Страница 127 из 153
— Ясно, — кивнул отрывисто. — Что-то странное за ними замечала?
— Нет. Но думаю, что, если что-то и было, можно попробовать порыться в сети. Взломом больше, взломом меньше, — философски пожала Воронова плечами, а я наконец-то закончил с салатом и полез в духовку за нашим обедом, фыркнув про себя на последнее заявление.
— Они нормальное абсолютно впечатление производили, — продолжала Славка, пока я накрывал на стол. — Говорю же очень напоминали нас с Димкой: тоже всегда вместе, друг за друга держались, помогали, наверняка были понятные только им двоим шутки и свои ритуалы. Со школы и в школу тоже всегда вдвоем. Обычные дети, в общем. Наверное, у них просто необходимости ни в ком другом не было. Да и… — Лава замолчала, закусив нервно губу, потянулась к запястьям в знакомом жесте.
— Что? — замер я с формой в руках, внимательно за ней наблюдая.
— Возможно, они — это тупик, — вздохнула тяжело. — Екатерина Николаевна не только к Красногорским ходила, ты же понимаешь?
— Понимаю, — кивнул, возвращаясь к нашему обеду. — Но начинать откуда-то надо. Шерстить просто так весь город… — я покачал головой. — Думаю, у нас нет на это времени. Что-то еще про них рассказать можешь? Может, Дима еще что-то говорил?
— Нет, — запустила Славка пальцы в волосы. — Он вообще не любил про них говорить, если уж на то пошло. А когда к Красногорским ходил, всегда в плохом настроении возвращался. Я маму их видела несколько раз всего: бледная всегда, почти болезненно-худая. Она… — Лава замолчала, как будто ника не решалась продолжить дальше.
— Славка?
— Она немного отталкивала, — подняла Воронова на меня взгляд. — Если Екатерина Николаевна всегда выглядела аккуратно и чисто, то Красногорская… С ней не очень приятно было рядом находиться: чем-то кислым пахло, волосы спутанные, обувь грязная. Это снобизм, я понимаю, но… мне маленькой, мать Светы и Валика не особенно нравилась.
— А поведение? — спросил, разворачивая Славку к столу и садясь сам, потому что, пока она говорила, успел раскидать еду и закончить с сервировкой.
— Обычное… — пожала она плечами, но к тарелке не притронулась, просто крутила вилку в руках, разглядывая собственный стакан с водой. — Нормальный голос, нормальный взгляд, движения, — скривилась коротко. — Ну, то есть ничего такого, что бы заставляло насторожиться. Я не слышала, чтобы она кричала на Валика или дочь, Дым тоже ничего такого не говорил.
— Понятно, — кивнул, вкладывая в застывшую Славкину руку вилку. — Ешь, а потом пороемся вместе в сети, может что-то и найдем.
— Угу, — как-то неуверенно пробурчала Воронова и нахмурилась снова.
— Что не так?
— Я просто пробую еще кого-то вспомнить, к кому Нестерова ходила так же… — она тряхнула головой, обрывая себя на полуслове, и взгляд прояснился. — Уверена просто, что кто-то еще был. Я вспомню, — кивнула сама себе и вонзила вилку в кусок мяса, заставив меня немного расслабиться.
Вообще, Славка права, конечно. Не факт, что анон как-то связан с Красногорскими, не факт, что как-то связан с теми, к кому приходила когда-то на дом Нестерова.
Вот только… только я все равно не понимал, зачем Екатерина Николаевна брала с собой сына, тем более если ему это не особенно нравилось.
Я размял шею и отбросил бесполезные пока мысли. Анон-аноном, а обед по расписанию.
Глава 21
Станислава Воронова
Красногорские — вообще последние, кого я хоть как-то связывала с Дымом. Мы действительно мало с ними общались или… так только казалось? Что вообще я знала о тех, с кем пересекается Димка в школе помимо меня? На уроках, футболе, во дворе?
У него ведь было много друзей, на похороны пришла почти вся школа, как минимум половина двора, знакомые знакомых Екатерины Николаевны и их дети.
