Страница 22 из 25
Долгие годы лесной жизни приучили Дадхъянча засыпая не оставлять своё тело где придётся. И не потому, что он кого-то боялся. Нет. Просто здесь было так принято. В лесу царил строгий, установленный жизнью порядок. Его соблюдали все. Даже самые сильные звери. Даже те, кто не имел врагов. И потому порядок, закон, был не только необходимостью, но и правилом игры, по которому жил лес. Никто не мог изменять это правило или подвергать его сомнению.
Чтобы такого не произошло, Праджапати лишил зверей рассудка. Всех, кроме человека, которого он приблизил к богам. Возможно, считая человека главным носителем божественной воли в мире живых существ. Но и с человеком у него были особые отношения. Праджапати всегда лишал рассудка того, кто пытался переосмыслить Мировой Закон, внести гниль сомнения в его великую логику…
Сегодня Дадхъянч пренебрёг правилом и Праджапати чуть не покарал его за это. Молодой риши уже спал, когда сквозь сон услышал далёкий хруст валежника. Опасность проступила, как внезапное отрезвление. Жестокий и беспощадный мир доказал, что в нём нет случайных предостережений.
Дадхъянч распахнул глаза. В двух десятках шагов от него топтался громадный медведь. Он нюхал землю и разгребал её когтями. Дадхъянчу повезло в том, что он увидел зверя первым. Не мешкая лесной человек переместился за дерево. Кубарем по земле. Медведь услышал шум, поднял морду и зашевелил носом. Этот запах привлёк его внимание. Рядом был чужой. Опознать этого чужого по запаху зверь не смог, как ни старался. Ему ещё не приходилось на своём куске леса вынюхивать такое существо. Медведь наклонил голову и матёрым увалом двинул вперёд. Однако его самоуверенность скоро сменилась разочарованием. Поблизости никого не оказалось. Запах растворился в наплыве едкой вони. Медведь решил, что спугнул мускусную лисицу. Зверь фыркнул и поспешил к прерванному занятию. Сокрушая на ходу ломкие кусты.
Когда он затерялся где-то в лесной глушине, Дадхъянч отделил себя от дерева. Молодой риши давно научился сливаться с лесом, но, если бы не порошок, использованный Дадхъянчем, нос подсказал бы чудовищу, где искать противника.
«А почему противника?» – вдруг засомневался риши. Да, почему именно противника, ведь он видел здесь медведя первый раз, и медведь впервые столкнулся с человеком? Ну пусть даже не столкнулся; всё равно то, что привлекло его интерес, вряд ли было хорошо ему знакомо. И всё-таки противник! Значит ли это, что всякая неизвестность, встреченная нами в жизненном пространстве, должна восприниматься только так и никак иначе?
«Лес, – глубокомысленно изрёк Дадхъянч, – вот в чём загадка! Конечно же, лес. Именно он скрывает опасность от глаз, тем самым делая её появление внезапным. Он не даёт нам абсолютной уверенности в своей безопасности, где бы мы ни находились: на дереве, в норе или в кустовнике. Смерть может настичь нас внезапно и в любом месте. Даже в хорошо защищённом. Вот потому каждый встречный должен оцениваться нами как противник. Разумеется, сперва так. Всегда и везде. Где бы мы ни жили. У людей же часто всё происходит наоборот. Сначала мы вверяем себя кому-то, а потом делаем его противником. Поневоле. Доверие к чужому – не только свидетельство беспомощности и легкомыслия, но и пренебрежение законом безопасности. Законом выживания.»
Дадхъянч был доволен собой. Он всегда бывал собой доволен, когда делал правильные выводы из происходящего. Молодой риши шёл через нетронутую гущу леса. Сквозь мягкие листья разросшегося «свиного ушка». Его стебли совсем не имели коры, как трава. Сквозь вислоухие листья опойника, на которых всегда держится влага. С запахом плесени. Через перекрученные верёвки лиан, свисающие с высоко простёртых толстокожих ветвей. Дадхъянч разгребал эту зелёную завись, пробираясь всё дальше и дальше от места прерванного сна.
Наконец он вырвался на поляну. Она светилась сквозь листья ослепительно жёлтыми хвостами солнца. Дадхъянч потеснил последнюю ветку и обмер. Прямо против него, на задних лапах стоял громадный медведь и наблюдал за приближением ещё одного возмутителя лесного спокойствия. «Откуда он здесь взялся? – шевельнулось в смятенном рассудке молодого риши. – Это же демон, данав!»
