Страница 6 из 7
– У меня двое детей, а я знаю твоего придурка…
Происшедшее поразило меня до глубины души. Я понял, что теперь, после всего случившегося, Анну опасно одну отпускать. От её мужа можно ожидать всего. Было однозначно решено, что и эту ночь она с дочкой проводит у меня. Анна сказала, что в 19:00 её вызвали в прокуратуру.
В это время за окном разразился ливень, сверкали молнии, гремел гром и тополя раскачивались под мощные порывы ветра.
– Представляешь, Борина к нему пустили, а меня нет, и зачем солдата с автоматом поставили к нему возле палаты?.. Это ведь очень опасно – у папки одна пуля прошла в трёх миллиметрах от сердца. И в себя он не приходит.., – рыдая рассказывала Анна. Я продолжал успокаивать её. Она пугалась любого шума, вздрагивала от раскатистых ударов грома.
Оксана долго капризничала, не могла заснуть. Потом, всё-таки, её удалось уложить в кроватку. Но иногда она просыпалась в истерике: громко кричала, плакала и яростно махала ручками, закидывая голову назад.
Страшно и больно смотреть на неё. Не трудно догадаться, что Оксанка здорово перепугалась ночью. Ведь всё, что происходило, было в её комнате.
…
Вечером мы пошли в прокуратуру. Анна побыла там с Оксанкой минут пятнадцать.
– Скажите, где Вы будете? – Спросили её в прокуратуре. – в пятом доме?
Анна молча кивнула головой. Выйдя из прокуратуры, она сказала, что спрашивал про меня и Борин.
Когда я порывался пойти в прокуратуру и сказать им, что всё это намного серьёзней, чем они думают, и нас нужно спрятать подальше, Анна меня не пустила. Сказала, что завтра меня должны вызвать в прокуратуру к 17 часам.
Потом мы пошли к ней на работу, где она написала заявление на отпуск, Так как детского белья у Анны не было, мы решили сходить к ней домой и взять. Анна вновь меня не пустила с собой, мол, боится за меня, и пошла одна. Мы договорились, если муж дома, то она выглядывать в окно не будет и через три минуты я ворвусь к ней домой с топором. Если всё нормально, то она махнёт мне рукой.
Всё обошлось. Анна махнула рукой, вышла из дома и сообщила мне кучу новостей.
Во-первых, Любомирский приходил домой (там остались следы от его грязных сапог и следы от лап Лорда) и вытащил все съестные продукты из холодильника, вытащил вино и водку.
Вторая новость – этой ночью на Кустанайском поезде приезжает мама Евгения Фёдоровна. Пока находится в Магнитогорске.
…
Ночь была беспокойной. Мы не включали свет и сидели, как мыши, затаились. Под окнами ходили толпы людей, звучала музыка. Анна сказала, что Любомирский взял дома магнитофон, несколько кассет и что кто-то с такими же записями ходит внизу. Несколько раз за окном лаяла собака. Анна узнала Лорда. Сердце учащённо билось, и я уже видел, словно наяву, как её муж бродит возле нашего дома с магнитофоном и собакой.
Встретить Евгению Фёдоровну Анна мне не дала – очень боялась за меня.
– Мама сама благополучно доберётся – её встретят. Она уже не раз бывала здесь. Где я нахожусь с Оксанкой, знает Саша – друг семьи. Мама ночью обязательно зайдёт к нему. Если сочтут нужным, сами найдут нас, – сказала Анна и продолжила, – к тому же, за эти дни я так устала, а разговор с матерью будет тяжёлым и долгим.
Добираться ночью до вокзала было действительно страшновато. Кто его знает, что у Любомирского на уме? И одних их оставлять дома было нельзя. Я согласился с Анной, положил топор рядом с собой и впервые за несколько суток поспал.
15 августа 1988 г.
Анна была права, говоря о том, что мать вряд ли останется довольной от наших встреч, тем более, если узнает из-за чего всё произошло. Когда мы утром подошли к их дому, Евгения Фёдоровна сухо поздоровалась и стала целовать свою внучку.
– Бабушка всю ночь проплакала, где вы пропадали?.. – А на меня даже не посмотрела.