Что вообще за дебильная традиция таскать на похороны всю семью? Как будто это событие то, что стоит помнить ребенку…
Я ковырялась в тарелке и пробовала подстегнуть собственную память. Но подстегивалась она отвратительно. До недавнего времени все воспоминания о событиях тех лет, о Деде и Димке, о Екатерине Николаевне и тех событиях покоились на съемном носителе с пометкой Троян где-то на самых дальних задворках моей памяти. И я никогда не собиралась их оттуда доставать. А сейчас вдруг выяснилось, что достать их необходимо, и что сделать это нифига не просто. Старые битые файлы хреново встают на новую операционку.
После обеда Гор ушел звонить Черту, а я осталась на кухне в обнимку с планшетом искать в сети все, что можно, на Красногорских.
Они, оказывается, были и на прощании у школы, и на кладбище, стояли недалеко от меня. О чем мне легко поведала очередная фотография на страницах «Тюкалинского вестника». Я на этой фотографии, вцепившись в мамину руку, пряталась за ней, как будто хотела отгородиться от того, что происходит вокруг, и от фотографа, который и сделал этот снимок. Забавно, но его я запомнила. Он казался хуже остальных: молодой, моложе остальных, носился вокруг гроба, толпы, щелкал постоянно затвором, словно курок взводил, почти тыкал в лица камерой, даже Екатерине Николаевне, не обращая внимания на попытки остальных взрослых его угомонить.
На кладбище чуть драка не случилась, но в конечном итоге парня вышвырнули за шкирку, кажется, повредили камеру. Флэшка, видимо, все-таки уцелела, и фотографии ушли в печать.
Я всмотрелась в лица Светы и Валика.
Обычные дети. Да, в поношенной одежде, да, слишком худые, но в целом — совершенно обычные. Света светловолосая и немного нескладная, на фото казалась на голову выше шатена брата несмотря на то, что была на год его младше. Смотрела строже и печальнее. Она не плакала, в отличие от меня, но грусть в ее глазах была слишком яркой, чтобы можно было ее не заметить. А вот Валик плакал так же, как и я. На впалых щеках блестели дорожки слез. Он комкал в руках, наверняка, колючий шерстяной шарф. А на следующем фото уже вытирал рукавом нос. Они стояли на кладбище вместе с матерью. Скорее всего, она пришла туда с ними, а не наоборот, потому что кроме усталости ее лицо не выражало больше ничего — осунувшееся, нездоровое какое-то, желтушного цвета, с глубокими морщинами у глубоко посаженных глаз. Она смотрела исподлобья, как будто стеснялась. Сложно, конечно, судить по фотографии, но почему-то казалось, что я права, казалось, что ей не терпелось уйти оттуда.
Странно, что я почти не запомнила Красногорских, ребята стояли очень близко ко мне и Екатерине Николаевне. Рукав зеленой куртки Светы почти касался на одном из фото моего рукава, она смотрела на этой фотографии на меня, как будто хотела что-то спросить. Но если и спросила в конечном итоге что-то, то в моей памяти об этом снова не сохранилось никакой информации, я вообще не помнила, чтобы с ней разговаривала.
Я пролистала еще несколько фотографии, но больше нигде не увидела ни себя, ни Красногорских. Другие люди, другие лица, в основном чужие, незнакомые. Люди, которых я никогда раньше не видела. Кроме Светы и Валика я с трудом, но все же узнала только следователя. Только толку от этого было ноль, потому что все, что можно, про мента я уже собрала и подозрительного ничего не нашла. Чист почти так же, как только сошедший с конвейера бот, насколько вообще может быть чист человек с его профессией.
А поэтому я все свернула и полезла в школьные архивы, другие газетные статьи и в прочие районные организации искать информацию о Красногорских и их матери.
Итоги поисков скорее озадачили еще больше, чем что-то прояснили.
Оказалось, что Красногорская-то всего одна — и это Света, остальные четверо детей, включая Валика, — приемные. Зачем Людмила Сергеевна брала мальчишек и девчонок и почему ей вообще это разрешали, непонятно. Скорее всего, по тем же причинам, по которым молоденькую нянечку не погнали из детского дома, а Екатерину Николаевну с ее анамнезом приняли в районную больницу и разрешили ставить капельницы, делать уколы и выдавать таблетки пациентам. В области и на периферии только на бумагах все гладко. Русские люди страшно любят сказки и так же страшно любят в них верить.