Страница 7 из 10
С моих приоткрытых губ слетает отчаянный сдавленный хрип, и я слышу в ответ мужской прерывистый выдох полный безумия, от которого холодеют и выворачиваются внутренности…
В мёртвой тишине слышно только наше рваное дыхание, отражаемое от стен, бьющее по барабанным перепонкам, а еще, резкий звук вжикнувшей молнии на мужских брюках…
События за несколько часов до произошедшего…
Я считала, что цвет этого платья мне жутко не идёт ровно до тех пор, пока не увидела в нем же её.
Даша выглядела абсолютно сногсшибательно: словно изящная черная лебедь с муаровым отливом; с длинной открытой шеей и выступающими, трогательными ключицами; с почти прозрачной кожей, словно с примесью жемчужной пыли; тоненькая, с великолепной осанкой и перламутровыми волосами, незатейливо уложенными в высокую причёску.
Великолепная. В своей стихии.
Ни одного неверного движения или неуклюжего поворота головы – отточенная до деталей идеальная жизнь, отточенные до мелочей царственные позы.
Мы были одеты абсолютно одинаково: вечернее платье в пол с небольшим шлейфом, спереди имело довольно скромный женственный вырез-лодочку; казалось бы, подчеркнуто простое и лаконичное, оно полностью открывало спину, нескромно обнажая кожу; образ дополняли закрытые туфли-лодочки на головокружительно высоком каблуке, и дамская сумочка с черной шёлковой лентой-петлей для запястья.
Аристократически элегантно держа в одной руке бокал с дорогим шампанским, а в другой – крошечный клатч, она стояла ко мне вполоборота, щедро раздаривая приклеенные полуулыбки своим собеседникам. А рядом с ней – Марк Беркутов. Не просто стоял. Он обнимал ее за талию, всем видом показывая окружающим, что все семейные разногласия улажены, и она все так же близка ему – вопросы неуместны.
Закрываю глаза, в надежде, что вся эта тонкая мелодрама о взаимной любви и доверии мне лишь мерещится, но, открыв их, понимаю, что это никакой не обман зрения – все реально. И эту реальность надо пережить.
Он оборачивается.
Моё появление удивляет его ровно в той мере, как удивило бы появление любого человека на пороге твоего дома без приглашения, но не больше.
Спустя недели наши глаза вновь соприкасаются друг с другом. В его взгляде даже обычной заинтересованности нет, лишь пустота. Страшная, болезненная пустота. Это наш первый «разговор», хоть и безмолвный, и нам нечего друг другу сказать…
Мне вдруг так обидно стало. Как же так то?!
При виде меня, Даша расплывается в улыбке. Не дослушав своего собеседника, не глядя ставит свой бокал шампанского на поднос мимо проходящего официанта и поспешно идет мне навстречу.
– Рада, что ты пришла, сестренка! Пойдем. Я тебя представлю. Но сначала кое-что поправим…
Достает из миниатюрной сумочки заколку и ловко собирает мои распущенные волосы в высокую, как у себя прическу, выпустив пару прядей у лица. Чувствую, словно только что меня раздели на глазах у всех.
– Вот так-то лучше!
Тогда я не обратила внимания на эту сущую мелочь, не придала значения столь, казалось бы, незначительной детали, а зря.
С высоко поднятой головой Даша ловко развернулась на шпильках, легонько качнула бёдрами и пошла обратно. А следом за ней, словно тень, попятам поплелась я.
Зал для приёмов был просто огромен. Здесь умещалось не менее сотни гостей. А, может быть, и гораздо больше. Со всех сторон, благодаря хорошей акустике, звучал изящный звук скрипки. Янтарный свет лился откуда-то с потолка, рассеивался в пространстве почти как дневной, и пока я искала глазами его источник, до меня начинала доходить неправдоподобная, кошмарная истина: я настолько вжилась в чужой образ, что стала им!
Я больше не чувствовала себя здесь неуместной, а даже скорее наоборот.
Стены оказались обтянуты какой-то бархатной нежно-розовой тканью и декорированы золотыми гвоздиками, будто это и не стены вовсе, а какое-нибудь кресло. Но выглядело все просто великолепно.
