Страница 19 из 20
— Не смешите меня, молодой человек, — усмехнулся конструктор. — Уже на двухстах километрах в час пилота сдует, а вы говорите про шестьсот и более.
— Можно сделать закрытую кабину.
— И тогда пластин понадобится столько же, сколько на недоразумение господина Гроховского.
— Но размеры?
— Разве что размеры, но они же и являются недостатком сего аппарата. Маленький не вооружить в достаточной степени, а большой ничем не отличается от дирижабля по своим характеристикам. И уж тем более ни один одарённый никогда не согласится сесть в эту летающую мебель.
— Я бы сел, Николай Николаевич.
— Вы одарённый? Хотя о чём это я, неодарённый не появился бы в обществе милых девочек из известных фамилий.
— И ещё, — добавил Вася, не желая развивать тему милых девочек. — Разве аппараты тяжелее воздуха нуждаются в антигравитации? Мне видится…
Красный замолчал, так как к ним сквозь фланирующую публику целеустремлённо пробивался худощавый господин средних лет, на ходу достававший из кармана…
— Что же ты, сука, творишь? — Вася толкнул в сторону Поликарпова и выставил щит, тут же вспыхнувший от попадания первой пули. После второй защита схлопнулась, не выдержав непомерной нагрузки.
От третьей пули Красный ушёл перекатом, и ещё в кувырке потянул из наплечной кобуры браунинг. Когда-то капитан Родионов неплохо стрелял и занимал призовые места на первенстве округа, поэтому… Хлоп! Нога террориста подломилась в согнувшемся в обратную сторону колене. Хлоп! Локоть правой руки вспух красным фонтанчиком.
Что за идиот бросился вперёд, перекрывая нападавшего? Пардон, вовсе не идиот, а тайный сопровождающий из дворцовой полиции. И женский визг по всему залу, переходящий в ультразвук.
— По башке, по башке ему не колоти! — орал какай-то генерал с крохотным для его огромной ручищи ТК. — Ты его забьёшь, придурок! Живым берите!
Вся эта суета проходила мимо Василия незамеченной. Он лежал на ковровой дорожке и любовался люстрой. Мыслей не было, обычное облегчение и усталость, какк после тяжёлой работы. Двое в штатском ненавязчиво отвлекали на себя всех желающих подойти. Одного, правда, пропустили.
— С вами всё в порядке, юноша? — слегка хромающий после падения Поликарпов протянул руку, помогая подняться. — У вас отличная реакция, молодой человек.
Красный смущённо улыбнулся:
— Извините за толчок, Николай Николаевич, но…
— Пустяки, — отмахнулся конструктор. — Главное, что не свалился в оркестровую яму. Кстати, стреляете вы тоже неплохо.
— Ах да… — Василий достал магазин и потянул затвор. Подобрал упавший на пол патрон и вернул пистолет в кобуру. — Вы не подскажете, где здесь можно… хм… поправить причёску?
— Давайте я вас провожу, Василий.
В сортире Красного и нашли. И он действительно поправлял перед зеркалом растрепавшиеся волосы, перед тем безуспешно попытавшись хоть как-то убрать грязные пятна на локтях светло-серого пиджака.
— Господин Красный, у меня к вам несколько вопросов! — маленький жандармский штаб-ротмистр пытался прорваться через охранников у двери и кричал издалека. — Да пустите же меня, церберы безголовые!
Один из охранников заглянул штаб-ротмистру за спину, никого постороннего не увидел, и перевёл вопросительный взгляд на Василия. На «цербера» он не отреагировал, хотя взаимная неприязнь жандармов и дворцовой полиции была общеизвестна.
— Пропустите, — кивнул Василий. — Но только его.
Жандарм вошёл и представился:
— Штаб-ротмистр Ежов Николай Иванович. Мне хотелось бы узнать, были ли вы ранее знакомы с господином Дмитрием Григорьевичем Богровым?
— Кто это такой?
— Коммивояжер шпагатной фабрики, только что покушавшийся на конструктора Поликарпова.
— Нет, первый раз про такого слышу.
— И могу ли я узнать…
— Как я попал в императорскую ложу?
— Да.
— Узнать вы можете, — согласился Василий. — Как узнаете, не забудьте поделиться со мной своим знанием. Я вас больше не задерживаю, господин штаб-ротмистр.
— А ваш пистолет…
— Феликс Эдмундович в курсе.
— Кто?
— Вы не знаете собственного начальника генерал-лейтенанта Дзержинского? — подобрался охранник, и вдруг резко пробил жандарма в челюсть. — Мишаня, вяжи ещё одного террориста!
Поздним вечером в кабинете графа Бронштейна произошёл неприятный разговор. Лев Давидович выговаривал господину Азефу за самодеятельность, и не стеснялся в выражениях. Успокоился не сразу, и долго ещё половина слов в его монологе напоминала о большом петровском загибе в переводе любивичского цадика. Но вот он выдохся, и устало опустился в кресло:
— Евно, ну нельзя же так работать! Что будет, если этого идиота свяжут с тобой? Вы же были друзьями, не так ли?
— У меня нет и никогда не было друзей, Лев Давидович.
— Вот как? Тогда почему же он согласился стрелять в Красного?
— Это его собственная инициатива, я только пожаловался на некоторые проблемы.
— Ты тоже идиот, Евно! Богрова взяли живым!
— Простите, Лев Давидович, но вы ошибаетесь.
— В чём?
— Дмитрий Григорьевич скончался в тюремной больнице.
— Когда?
Евно Фишелевич посмотрел на часы и ухмыльнулся:
— Через десять минут.