Страница 7 из 153
Борисыч смотрел на Воронову мягко и ласково, прятал в уголках губ ироничную улыбку.
— Добрый, Аркадий Борисович, — кивнула Слава гендиру, на миг повернув к нему голову, а потом снова уставилась на Знаменского, испепеляя его взглядом. Пашка сглотнул.
— Мы все проверяли, — пожал Знаменский плечами, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. — Вариант вполне рабочий.
— Рабочий? — она выпрямилась, уперлась одной рукой вбок, еще большей злостью сверкнули глаза. А я подтянул к себе папку, пролистал, пробегая взглядом по строчкам, но ощущая присутствие Славы так, будто она не стояла от меня в паре метров, а сидела на коленях.
— Рабочий, — кивнул Пашка. — Его докрутить просто надо, рубрикатор нормальный сделать и…
— Рубрикатор — это меньшая из проблем, — перебила его девчонка. — Встань, — махнула рукой.
— Что?
— Поднимись, говорю, — и сталь, звучавшая в голосе, перещелкнула еще несколько рубильников в моей башке. Замкнуло окончательно.
Знаменский, нагло и самоуверенно улыбаясь, подчинился.
— А теперь присядь десять раз, — выпрямилась она. — Ну!
— Ты переработала? — вытаращился Пашка на девчонку.
— Делай, Паша, — отрезала девушка. И Знаменский действительно присел. Серый костюм собрался неаккуратными складками, стоило придурку сделать несколько первых движений, колени Знаменского хрустели, скрипели ботинки, но он, как послушный мальчик, приседал. Пыхтел, краснел, но приседал.
— Девичья фамилия матери, — отчеканила Слава секунд через двадцать.
—
— Третьякова, — пробормотал Знаменский ошарашено, продолжая приседать. Борисыч спрятал улыбку в кулаке.
— Дата ее рождения в обратном порядке, — не отступала Воронова. — Марка духов и любимый ресторан.
Знаменский завис, но продолжал опускаться вниз и подниматься вверх, все еще хрустели его колени. Девчонка победно улыбнулась.
— Ты присел уже семнадцать раз, Знаменский, а я просила десять, — Пашка застыл на очередном приседании, медленно выпрямился, сжав челюсти. Красный и злой.
— У тебя точно крыша поехала, — процедил он.
— Нет, Знаменский, это у тебя она поехала, — чуть дернула Воронова уголком губ, — раз то же самое ты заставляешь делать пользователя и хочешь, чтобы он за это еще и деньги платил. Да они умрут еще на этапе регистрации. Эта хрень убыточная по определению. Подробности в папке, — махнула она рукой небрежно. — Хорошего дня, — и, развернувшись на своих тонких каблуках, так же быстро покинула переговорку.
Знаменский зашипел ей вслед.
— И это?.. — выгнул я бровь, кладя папку на стол и придвигаясь к нему ближе.
— Станислава Воронова — наш аналитик, — внимательно глядя на меня, просветил Борисыч. Мне кажется, он все понял раньше меня, поэтому в его глазах я и видел непонятный тогда добродушный смех.
— Первостатейная стерва, — рыкнул Знаменский.
— Павел, — одернул его Борисыч, тут же нахмурившись. — Прекрати немедленно.
И Знаменский захлопнул рот.
На самом деле, Пашка был неправ. Классической стервой Воронова не была и быть не умела. Она жесткая, прямая и упрямая, совершенно бескомпромиссная перфекционистка. Ненавидит размениваться на мелочи. А еще очень хорошо умеет ценить собственное время…
Разрабы как-то при мне притащили ей простенькое приложение для повышения качества звука, записанного со смарта. Инициативный проект, не более, минимум вложений и неплохой потенциал. Оно было сырое, конечно, кривое и косое, но действительно вполне рабочее.
Воронова сбросила мне на почту файл где-то в середине дня. Без темы, без названия, без каких-либо пояснений. Обычный аудиофайл.
Само собой, я его открыл, вот только уже через пару секунд хотел выйти в окно, отчаянно жал на ctrl-w и матерился сквозь зубы.
— Воронова, — прорычал я в трубку, когда она наконец-то ответила своим тягучим, пробирающим до самого нутра контральто. — Что это, мать твою, было?
