Ольф. Книга пятая

– Кроме больных детей, у которых нет своей комнаты.

– Не дави на больную мозоль, мне и так не по себе от невозможности разорваться, чтобы успеть все. Если бы я могла клонировать себя и чертог…

– Он такой функцией не обладает?

– К сожалению, нет.

– То есть, ты пробовала, и ничего не получилось? Это ничего не значит, настройки – дело тонкое, не всякий специалист разберется. Может быть, ты чего-то не знаешь или неправильно формулируешь? Как выставляются настройки?

Скорее всего, голосом, как обычные команды, но догадки – не факты. Мне хотелось конкретики.

Никаких новых знаний ответ Эльф мне не добавил:

– Я знаю достаточно, чтобы понять главное. Главное – это поступать в соответствии с совестью. Совесть заставляет меня брать на себя больше, чем могу унести, от этого мне плохо. И плохо от того, что от чего-то приходится отказываться из-за нехватки времени и сил, а это «что-то» – жизни и судьбы огромного количества людей. Думаешь, мне их не жалко?

Еще немного, и прольется дождик местного значения. Пора сменить тему, а то мои слова станут поводом плохого настроения, причинно-следственная связь запомнится, и в будущем во мне станут видеть источник негатива. Оно мне надо?

– Какие еще выставлены условия, кроме проживания одариваемых в отдельном помещении и требования, чтобы подарки прививали интерес к жизни?

– Это должны быть больные дети, которые не могут ходить или движения опасны для их здоровья. Еще – запрет на слежку.

– Судя по тому, что нам пришлось включать режим подавления…

– Я требовала, чтобы за мной не пытались следить, но каждый раз, когда в резиденциях меняется персонал, пришедший на смену уволившемуся делает попытку заснять разгрузку контейнера. Я сообщаю, что подобное недопустимо и при повторе сотрудничество будет прекращено. Угрозы оказывается достаточно, контейнер с подарками оставляют в покое.

– Это все условия?

– Еще одно – достаточно долгий срок выполнения работы, вплоть до Рождества и Нового года. Иначе кто-нибудь давно догадался бы, что с доставкой что-то нечисто.

– Кстати, я тоже собирался спросить на тему сроков: ничего, что до Новогодних праздников еще полгода, а Деда Мороза заставляют работать внеурочно?

– Доставка подарков работает круглогодично, как и сами резиденции сказочного деда.

– Ясно. Вернемся к вопросу о сроках. Я понял, что особой срочности никто не требует и она даже вредна, почему же ты меня торопишь?

– Мы только что говорили об этом. Совесть. Она умоляет успеть как можно больше. Контейнер загружен несколько дней назад, и если ребенок похвастается подарком, к срокам никто не придерется, службы доставки переправляют посылки и быстрее.

– Чтобы я сделал что-то правильно и, главное, понимал, что делаю, мне нужно знать о планирующейся работе все, что возможно. Прости, но задам еще пару вопросов. Как с тобой связываются?

– Со мной нельзя связаться, я – никто, для официальных лиц меня не существует. Некоторые работники благотворительных фондов и Новогодних резиденций знают, что существует тайный добровольный помощник с доказанной хорошей репутацией, но кто он и как работает – никто не в курсе. Связь у нас односторонняя, от меня к ним. Я ставлю условия и определяю сроки. Их принимают, потому что это выгодно. Все довольны.

«Кроме больных детей, у которых нет своей комнаты», – очень хотелось сказать. И добавить про миллионы других, тоже оставленных за бортом из-за непопадания в установленные рамки.

Глава 2

Всю ночь и рассветные часы мы играли в Деда Мороза – метались по Европе, как закоротившие электровеники. Чертог зависал около дома, указанного в адресе на подарке, Эльф находила комнату больного ребенка, направленным лучом туда посылался яркий свет, после чего я, в образе Новогоднего деда, возникал перед окном – в неземном сиянии, прямо в воздухе, как бесплотный дух, не знакомый с гравитацией.

