Страница 8 из 15
Об этом я и рассказала Платону, пока заваривался чай. Он слушал внимательно, но, может быть, больше смотрел, чем внимал. Наверное, я казалась ему очень красивой, с таким восторгом он не сводил с меня глаз, впрочем, так смотрели многие. Хотя нет, не так… Платон смотрел всё же как-то по-другому, или мне хотелось так думать, потому что сегодня я в первый раз подумала, что и я восхищаюсь им. Конечно, не осмелься он в прошлый раз поцеловать меня, я никогда не стала бы думать о нём, о том, что он самый одарённый из моих учеников по истории, я уверена, он знает куда больше меня, потому что интересуется с детства и отец у него историк. Но даже в танцах он делал успехи, что при его крупной, атлетической фигуре было удивительно, но если бы он захотел, мог бы сделать карьеру. Его сестра тонкая и лёгкая, изящная, все данные при ней, и гибкость, и выворотность, но она слишком в себе, никогда не старается, ходит, по-моему, просто для удовольствия заниматься, да ради компании, там их несколько человек из класса ходят. А вообще все они довольно дружные, мои ученики, вот и Фролкин Илюша не гнушается шестиклассников, хохочет с ними наравне, и уходят всегда группками вместе. Но Илюша очень общительный, всегда в компании. Здесь в Кировске почти ничего не происходит, кроме подростковых драк, ну алкоголики ещё, бывает, мутузят друг друга, или своих жён, а в целом город очень мирный и тихий, пятнадцать тысяч население – маленький, но если учесть окрестные деревни и районы, то получается все двадцать шесть. Преступлений тут за всю мою жизнь ни разу не было. Так что можно по одному ходить не бояться, и ребята ходят вместе не из опасения, а просто, потому что вместе им хорошо.
И вот сейчас я смотрела на Платона и думала, что, наверное, ничего не происходит напрасно, он встретился мне именно для этого сегодняшнего дня… И он словно бы чувствовал это… не спешил, не набрасывался, не пугал меня своим напором, как всегда делает Олег. Потому, наверное, Олегу я так и не позволила приступить достаточно близко. А может быть… я просто его не люблю? Вот ужас… как же так?..
Не знаю, я не поняла, не разобралась в себе, не поняла своих чувств, и даже желаний, кроме одного, я не против, я даже хочу, чтобы Платон теперь сделался смелее…
…Мне кажется, я прочёл её мысли. Вот просто почувствовал её мысли, её желания, они текли ко мне от неё, как электроны по проводам, создавая ток. Мы сидели за столом напротив друг друга, в чашках ещё недопитый душистый чай, конфеты в хрустальной вазочке на серебряной ножке, печенье в такой же, и ещё варенье в розетках, вишневое и клубничное. Но какой чай, какое варенье, когда вот она, рядом при свете абажура в этой большой и очень странной комнате и столовой, и кухне одновременно, такая необычно красивая, какая-то по-новому красивая, свитерок на ней синий…
Я протянул руку через стол и коснулся её руки, моя большая ладонь после зимы слишком белая, а её красивого, немного медового оттенка, она, должно быть вся такая, как мёд под одеждой… как мёд…
И я потянулся за этим мёдом.
Она не отпрянула как в тот первый раз, потому что сегодня ожидала этого и даже хотела, похоже… Какая она оказалась гибкая, упругая, обняла меня, немного лениво или нехотя, подняв руки мне на плечи, и подставила большие тёмно-красные губы, прохладные поначалу, но быстро разогревшиеся в моих…
И позволила целовать свою шею, и касаться так, как мне мечталось с двенадцати моих лет…
Я не раз целовался, мне нравилось, и девчонкам тоже, и обниматься в темных закоулках нашей старой школы, иногда после уроков или факультативов, иногда после огоньков или рисования стенгазеты. Мало было девочек из нашей параллели или на год и два младше, с кем я ни разу не поцеловался бы. Но чтобы получить такое удовольствие, как сейчас, такое сильное возбуждение… Ни с кем у меня не заходило дальше объятий и поцелуев, я даже касаться достаточно смело не позволял себе, не хотелось или настоящего желания не испытывал, или боялся, ведь они все маленькие девочки ещё пятнадцать-семнадцать лет. Но сейчас меня несло будто морской волной. Подняло и несло на Катю, как на скалу, с которой мне светил маяк уже много лет.
