Гарвардский баг

Я кое-как раздел Славку, умыл и уложил в постель и еще минут двадцать стоял над ней, уговаривая себя, что здесь с Вороновой ничего не случится, что мне самому очень надо в душ, что за следующие двадцать минут, которые меня не будет, она не исчезнет, не испарится, что никто ее не достанет. Отдирать пришлось с мясом, а на душ ушли рекордные десять минут. Можно было бы быстрее, но засохшая кровь смывается просто отвратительно.

А после я снова смотрел на Славку, слушал ее дыхание, вглядывался в лицо и никак не мог перестать. Отключился только к рассвету, когда организм заявил: «reset, придурок».

Проснулся в первом часу с таким ощущением, как будто пил трое суток и спать завалился в ванной на коврике, не снимая ботинок и шапки. Помят, раздражен без причины на весь белый свет, дико хочу жрать и кому-нибудь втащить.

Проснулся, оценил состояние и потянулся рукой к Лаве. Но вместо Вороновой под боком наткнулся на пустоту, соседняя половина кровати кроме холода больше ничем не порадовала.

Пришлось открывать глаза и просыпаться окончательно. Прислушиваться, приходить в себя.

С кухни тянуло чем-то… чем-то явно вкусным и аппетитным, что-то тихо звенело и булькало.

Я улыбнулся, перекатился и решил, что пора все-таки вставать, вылавливать Славку и приводить мозги в порядок.

Зеркало в ванной отразило хмурую, заросшую рожу и ненависть ко всему сущему во взгляде. Плохо, с такой рожей к Лаве однозначно нельзя. Ей и без меня наверняка хреново непередаваемо. Интересно, когда она встала? Удалось ли ей поспать хотя бы пару часов?

Я еще раз умылся, встряхнулся и отправился на кухню.

Славка носилась возле плиты. Причем именно носилась, волосы скручены на макушке, в моей футболке и моих же шерстяных носках. На ее крохотной ножке они смотрелись как валенки. Забавная, юркая, офигенная Славка.

Она что-то жарила на плите, в кофемашине булькал кофе, а на столе, мордами вниз, лежали наши смарты. Мой и ее… Неужели отключила? Не поверю.

Я подкрался сзади и схватил Лаву за талию, притягивая к себе. Визг, пинки и брыкания, удар лопаткой по пустой башке. А у нее лицо раскраснелось, и глаза шальные совершенно, и грудь вздымается часто.

— Ястреб, придурок, — стараясь отдышаться, возмутилась Воронова, — ты чего подкрадываешься? Я же на тебя сковородку опрокинуть могла. Хочешь без потомства остаться? Ты…

— Хотел сказать тебе доброе утро, — улыбнулся по дебильному, крепче стискивая руки. Вытащил из пальцев дурацкую утварь, швырнул куда-то в мойку и наклонился к крепко сжатым губам. — Доброе утро, Станислава Воронова, — промурлыкал, целуя уголок рта. — Доброе утро, Слава, — поцеловал другой уголок, а Славка прекратила упираться мне в плечи возмущенно и вместо этого обвила шею руками. — Доброе утро, Лава, — и поцеловал ее уже по-настоящему, чертя узоры пальцами под футболкой, кусая и дразня. Вкусная Лава. Самая охренительная. Моя.

Но поцелуй пришлось вскоре прервать, а Славку отпустить, потому что с плиты потянуло паленым, нормально так потянуло. И я-то может и положил бы в итоге на это… свое большое humble opinion, но Славка вывернулась, выкрутилась и метнулась спасать наш завтрак. А на завтрак у нас были… блинчики.

Брови сами удивленно взметнулись наверх.

— Слав? — осторожно позвал я, снова обнимая ее сзади.

— Мне не спалось и хотелось чем-то занять руки, — все правильно поняла она, передернув плечами. — В офис мы с тобой сегодня отправимся вряд ли, о чем я всех уже предупредила, поработать, скорее всего, тоже не получится. Ну и… вот, — махнула она лопаткой неопределенно. — Я решила поэкспериментировать. Выглядит вроде бы съедобно.

— Ты никогда не жарила блины? — не поверил я.

— Перспектива стоять у плиты полтора часа никогда не казалась мне особенно заманчивой, — кивнула невозмутимо, возвращаясь к блинам. — Я за это время три теста успею сваять и запустить, — и голос звучал преувеличенно бодро, и спина казалась слишком прямой.

