Страница 33 из 52
Тут же нашёлся ещё один юный сотрудник, которого Элоиза видела второй или третий раз в жизни, забрал у неё послание и убыл.
Десять минут спустя он вернулся, постучался и сообщил, что всё передал. Можно было снова сесть в кресло и выключить свет.
Правда, мыслить так же ясно уже не получалось — в голову то и дело лезли ещё какие-то строки, они как-то рифмовались, и рефрен был — дураки оба.
Стук в дверь прервал это бесполезное времяпровождение. За порогом оказался уже не Октавио, но Лука, он так же передал запечатанное послание и откланялся.
И что вы думаете? Снова стихи. Тот же летящий почерк. Кому-то, может быть, не слишком разборчивый, но она читала легко. На этот раз — шестнадцать строк, четыре строфы.
Да, всё так, он — это про силу, а не про слабость, он привык держать всё под контролем, а чужую душу не удержишь. Но небеса не помогут, увы. Сами поломали — сами и мучаемся.
Элоиза опять пошла в гардеробную и достала блокнот. Там не было стула, и сидеть приходилось на полу. Пойти же в гостиную она почему-то не догадалась.
Взять тот же размер и ритм, это несложно. И зарифмовать неотвязную мысль — кто сам всё испортил, тому никаким высшим силам не помочь. Он предпочитает действие созерцанию, и если уже готов действовать, а не только обращаться к высшим силам — наверное, она тоже готова его выслушать. Ещё раз. А потом уже решать.
Шестнадцать строк плюс ещё две были начисто переписаны на новый лист и запечатаны, как и предыдущие. После чего Элоиза просто позвонила в дежурку охране и попросила прислать ей кого-нибудь свободного.
Пришёл Марко, он был чист, свеж и трепещущ. Получил послание и наказ отдать лично в руки, отправился.
Элоиза в очередной раз погрузилась в глубины кресла.
Стук в дверь вытащил её из очередной порции бестолковых мыслей. Но это оказался не курьер с отчётом, а Лодовико.
— Я нигде вас не нашёл, и решил зайти. Вдруг что-то не так?
— Всё не так, но я думаю, что вы не сможете помочь.
Похоже, оба забыли, что ещё в понедельник договорились быть на «ты».
— Вы почему сидите в темноте? Вы вообще ужинали? — он бы ещё только лоб потрогал, ага.
Элоиза молча пошла в гостиную и включила светильники на стенах.
— Знаете, я просто сижу. И думаю всякое.
— О том, как жить дальше, не иначе, — пробормотал он. — Давайте, я хотя бы ужин для вас попрошу.
Он позвонил и попросил, потом придирчиво её оглядел.
— Элоиза, вы не расскажете, в чём, собственно, беда? Мы все видели, что Себастьяно поступил, как идиот, но он вроде уже осознал, что был идиотом, и с вами, и вечером тоже. Я чего-то не знаю?
— А нужно ли вам вообще это знать? В смысле, забивать голову? — она опустилась в кресло и сбросила балетки.
— Мне нужно помочь вам. И ему тоже. Вы оба мне не чужие. Мне спокойнее, когда у вас обоих всё хорошо, — он сел на диван, напротив неё.
— А если уже не получится так, что у обоих?
— Но Элоиза, неужели он вам больше совсем не нужен и не интересен? Если я спрашиваю, на ваш взгляд, лишнее — скажите мне об этом, и закончим. Но если вдруг нет — я подумаю, чем вам помочь.
— Это он вас отправил?
— Ничего подобного. Я считаю, что он был неправ, поэтому пусть сидит и думает о жизни сам. А вы пострадали ни за что. Я видел, с каким сияющим лицом вы к нему поднялись, и начали что-то говорить.
— Да, день начинался отлично, и ничего не предвещало.
— Кто это был, не расскажете?
— Одноклассник. Мы вместе учились в последний год в парижской школе. То есть — те месяцы, которые я училась там, а не в Санта-Магдалена, — увидев недоумённое выражение лица, рассмеялась. — Я вам не говорила, наверное, я училась в двух школах разом. Это позволило мне получить приличное образование и не сойти с ума от изоляции.
— И этот одноклассник нашёл вас?