Со всех сторон по периметру помещения располагались стеклянные витрины для лотов и драгоценностей, фуршетные столы с высокими горками из бокалов шампанского, а элегантный фарфор вместе с дорогим хрусталем горделиво посверкивал среди этого изобилия на тонком полотне скатертей в компании золотых столовых приборов. Убранство зала было разбавлено нежными пионами в больших вазах: раскрывшиеся, или тугие и плотные, пышные, необузданные бутоны с тонким опьяняющим ароматом – невероятная роскошь зимой.
Словом, всё на этом мероприятии было дорогостоящим, изысканным и подходящим для богатейших людей со всего мира – элиты общества, пришедшей потешить собственное тщеславие.
Количество закусок тоже приводило в полный восторг. Да, наверное, стоило бы уделить больше внимания чужим нарядам, прическам и ювелирным украшениям, но мне гораздо сильнее хотелось попробовать каждое выставленное блюдо. Ведь я никогда не ела ничего подобного.
Улыбнуться и кивнуть. Улыбнуться и кивнуть.
Этот вечер стал одним из самых тяжелых испытаний в моей жизни. Несколько часов я чувствовала себя куклой. Реквизитом. Спустя время я уже искренне не понимала, зачем вообще на таких мероприятиях необходимо присутствие живых сторонних наблюдателей, таких же несчастных, как я – оказавшихся здесь с чьей-то легкой руки. Вполне достаточно было бы обряженного манекена в красивом платье, который стоял бы с приклеенной улыбкой и очень прямой спиной, как палка.
И манекен не страдал бы от голода, как я.
Даша категорически запретила мне есть. Это была какая-то чудовищная жестокость. Совсем рядом со мной стояло блюдо крохотных бутербродов с чёрной икрой, тарталетки с омарами и маленькие слоеные пирожки, тающие во рту. То есть я предполагала, что они тают во рту, именно это рисовало моё воображение. Но убедиться в этом на практике мне не довелось. Даша в своей наставительной речи заявила, что она знает, какой у детдомовцев хороший аппетит, но этот благотворительный вечер – совсем не то мероприятие, на котором его можно демонстрировать. Так же мне было разрешено не более двух глотков шампанского, поэтому я, уставшая, голодная и злая, улыбалась, принимала стандартные обязательные приветствия и с завистью смотрела, как еще полсотни незнакомых мне людей едят, разговаривают, обсуждая закрытые показы и премьеры спектаклей, а еще смеются, позволяя себе расслабиться.
Правда, среди оставшейся полсотни попадались и знакомые лица: тот же пожилой представительный мужчина, который как раз и был устроителем благотворительного аукциона в Санкт-Петербурге; уже знакомая мне мулатка – Ливия в кругу своих одинаковых хихикающих подружек, а еще очень привлекательный светловолосый незнакомец, который тогда так поспешно перепутал меня с сестрой.
Но все мои мысли были только об одном – вернуться домой, снять орудие пыток под названием «дизайнерские туфли», принять ванну и поесть уже наконец.
– Сколько еще нужно это терпеть? – тихо процедила я, не снимая с лица улыбку.
Даша медленно обернулась ко мне. Хотела что-то ответить, но, видимо, не посчитала нужным объяснять очевидное, поэтому снова обратила внимание на своего собеседника, продолжала сиять улыбкой и кивать тем, кто улыбался ей.
Спина ныла, ноги болели, а желудок готов был вот-вот заурчать на весь зал, перекрывая музыку и светские разговоры.
Мне уже все равно. У меня сейчас лицо судорогой сведет! А если кивну еще пару раз – голова отвалится.
Сделала шаг назад. А потом еще один, еще, и еще. Пятилась до тех пор, пока не наткнулась спиной на самую дальнюю стеклянную витрину для драгоценностей, и с размаху чуть не свалила ее.
– Осторожнее, – в последнюю секунду, чья-то сильная рука вдруг поддержала меня за локоть, – сзади вас целое состояние!
Оттого, что это было сказано вкрадчиво, соблазнительным бархатным баритоном, я чуть не завалилась на нее снова. Однако, у мужчины отличная реакция: подхватил и развернул к себе лицом.