Медвежья пасть издала какой-то протяжный звук. Непохожий на рычание. Дадхъянч стал пятиться в кусты. «Нет, стоп, бежать нельзя, – мученически внушил себе риши, – уйти нужно с достоинством, иначе зверь сразу бросится вслед. Но уходить ещё не время. Он пока не знает, кто я.»
Положение казалось критическим. И Дадхъянч… запел. Он сложил раструбом ладони и запел громкую и протяжную боевую песню горных псов. Медведь завертел головой. Косматый великан много раз слышал эту песню. Этот вой. Турнирный призыв матёрых псов, собиравших стаю и готовых сразиться за власть над ней. Но сейчас что-то мешало ему поверить, что перед ним горный пёс. Зверь ещё раз принюхался к противнику, и тут у подножья зелёных гор зазвучал ответный голос. Заревел, услышав в чаще одинокого, рыскающего поединщика, ищущего свою стаю, свою славу или свою погибель. Дадхъянчу ответил какой-то четвероногий соперник. Глава клана, разумеется. В это время все турнирные бои уже позади. Территория поделена, и кто-то готов защищать зубами то, что так трудно ему досталось весной. Риши не мог поверить в удачу. Медведь шевельнул ушами, пал к земле передними лапами и, тяжело ступая, пошёл своей дорогой. Не стал мешать собачьему бою.
«Трижды по одному поводу удача не приходит!» – сказал себе Дадхъянч. Ему понравилась и эта мысль, но он решил не искать ей подтверждения. Или опровержения. Всё равно. Дадхъянч заспешил на свою тропу.
Медведь брёл по лесу иногда останавливаясь, поднимая морду и водя носом. Мир был пахуч и многословен. Вот здесь, у гнилой колоды, недавно прошла лесная свинья. С выводком. Медведь придышался к их тёплому помёту. Жаль, что зверь опоздал. Он мог бы преследовать свиное семейство. И даже не один день. Но сытое брюхо отговорило его ввязываться в столь маловерную охоту. Маловерную потому, что рядом рыскали горные псы. Конечно, свинья достанется им.
«Нужно было прогнать того пса, – думал медведь, – пусть охотится в другом месте.»
Лапы лесного великана провалились в болотную гниль. Он вдруг захотел поваляться в грязи. Но здесь было слишком сухо. Сметая поросль, медведь пошёл на запах воды. За кустами открывалась глубокая промоина, обнажившая корни погружённых в неё деревьев. Медведь зашлёпал лапами по топкой грязи, наклонился и лизнул воду, и тут вода вдруг взорвалась брызгами. Громадное чёрное тело метнулось из-под самых лап лесного великана. Змея разверзла пасть и угрожающе застыла против медвежьей морды.
Антака впервые почувствовал себя жертвой. Он не знал, что кто-то может охотиться и на него. Медведь издал протяжный грудной рык и пятясь подался к лесу.
Антака успокоился не сразу. Когда противник исчез за деревьями, змей скользнул в топь и поплыл к протоке. Его преследовало странное чувство. Будто отовсюду, с веток, из-за кустов, из-под торчащих корней за ним наблюдают холодные и расчётливые глаза. Наблюдают, чтобы это косматое чудовище, скрывающееся везде, где плавает Антака, нанесло свой внезапный удар по плывущему дракону. Был ли это страх? Нет, скорее внезапное понимание того, что пока стоит мир, никто в нём не может находиться в абсолютной безопасности.
«Сатья!» – крикнул Дадхъянч, достигнув своего убежища. Теперь уже молодому риши ничто не угрожало. Он жил в пещере, которую сам прорыл в холме, хорошо защищённом от других обитателей леса. Напасть на Дадхъянча здесь можно было бы только сверху. Но над его головой раскинулось бирюзовое небо. Небо, и только небо. Внизу, под пещерой, протекала река, запруженная древесным валом. Сзади холм укатало, снесло к заболоченной низине, слитой с рекой протоками. Пробраться через эту широкую вытопь не смог бы ни один зверь. Кроме самого Дадхъянча. Он натаскал брёвен, притопил их и пометил вешками. Чтобы видеть издали проход. Впрочем, Дадхъянч знал его и так.