Я поднял её на руки и понёс отсюда, из этой красивой комнаты то ли кухни, то ли гостиной. Я не знаю расположения комнат здесь, поэтому, не разбирая, толкнул первую же дверь. Здесь тахта вроде моей, на неё мы и легли, целуясь и всё больше обнажаясь
– Подожди… погоди, Платон… Платон… – она вдруг отстранилась.
– Куда ты? – выдохнул я, пугаясь, что она сейчас уйдёт или прогонит меня, потому что то, что я здесь, то, что происходит, не могло, конечно, происходить, невозможно, чтобы она, Катя, и правда снизошла до меня. Но факт оставался фактом: мы были почти обнажены, мы только что обнимались на этой тахте, и, ещё несколько мгновений, и произошло бы то, что мне снилось столько раз, и чего ещё ни разу не было в моей жизни. И вдруг она ускользает? Неужели на этом всё и прервётся, когда я уже без рубашки и даже верхняя пуговица на джинсах расстёгнута?..
Но нет, она не ушла. Она уже была без свитера, и теперь в полумраке я хорошо видел её мерцающее гладкой смуглой кожей тело, замечательно стройное. Отойдя от меня на шаг, она улыбнулась, расстегнула молнию и стянула юбку вместе с колготками, ей удалось сделать это очень изящно, никто, я уверен, не смог бы сделать так. Она осталась в черном лифчике и трусиках и подошла ко мне, сидевшему на краю тахты.
– Платон… – прошептала она, коснувшись меня.
Ночь на удивление светлая, в окна лился свет облаков и уличных фонарей, редкие машины проезжали по улице, скользя фарами по комнате, в которой мы не задёргивали штор.
Она завела руки за спину и расстегнула лифчик… Боже мой… я увидел её груди, ничего красивее я не видел никогда в своей жизни. Я потянулся было к ней, но она покачала головой и кивнула на мои джинсы. Тогда и я снял с себя остатки одежды, уже не так изящно, конечно, как она. И увидев меня обнажённым, она будто испугалась в первое мгновение, словно не ожидала, будто думала увидеть что-то другое…
…Ну ещё бы, Платон! Я впервые в жизни видела обнажённого мужчину, и, конечно, я представляла всё немного иначе, ведь я видела скульптуры, картины в Эрмитаже, и художественных альбомах, и там никогда не было ничего похожего не это… великолепие. Пугающее, надо сказать…
…Теперь, когда мы оба были обнажены, я притянул её к себе снова, целуя и скользя ладонями по её замечательно гладкой коже, пахнущей, почему-то морем. Почему она пахнет морем?..
…Я хотела всё сделать сама, теперь, когда я увидела, что это такое – мужчина, мне стало понятно, что надо делать… Платон снова сел на край тахты, думая увлечь меня за собой, но я почувствовала, что не хочу так, как хочет он. Сейчас в эти мгновения, что мы оказались так близко, когда я была так близко с мужчиной, возбуждавшим во мне такие сильные чувства и даже сильное желание, да вообще я впервые в жизни чувствовала желание, и мне хотелось, чтобы всё произошло по-моему… Поэтому я сама села к нему на колени, будто он мой скакун…
…Но едва Катя нерешительно приступила к делу, очевидно, имея в голове какой-то внутренний план действий или образ, как я не смог уже справляться с тем, что я чувствовал, что распирало меня изнутри, угрожая взорвать, как я не дал ей робко ускользать, и, обхватив её, тонкую, ставшую скользкой от пота… опрокинул спиной на постель и овладел по-настоящему. Она вскрикнула, пугаясь, но мной управляли уже инстинкты, живущие в нас миллионы лет, и потому остановить меня было уже нельзя…
Мой восторг и наслаждение, огромное, неожиданно большое, заполнило не только меня всего, но захлестнуло всю комнату, всю вселенную, растворив во мне и моём огне без остатка…
Плед немного колол кожу, но было так приятно уснуть под ним. Я проснулся оттого, что Катя встала и, как была обнажённой, подошла к окну, и потянулась к форточке. Услышав, что я проснулся, она обернулась с улыбкой и сказала:
– Смотри, вишня расцвела, ещё вчера не было цветов…