— Это ты у своих гениев нулей и единиц спроси. Они принесли мне хрень, криво слепленную из говна и палок, и попросили посмотреть. Я посмотрела, Ястребов, результат у тебя в ящике. Объясни им, пожалуйста, что мое время очень дорого, — и повесила трубку. Разрабов потом Слава гоняла почти две недели, пока они не принесли то, что она не смогла испортить, что ее полностью удовлетворило.
С тех пор все инициативы прежде, чем попасть к Станиславе на стол, проходят через меня. С тех пор она считает, что у нас с ней война. А у меня не война, у меня просто крыша от нее едет. У взрослого мужика от почти девчонки.
И чем дальше, тем глубже меня затягивает. Воронову не вытравить, не исправить, не стереть. Она — фатальная ошибка в моем программном коде. Гарвардский, мать его, баг.
Глава 3
Станислава Воронова
Вишенкой на торте гнойного дня стал обвинительно-ноющий звонок от Ника. И собственная злость на то, что не прекратила с ним все еще пару недель назад. Видела ведь, понимала…
Я бросила мобильник в кресло, разделась и рухнула в кровать, стараясь выкинуть из головы все мысли. Но перед глазами, не обращая внимания на мои желания, нагло игнорируя все мои попытки, вставал почему-то Ястребов. Жесткий и бескомпромиссный, с холодным блеском в глазах цвета ртути и темной щетиной на твердом подбородке.
— Пошел к черту, — прорычала в подушку, переворачиваясь на другой бок. На удивление, фантом послушался, и я наконец-то провалилась в сон.
Воскресенье выдалось не менее гнойным, чем суббота. Ястребов обрадовал новостью о том, что на серваке вместо моих отчетов лежит какая-то неведомая фигня, что утечка действительно была, и что Ириту все еще «латают». Все вышеперечисленное значило, что я под подозрением, и что на разбор всего этого уйдет туева туча времени.
Он говорил со мной как обычно, в своей манере — просто ставил перед фактом и слушал тишину в трубке, как реакцию на каждую его следующую потрясающую новость. А я впервые оказалась в ситуации, когда совершенно не понимала, что делать. Мне практически закрыли доступ ко всему, кроме Энджи, на следующие несколько месяцев, почему не закрыли и ее, спросить я не успела. Ястребов отключился, не прощаясь. Просто снова поставил перед фактом: «Это все. Мне пора».
А я еще несколько секунд смотрела на замолчавшую трубку в собственных руках и думала о том, как получилось сдержаться и не покрыть его матом.
Ну серьезно… Он же не мог не понимать, что я бы не стала сливать в унитаз почти три года собственной каторжной работы? Или мог?
Остаток дня прошел странно… очень непривычно для меня. Потому что я ни хрена не делала. Просто ни хрена. Валялась на диване, смотрела какой-то сериал, заталкивала в себя макдачные бургеры и картошку. В голове — вакуум. Я даже не вывела Энджи из спящего режима. Ничего не хотела и ни о чем не думала.
Окружающий мир начала воспринимать осознанно только после сообщения от матушки.
Мамуля обладает чудесной способностью вздрючить даже через мессенджер так, что ты мигом трезвеешь-просыпаешься-заканчиваешь-наматывать-сопли-на-кулак, нужное подчеркнуть, и несешься решать ее проблемы. Этот раз исключением не стал. Матушка уже второй месяц грела кости в Испании и просила денег, потому что «ну, не рассчитала»… Да, считать она не умеет.
Я молча перебросила ей на карту какие-то бабки, совершенно бездумно, а потом все-таки подняла задницу с дивана.
Оделась, как в трансе, натянула кроссовки, оживила ИИ в квартире и телефоне, засунула гарнитуру в уши, подключая ее к трекеру, и отправилась бегать.
У меня под окнами небольшой парк, и это очень удобно.
Вечерний воздух немного привел в чувства, мозги со скрипом, но все же начали работать.
Я проверила данные на трекере, размялась и сорвалась на бег.
Через сорок минут в голове наконец-то стало ясно, мышцы приятно гудели, тело немного ныло, Энджи в наушниках сообщила, что я в пределах своей физической нормы, хотя до необходимого и привычного уровня нагрузки сегодня недоработала.