Страница 6 из 6
Прошло немного лет, я училась в классе третьем. А меня тогда жизнь немножко помотала по больничным стационарам. Смартфонов-интернетов не было. Да что там, телевизор-то был один на все отделение. Поэтому, за две-три недели пребывания в больничных стенах мы успевали изучить все, что внутри этих стен находилось. И людей, и надписи на потолке, и разные больничные штуковины.
Счастливчикам перепадали колбочки от пилюль и силиконовые трубки от капельниц. Из них можно было делать поделки, ну кто умел, конечно. А тем, кто не умел, просто можно было играть в докторов и операции.
Однажды соседка по палате принесла трофеи, которым позавидовали все местные пациенты. Какие-то пробирки, колбы и разные стеклышки. Соседка была ужасно взрослая, лет ей было целых четырнадцать. Видимо поэтому ей доверили такое богатство, которое вообще-то детям не дают, так как стекло, режущее и все такое. Она на нас, малышню, шикнула и милостиво разрешила только посмотреть, руками не трогать.
На вопрос “откуда и почему” выяснилось, что у нее тетя – врач-лаборант. А на мое предложение «Давай сходим к твоей тете в лабораторию и посмотрим, как она работает. Ну че ты, ты же племянница, тебе точно разрешат», девочка важно ответила, что туда не пускают. Никого. Потому что там все очень строго и стерильно. И это очень важно, соблюдать чистоту и никого не допускать близко. Как в операционную. Потому что от того, как и что наколдуют лаборанты, будет поставлен правильный диагноз. И нас вылечат.
И это было сказано так, что для меня стало абсолютно понятно: лаборант – самый важный человек в этих стенах.
И через несколько дней у меня взяли кровь. И доктор приходил на обход. А я все время помнила о том, что где-то там через несколько коридоров отсюда есть врач-лаборант. И если он хорошо выполнит свою работу, то возможно уже завтра меня выпишут. В том, что я здорова, я не сомневалась. Меня же две недели лечили, чувствовала я себя прекрасно. Но вот эти бумажки у врача на столе, анализы. От них зависело все.
По коридорам ходил персонал. Врачи, медсестры. Заведующий поликлиникой. Санитары, уборщики. Кухонные работники. В каждом белом халате мог идти лаборант. Только я не знала его в лицо. Доктора знала, медсестер знала. А его нет. И от этого непростая профессия казалась еще загадочнее и значительнее.
И на следующий день меня выписали. Разрешили еще две недели пропустить школу. Я рисовала в тетради ручкой ученых-биологов с пробирками и колбами, колдующих над разными веществами и проводящих какие-нибудь наичудеснейшие опыты. И, конечно, играла в доктора. И в лаборанта.
Потом я еще выросла и стала понимать, что никто не важнее. Все важны. Просто у каждого своя задача. Но на любом участке, где бы ты не находился, какое бы звено не занимал, от тебя может зависеть многое.
И, может, где-то есть кто-то, кто без твоей работы прямо сейчас не может жить. И потому ее надо выполнять качественно. Кем бы ты ни был. Даже если мало кто знает тебя в лицо.
Стерильность
Орешек № 11
Чтобы написать новое – надо стереть старое. Но совсем и навсегда стереть не получится. Твой опыт – богатство. Оставляй на страницах жизни только те записи, которые будешь перечитывать с радостью и удовольствием.
Бывает, на фуршет приходишь. Стол накрыт торжественно. Красота, что притронуться боязно.
Никто и не притрагивается. Все ждут, пока кто-нибудь другой на красоту не посягнет.
Ну а там уж и остальные налетают. Ведь там, где уже кто-то наследил, пройти не страшно.
В школе уборщица со шваброй – жуткое воспоминание. Вот ты опоздал и по свежевымытому полу да в уличных ботинках с прилипшей октябрьской грязью хотел прошмыгнуть в кабинет, по-тихому.
– УУУУ хулиганье, – несется грозное сзади.
Только не оглядывайся! Там хмурая баба Нюра с мокрой тряпкой. Но не так страшна баба Нюра, как опустить глаза на этот дивный чистый пол, посреди которого отпечатались следы. Твои следы. Только твои. Больше ничьих нет.
И вселенское чувство вины заполняет тебя изнутри, поднимаясь от желудка до самой макушки. Как жить-то теперь после этого? Как жить? Такая чистота была. А ты, как вандал, взял и наследил.
Дома так же. Чаще всего, правда, дома «бардачок». Я его не люблю, но надолго сохранять порядок не получается. Но, если ты пришел и там чистота чистая, то и проходить страшно. Слишком свеж еще образ бабы Нюры.
А если ты уже тут тапки скинул, тут рубашку на стул, то вроде можно расслабиться. Мне даже понятны мужчины с носками на полу. Раскидал – считай пометил. Мое, я дома, отдыхаем.
Я все детство была близорукая. Очки мне выписали в третьем классе. Потом они с минус полтора скатились до минус четыре. И с минус четыре я и проживала лучшие годы своей жизни, старшие классы и студенчество. И очки я, в основном, не носила. Мне было стремно быть очкариком.
Кроме того, что можно не здороваться с тем, с кем не хочешь, и у тебя для этого всегда есть весомый аргумент «яжслепая», есть еще один плюс у близорукости. Ты не замечаешь грязь. Даже когда она у тебя дома.
Очки я носила очень редко, поэтому было всегда мне чисто. А потом я вышла замуж, и муж мне подарил операцию на глаза. И я стала видеть без очков. Слишком много видеть.
Грязь выскакивала на меня изо всех углов и злобно хихикала. Пыль появлялась быстрее, чем я заканчивала ее протирать, и на полу вырастали горы мусора. Это же каков масштаб, жить много лет в иллюзии чистоты, а потом хопа и в один момент прозреть.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.