Я вздохнул мысленно. Дождался, пока Воронова отправит в тарелку последний блин, выключил плиту и развернул ее к себе лицом.

Несколько мгновений прошло в тишине. Я смотрела на Воронову, она на меня, и мы оба хранили молчание. Славка — упрямое, я — выжидательное. Так значит, да?

— Хватит от меня прятаться, Слав, — попросил, когда окончательно убедился, что она ничего не скажет. Мне не нравилось то, что я видел сейчас в лисьих глазах, не нравилось ее поведение. Я не понимал, и дебильные мысли лезли в голову. Я вчера на ее глазах чуть не убил человека. Да, он был мудаком и гребаным психом, да, несколько месяцев подряд поганил нам жизнь, да, пытался убить Воронову, протаранил ее кар, организовал нападение, но… Славка жива, а дебил-Красногорский нет. И его башка разлетелась на ошметки вчера на глазах Лавы. Скорее всего, разлетелась именно из-за меня, так возможно ли?..

И я искал ответ в глазах напротив, в лице и позе, в том, что чувствовал сейчас от нее и не мог найти. Ни одной гребаной подсказки, ключа, бэкдора.

— Тебе сложно со мной? — заставил себя спросить. Почти вытолкал эти слова насильно, потому что не был уверен, насколько действительно хочу услышать ответ, готов ли к нему.

Воронова опустила взгляд, принялась теребить в руках край футболки, закусив губу. Не отстраняется, не бежит… уже что-то, да?

— Ты дурак, — проговорила едва слышно, качая головой. — Ты почти гений, Гор, но такой дурак, — и встала вдруг на носочки, и обхватила руками за шею, прижалась еще крепче, чем прижималась вчера. Только сейчас не было в этом движении боли и страха, что-то другое было. — Мне было бы плевать, даже если бы на полу из-за тебя корчился не Валик, а Стивен Хокинг, — прижалась губами к моему уху, обдавая жарким дыханием. — Я люблю тебя, — выдохнула, — это на тот случай, если ты не понял вчера и не понимаешь сейчас.

— Стивен Хокинг — это серьезно… — только и смог выдавить я, ощущая, как в который раз ломается и крушится моя реальность, как встраивается в нее новый код, переворачивая все с ног на голову, потому что это Славкин код. — Я…

— Нет, — тряхнула она головой, немного отстраняясь, — помолчи, — и поцеловала. Сладко, больно, отчаянно и тягуче. Очередной наш первый поцелуй, не такой, как остальные, не такой, как вчера или позавчера. Совершенно новый и по-новому идеальный. Жаркий, опасный, невероятный. И вкус ее губ, прерывистое дыхание, податливость и жадность, с которой она отвечала, выбивали почву у меня из-под ног, заставляли втискивать в себя тонкое тело сильнее и сильнее. Ласкать в ответ, нападать, забирать себе. Полностью, всю до конца.

Такая вкусная. Невозможная.

И я дышал ей, пил, глотая вдохи и выдохи, сплетая наши языки, дурел от нее, от ее слов, прикосновений, взгляда. Усадил на столешницу, вклиниваясь между ног, чтобы быть еще ближе. Гладил спину, руки, бедра и узкие лопатки и не мог остановиться. Сил не было остановиться. Мы целовались, как безумные, как подростки, царапаясь, кусаясь, пока хватало дыхания.

И Славка отстранилась первая, проведя напоследок языком вдоль моей нижней губы, словно смакуя вкус, посмотрела снова в глаза.

— Я проснулась в десять, и у меня было время подумать, Гор, — несмело улыбнулась она. — В общем, полагаю… Валентин еще будет какое-то время приходить ко мне в кошмарах, я все еще злюсь на тебя за то, что ты так глупо к нему полез за то, что встал между нами, наверное, я еще какое-то время буду параноить и оглядываться, но… я это переживу. В конечном итоге, рано или поздно. Не переживай за меня, хорошо?

— Слав… — я хотел сказать, что это было бы невозможно, даже если бы Красногорского в принципе в природе не было, но не успел, потому что Славка опять подалась ко мне, замирая в нескольких миллиметрах от моих губ.

— Просто будь со мной, ладно? — и опять поцеловала. И мы бы в этот раз совершенно точно забыли бы про завтрак и все остальное, но запищали кофеварка и тостер, а на столе зазвонил какой-то из смартов. Мой, как выяснилось через несколько минут, в течение которых я изо всех сил старался игнорировать мерзкий звон.