристократов, теперь производят то же самое для аристократов зарубежных. А из-за границы к нам спешат повозки со свежесрезанными цветами. За это все, между прочим, отвечаю я.
Ну, ладно, слушайте отчет, неуважаемые негоспода.
Говорил я кратко: колеса крутятся, прялки прядут, живописцы покрывают вазы нашими знаменитыми рисунками. Обязательно добавил, что все соблюдают нормы Добродетели. Исправно трудятся на мельницу бюджета и городские театры, между прочим, каждый дает доход не меньше гобеленовой мастерской. Репертуар, уважаемые братья, тоже соответствует нормам, в этом сезоне две премьеры: «Уличенный щеголь» и «Раскаявшаяся куртизанка».
Добродетельные братья улыбнулись и я воспользовался моментом подсыпать щепоть горечи:
— Вы помните мое обещание — до Зимнего праздника не брать взаймы у бывшего короля? Праздник был два месяца назад, поэтому из казны взято пять тысяч золотых бескоронок.
— С этого момента подробнее, — оживился блюститель Справедливости.
— Подробности можете прочитать на досуге, — ответил я и положил на стол толстую папку, слегка придвинув к оппоненту. Но не под нос: пусть выбирает, взять или оставить. — Мною расписана трата каждой сотни, и все — на цветы. Мастерицы-надомницы требуют хотя бы ромашек по фиксированной цене — рынок для них дорог. Прикованным к колесам тоже нужны еще живые цветы, а не сухой гербарий. Мы ведь хотим, чтобы колеса вертелись?
Блюститель Справедливости вопросительно взглянул на вершину пирамиды — блюстителя Добродетели. Тот изобразил почти незаметную улыбку — знак того, что мне вопросы больше задавать не нужно.
Справедливник столь же незаметно вздохнул и приступил к своему докладу.
В Городе все в порядке, даже порядочней и добродетельней, чем можно ожидать. Правда, периодически встречаются хитрецы и ловчилы, которые пытаются торговать по завышенной цене или перемещаться из квартала в квартал, не зарегистрировавшись ни в одном из них. Также некоторые юноши и девы, посмотрев комедии про раскаявшихся куртизанок, пытаются уподобиться героям, согрешить, а потом раскаяться. Нет, что вы, пьесы запрещать нельзя, они приносят доход.
В остальном же все в порядке. Как известно, главная угроза Добродетели — девочки-сироты и еще не старые вдовы. Департамент Справедливости следит, чтобы они все были зарегистрированы вовремя и жили под патронажем покровителя, добродетельность которого установлена справкой.
Оратор закончил и грустно взглянул на нас: надеюсь, вопросов не будет.
— Очень хорошо, что вы следите за театральным репертуаром, — неторопливо начал я. — Вы также контролируете поступление в Город цветов из Тумана? А сколько вам известно частных песочниц?
Блюститель Справедливости оглядел братьев-коллег, ища защиты от вопросов. Потом ответил на один неуверенным тоном:
— Две или три.
— По моим сведениям, их не меньше четырех, — жестко сказал я, — а скорее всего, больше. Их содержат Призраки Ночи для наказания недостаточно сообразительных должников и недостаточно добродетельных девиц. Я пару раз слышал шепот на мануфактурах: при свергнутом тиране частных эшафотов не было.
— Похоже, на уме у вас только тиран, свергнутый народом, — вздохнул оппонент.
— Что у меня на уме, то на уме, — заметил я, — а вы ответьте: сколько в Городе частных песочниц и почему ваш департамент делит власть с Призраками, добывающими цветы из Тумана?
Блюститель Справедливости молчал, я тоже. И тут впервые взял слово блюститель Добродетели:
— Не мною сказано: песок может быть самой мучительной казнью и самым легким наказанием. В любом случае бесконтрольное использование его не преумножает добродетель…
Я слушал, защищаясь от унылого словесного дождя зонтиком своих размышлений.
Песок — площадка, поглощающая аромат цветов, — и правда самое легкое наказание, если туда поместили на полчаса. И верная смерть, если на полдня — после такого уже не отдышаться. Легкие уже не будут работать как прежде, как рыба, долго лежавшая на берегу, не поплывет.
Впрочем, все мы, жители Города Свободы, выловленные рыбы. Только задыхаемся не так быстро и страшно, как на песке.
Я тихо и незаметно усмехнулся. С детства считал, что легенда о королевском тюльпане — просто старинная сказка. Пусть на ее сюжет написано несколько баллад и картин. Но когда король лишился короны — да, по заслугам, тут спорить не буду, — в стране и правда увяли цветы. Не тюльпаны, испокон веков дарившие силу династии, а вообще все. И оказалось, что мы не просто творим магию цветов, а буквально дышим ими.
Я размышлял и при этом внимательно смотрел на грудь блюстителя. К ней был приколот желтый тюльпан, красный изнутри. Я осматриваю все партии цветов, поступающих в Город. Даже те, что контрабандой добыли Ночные Призраки.
Такого цветка там не было. Или, может, я проглядел.
АЛИНА
— И еще в… И на… Через… тридцать три раза!
Так, кажется, вспомнила вообще все матерные слова, какие когда-либо слышала, пусть даже мельком. А уровень экспрессии если и снизился, то совсем чуть-чуть. Копчик ушибла… не сильно, но болезненно. И локоть разбила.
Это ж надо быть такой идиоткой! Мало того что меня украли в другой мир, потом украли мое лицо, потом притащили в гигантскую песочницу с явно нехорошими намерениями… так я и здесь умудрилась найти приключений на ровном месте.
Буквально! Провалиться в подземелье там, где даже следов его не было, — это надо постараться. Главное, я же никогда не была ходячим несчастьем, скорее наоборот. Не сказать, чтобы мне как-то фантастически везло — миллион в лотерею я ни разу не выиграла, — но по мелочам если беда могла просвистеть мимо, то свистела и пролетала, как фанера над Парижем…
А теперь что, все? Кончился период счастливых совпадений, я исчерпала свой запас удачных возможностей и теперь буду влипать в каждое де… — в него самое! — какое появится на горизонте?!
Ну, ладно, ладно. Надо делать лимонад из тех лимонов, о которые не повезло споткнуться. Как минимум смерть от теплового удара мне больше не угрожает — в том подземелье, куда я с воплем влетела, когда песок под ногами пришел в движение и закрутился воронкой, было не только прохладно, но и влажно. То есть если поискать, то, возможно, найдется и вода. А еще тут был сквозняк, который я не сразу заметила и осознала. А там, где есть сквозняк…