— Он написал мне и спросил совета. Я, знаете, иногда консультирую людей по разным вопросам их будущности. Не всех и не по всем возможным вопросам, но случается. И он обратился как раз по такому вопросу — он открывает бизнес, и хотел знать, не делает ли он ошибку, вкладывая в него все свои средства. Я ему кое-что посчитала и в целом успокоила. Ну и мы немного вспомнили прошлое, конечно.
— А потом злобный Себастьяно вам всё испортил, — он встал, подошёл к дверям и принял у кого-то поднос с едой.
Поставил на столик, открыл вино и налил ей и себе.
— Кто его укусил? С утра он был нормальный, — Элоиза решила, что никто не видит, взяла вазочку с маслинами и стала есть прямо из неё.
— Это был просто не его день. Сначала он на переговорах сцепился с одним не особенно умным господином, тот был кругом неправ, но не видел этого. А потом — разговор с вами, и ещё вечерняя встреча, которая закончилась для него в операционной. Вообще раньше в его жизни такие дни случались намного чаще. Он взрывался по малейшему поводу и встревал в разные неприятности. Но за последний год я такого почти что и не припомню. Разве что когда вы с ним были в ссоре после вашей аварии, то ли это была ещё весна, то ли уже лето, вы помните, наверное. Но там было проще, без криминала и кровопролития. Что несколько раз спустил собак на раздолбаев — ну так это не в счёт. Даже когда Шарля взрывали — и то удержался. Я думаю, вы делаете его лучше.
— Я? — изумилась Элоиза.
— Именно вы. Рядом с вами он хочет быть лучшей версией себя. Мне так кажется, во всяком случае. Я-то разные версии видел, как вы можете догадываться. Он старается быть терпимым и понимающим. И даже к семье своей стал добрее, как я слышал. Но сейчас он растерян и расстроен, и не понимает, как с вами дальше говорить. Мне так сказал, во всяком случае. Вроде как он пробовал, но у него ничего не получилось.
— О да. Слова успеха не имели, а его магнетизм на меня сейчас не действует.
Надо же, лучшая версия себя. Может быть, ей тоже стоит задуматься о… лучшей версии себя?
— Но вы не убежите, если он снова будет пытаться разговаривать?
— Наверное, нет. Кстати, я тут вспомнила, что вы недавно говорили о каких-то родственных отношениях. Что это было?
— Это было моё искреннее восхищение вами и желание обозначить этот статус.
— А если у нас с монсеньором герцогом ничего не наладится?
— Он же не совсем осёл? Будет налаживать. Вы только не сбегайте, главное, и не принимайте поспешных решений. В смысле — не увольняйтесь. Скажите, а вам-то как хочется? Вернуть всё, как было, или это кажется вам невозможным?
Элоиза задумалась. Потом честно ответила:
— Да, я бы хотела вернуть что-то, если получится. Эти отношения были… невероятно ценными для меня, — надо же, сформулировала.
— Тогда дайте ему шанс, как говорится.
Оба помолчали.
— Мне неловко напоминать, но вроде бы мы условились о некоей фиксации свершившегося статуса?
Лодовико рассмеялся так, что даже закашлялся.
— Ну вы и загнули, — он взял бокал и глотнул вина. — Это о чём?
— О том, что я своих родственников называю на «ты».
— Это очень лестно, но очень трудно, — признался он. — Есть страшная вещь, называется привычка. Привычка думать об определённом человеке определённым образом.
— Я понимаю про привычку, но буду настаивать, вероятно. И хочу взаимности. Просто в моей жизни не так много людей, которые говорят мне «ты». Их ценность для меня необыкновенна.
— «Ты» и «Элоиза» не очень сочетаются, на мой взгляд.
— Мои шатийонские братья не смущаются этим моментом нисколько.
— А у вас есть и другие?
— Да, у моей ещё одной сестры Линни, которая мать юной Анны — вы должны её помнить, есть два старших брата.
— И как они называют вас?
— Эла. Им нормально. Есть ещё очень неформальная эмоциональная вариация «Элка», но я её не люблю и готова терпеть только от Линни, её братьев и её отца.
— Пожалуй, меня устроит этот вариант. «Эла» и «ты».
— Отлично. Будем привыкать.
Стук в дверь, затем она открывается, затем шаги. Монсеньор собственной персоной. Руки в карманах, привалился к стене. Оглядел их с интересом.