Страница 7 из 19
Глава вторая. Франки для Коминтерна
Я подозвал официанта, кивнул на опустевшую чашку — мол, повторите, перевел взгляд на Наталью:
— Успею еще чашечку выпить?
— В каком смысле? — не поняла моя невеста.
— Я к тому, ты меня прямо сейчас убьешь или позволишь кофе допить? И учти — если убьешь, я на тебе жениться не смогу.
Вместо ответа Наташа придвинулась ко мне, намереваясь поцеловать в щечку, но я успел подставить губы.
— Смотрят же, люди кругом… — зашипела Наталья.
Можно подумать, что окружающим есть дело до того, кто кого чмокает. Здесь Париж, а не Череповец и не Москва даже. Вот если бы мы прямо за столиком собрались заняться чем-то иным, то здесь бы и парижане не выдержали… Глядишь, советы бы стали давать.
— Любопытно, откуда у члена партии большевиков буржуазные предрассудки? — хмыкнул я.
— Ох, Володя, — помотала головой графская дочь. — Как говаривала моя нянюшка: бить тебя некому, а мне — некогда.
— Понял, успею, — кротко кивнул я, принимаясь за вторую чашку. Или это уже третья? Плевать, кофе здесь очень хорош.
— Убедил, я тебя пока убивать не стану, — вздохнула Наталья. — Я тебя потом убью, но не из-за политических соображений. Скажи-ка лучше, как там твоя подчиненная поживает, с бронепоезда? Как там ее? Таня?
При воспоминании о Танюшке в левой части груди, там, где должно быть сердце, что-то сдавило, да так, что пришлось поставить на стол чашку.
— Володя, что случилось? — затормошила меня Наталья Андреевна. — На тебе же лица нет.
Отогнал от горла противный комок, допив кофе, чтобы загнать этот ком поглубже, сказал:
— Таня. Только, Наталья Андреевна, она уже не поживает.
Наташа встала и, плюнув на все приличия, обняла меня, прижала к себе, а потом поцеловала.
— Давай-ка лучше пойдем.
Какое-то время мы шли молча. Похоже, она испытывала чувство неловкости, а я… А я сам не понял — что же случилось? Вроде, излишне сентиментальным никогда не был, терять друзей приходилось, и к Танюшке относился хорошо, но не более того. Да, несколько раз случился и секс, но полюбить девушку я вряд ли бы смог. Наверное, со временем мы могли бы стать просто друзьями, если это возможно между мужчиной и женщиной. А вот, поди же ты…
— Володя, можно я не стану просить прощения за свою глупость? — прервала молчание Наташа. — Или просить? Хочешь, скажу — прости меня за женскую глупость, за бабью ревность? Эта девушка тебе нравилась?
Наталья Андреевна, считавшаяся в моем провинциальном городе «железной большевичкой», неожиданно всхлипнула. Вздохнув, я обнял эту маленькую женщину до сих пор считающую, что она старше меня, прижал к себе не обращая внимания ни на струйки воды бьющие от фонтана, ни на одобрительные взгляды прохожих.
— Наташа, прощения просить не нужно. Нравилась, нет ли, здесь другое. — Задумавшись, как правильно изложить, сказал: — Таня спасла мне жизнь. Понимаешь, я стоял повернувшись спиной, а сзади зашел человек с ножом, а она меня закрыла собой.
Наталья отстранилась, вытерла слезы.
— Ясно, считаешь себя виноватым, — проговорила она и потянула меня вперед. — Давай пойдем дальше, иначе вымокнем.
Мы пошли дальше, и Наташа сказала:
— Могла бы сказать — мол, Володя, не казни себя, ты не виноват, но не стану. Сколько не говори, а казнить ты себя станешь, по себе знаю… Поверь, у меня тоже есть что вспомнить, есть за что чувствовать себя виноватой. И ничего тут не сделаешь, нужно жить с этим дальше.
Наталья права. С этим нужно жить. И верю, что за ее спиной немало неприятных воспоминаний.
— Да, а куда мы идем? — спохватился я.
— В Люксембургский дворец. Ты же говорил, что мечтаешь посмотреть картины импрессионистов.
— А разве они не в Лувре? — удивился я. В мое время импрессионисты находятся в музее Орсе, но в двадцатом году прошлого века Орсе пока еще железнодорожный вокзал.
— Кто пустит импрессионистов в Лувр? — усмехнулась Наташа. — Лет двадцать назад их бы и в Люксембургский дворец не впустили, но времена меняются. — Открыв ридикюль, она вытащила часики, щелкнула крышкой. Посмотрев на циферблат, спросила: — Кстати, тебе хватит четырех часов?
Четыре часа на осмотр картин? Да мне бы и двух хватило за глаза и за уши. Это моя супруга из
— А мы куда-то спешим?
— У меня на пять по полудню назначена важная встреча. Если хочешь — можешь сходить со мной, нет — оставайся. Музей работает до шести.
Пересказывать содержание картин Мане и Моне, Дега и Ренуара, Гогена и Ван Гога — занятие неблагодарное. Каждый из нас сейчас может посмотреть репродукции — хоть в бумажном, а хоть в электронном виде, но, поверьте на слово, картины великих художников лучше смотреть «живьем». Другое дело, если полотен много, они начинают мельтешить перед глазами, и скоро ты уже перестаешь понимать, кто написал «Завтрак на траве» — не то Моне, не то Мане? Или это вообще Поль Сезанн? И кто здесь Тулуз, а кто Лотрек?
Еще заинтересовало вывешенное в фойе объявление о продаже с аукциона коллекций конфискованных правительством у германских подданных. Объявление на двух языках — французском и английском, поэтому я смог его прочитать. Сходить, что ли? Увы и ах.
Кафе «Сhat et pêcheur», где у Наташи назначена встреча, в двадцати минутах ходьбы от дворца. Для «безъязыких» туристов вроде меня или неграмотных парижан на фасаде прибит эмалированный щит с изображением рыжего кота и парня с удочкой. Стало быть, кафе «Кот и рыболов».
Мы пришли раньше назначенного времени, сели за столик, заказали непатриотичные шницели по-венски и кофе.
— А теперь, Наталья Андреевна, в двух словах — с кем ты должна встретиться и отчего нервничаешь? — Видя, что моя подруга закусила губу, вздохнул. — Наташ, секретность хороша к месту. Лучше бы понимать заранее, к чему готовится.