Я подождал Анну у подъезда несколько минут. Спустившись, она сказала, что ей пришло ещё одно письмо, написанное тем же почерком. Но на этот раз внизу письма подписался Николай.
В письме ей угрожали. Но сейчас Анна не показала мне письмо, оно было длинным. Я прочитал его, когда пришёл к ним в обед:
«Анна!
Не хочу говорить с тобой, но нужно. Всю прожитую с тобой жизнь я считал тебя честной женщиной. И я знаю – ты была ей. Сейчас я могу сказать тебе, что видел не мало баб, но ни одну из них не могу сравнить с тобой. Ты для меня среди всего этого хлама была совершенством. Марине до тебя далеко. Для меня было полной неожиданностью своё возвращение домой. И тем более твой поступок. Ведь сколько раз я делал тебе больно, но у тебя и в мыслях не было изменить мне. Умный какой выискался. Какое право он имеет ласкать тебя? Я всю жизнь не баловал тебя ласками, а он что, умнее? Я всё продумал. Моя ошибка вышла с отцом. Но он мужик здоровый, выдержит. Но ты, сучка, запомни – пока я с тобой не рассчитаюсь, ни одна собака меня не найдёт и не возьмёт. Знаю, что меня ждёт, и знаю, на что иду. Но, тем не менее, я сделаю то, что задумал. А Петьке скажи, пусть пользуется моментом, пока у него есть время. Пусть ещё попробует тебя, а ты, может, хоть раз удовлетворишься. Ведь, как ни как, а темперамент у него есть. Ещё скажи ему, что он мне нужен. Я трогать его не буду даже пальцем. А чтобы не будил во мне зверя, пусть не торчит на балконе. Мне нужна только ты. Но не надейся, что легко умрёшь. Я ещё узнаю, как он ласкал тебя. Долго ты него не проживёшь. Ждите жену. Адрес пермский будет у меня в кармане очень скоро. Вот тогда-то я и встречу тебя. Запомни – уезжать бес толку. Дальше вокзала ты не уйдёшь – я вижу каждый твой шаг. Видел, как вчера джентльмен подавал тебе руку. Хочет культурой взять. Пусть радуется. Время есть. Ещё раз говорю, что его не трону. Пусть не писает в штаны. Он мне не нужен. Но ты запомни, получили от него удовольствие, получишь и от меня за все десять лет…
Всё. Больше писем не жди. Будет встреча. Я знал, вернее чувствовал, что ты не клюнешь на письмо. Ждал тебя. Но ещё раз убедился, что ты умная баба. Не даром тебя уважают на работе. Далеко бы пошла. Но ты моя собственность. Я слишком долго добивался, чтобы ты стала моей женой. Ты моя и только моя. И в последнюю минуту будешь моей.
Николай
А твой Дон Жуан пусть приласкает тебя покрепче на прощание. Пусть живёт и радуется – оставлю его для жены. Говорят, любит её. Чистенько живёт без неё».
Вот такое письмо я прочитал и долго после этого думал. Анна обречённо опустила руки на колени и, вздохнув тяжело, сказала:
– Уйти, по всей видимости, от него не удастся. – Чему быть, того не миновать. Я буду жить обычной жизнью, будь что будь.
– Нет, это невозможно, горячо заговорил я, – надо же что-то делать. Ты в милицию с этим письмом ходила?
– Да, я была у них сегодня…
– И что там сказали?
Анна усмехнулась устало, в её глазах блеснули искорки равнодушия.
– Сказали, что он шутит и на такое никогда не пойдёт. Посоветовали куда-нибудь съездить, отдохнуть.
Моему возмущению не было предела:
– Вот гады. Они что, на самом деле не понимают, что это не шуточки, хотят, чтобы на этот раз был труп? Ведь с тобой я, так что ляжем вместе, это уж точно, – сказал я и в этот момент подумал о том, что Любомирский, наверняка, подкараулит её одну, ведь я не могу сопровождать Анну везде – у меня служба. От собственного бессилия, от бесконечной жалости к этой обречённой женщине, от беспредельной ненависти к невидимому и проклятому мной не единожды Любомирскому, этому взбесившемуся придурку, в сердце неудержимо что-то заныло.