Языков я не знал, поэтому для подстраховки позади меня появлялась Эльф – в обычном для нее виде, то есть с крылышками ангела и роскошной грудью, что не соответствовало рождественским традициям, но детям от этого, как мне кажется, не было ни тепло, ни холодно. Они глядели во все глаза на чудесное зрелище, я улыбался спрятанным в бороде ртом и показывал коробку с подарком. Эльф что-то говорила на незнакомых мне языках, при этом, наверняка, включая Голос. Объяснив, что подарок будет лежать у двери, мы опускались перед домом, оставляли коробку перед входом, чтобы вышедшие по зову ребенка взрослые принимали наши действия за работу обычной службы доставки, и улетали. Если в доме было включено видеонаблюдение или рядом оказывались лишние глаза и уши, мы включали подавление. Некоторых детей лечили – опять же, не до конца, а облегчая страдания, чтобы дальше недавний инвалид работал над собой сам. Чтобы без помех перенести его на чертог для лечения, приходилось пользоваться Сонным лучом, и когда случалось, что Голос не срабатывал, а окна и двери оказывались закрыты намертво, мы отказывались от лечения. Ломать окно, к которому обычному человеку нельзя подобраться снаружи, Эльф запрещала. Наши посещения должны оставлять ощущение чуда, но не его следы. В результате мое недовольство спутницей росло, мне хотелось вылечить каждого, в чьи погасшие или, наоборот, надеющиеся глаза я смотрел. Мочь и не делать – разве это правильно?

А что на месте Эльф сделал бы я? Вылечить всех – невозможно, для этого действительно надо клонировать себя и чертог. И незачем лечить всех, Дарвин не зря придумал естественный отбор. Выживает сильнейший. Кто у нас сильнейший? Тот, кто хозяйничает в чертоге. Сейчас таких в мире двое – Эльф, как основной участник неизвестной мне игры, и я, как помощник с прицелом на большее, поскольку Эльф – это, скорее, играющий тренер, чем просто игрок. Иными словами, я в настоящее время – на скамейке запасных, и, как мне хочется надеяться, достаточно скоро…

Меня кидало из крайности в крайность – от желания вмешаться во все, что вижу, и, соответственно, помочь каждому, до полной отстраненности. Я понимал правоту Эльф: бесплатное не ценится, а помощь может привести к непоправимым последствиям для окружающих. Допустим, поставлю я на ноги больного детским церебральным параличем, а он, обиженный на окружающих, посвятит жизнь мести ненавистным сверстникам со двора, где над ним насмехались, или отравит благополучных детей в садике, куда не получилось ходить самому, или расстреляет колледж, где учатся бывшие обидчики. Чтобы узнать, к чему приведет вмешательство в чужие судьбы, нужно быть Богом, а чертог предоставляет только врачующие и карательные функции, без объяснений что и почему.

Возможно, Эльф знает больше того, что говорит, но не похоже. Она сама едва сдерживается, чтобы не разреветься и не выдать себя как существо не от мира сего, когда приходится улетать от очередного больного ребенка.

– Осчастливленные ребята, наверняка, рассказывают на своих страничках в сети и, конечно же, родителям, что подарки доставлены волшебным способом… – начал я, но Эльф перебила:

– Кто и когда верил детям?

Не поспоришь.

– Благотворителям от детей приходят письма с благодарностями, где демонстрируются фото с полученными подарками, – продолжила Эльф, глянув на ярлычок очередной коробки и передавая ее мне, – и с историями, как некоторые подарки изменили жизнь. Письма выкладываются на сайте фондов, это привлекает новых участников-меценатов.

Все это интересно, но понятно даже без объяснений. У меня созрел более насущный вопрос:

– Откуда чертог знает, куда лететь?

Не может быть, чтобы оказалось как в истории с дикими племенами. Вряд ли Эльф дважды посещает одних и тех же детей.

Эльф, державшая в руках очередную коробку с наклейкой, где была надпись мелкими латинскими буквами, объяснила:

– Я читаю адрес, он считывается из моей головы, чертог отправляется в нужное место.

– Сам?

– У меня в голове навигатора нет.