Посольство

Итак, подумал Нед, этот день, начавшийся с мелких измен, превратился в клубок предательств.

Как иначе можно назвать то, что выложила ему Лаверн за завтраком? Может, «измена» – слишком сильное слово? А как насчет вероломства? А каким словом обозначить поведение Джейн по отношению к нему? Сначала она вытирает сопли Лаверн, становится ее... сообщницей! А потом трусит и не хочет говорить с ним, обидев его.

Рядом с ними Пандора Фулмер – просто любительница. Она всего лишь тупоголовая, самовлюбленная баба. Ну и денек!

От таких дел вы облекаетесь в непроницаемый панцирь. Это просто необходимо. Но и самый прочный панцирь можно расколоть, если ударить по нему как следует. Сейчас он чувствовал себя и разбитым, и очень уязвимым. Он не мог отнестись равнодушно к измене, разрыву, трусливому молчанию, прямому предательству, а также к тому, что все задуманное им для безопасности Уинфилда разрушено крошкой-идиоткой.

Наверное, так должны чувствовать себя моллюски, когда их вытаскивают из раковин и съедают?

А у него ведь тоже был защитный панцирь, укрепленный привычкой к армейской дисциплине и навыками. Неда Френча голыми руками не возьмешь! Надо, чтобы его прибили одновременно жена, любовница и единственный друг. Ударить так, чтобы обнаружить свое притворство и обесценить свою связь с ним.

Вот это-то и произошло.

Зазвонил телефон. Он схватил трубку с дурацкой внезапной надеждой, что звонит Джейн – извиниться и пригласить к себе.

– Заместитель военного атташе.

– Это клуб любителей Арта Ходса? – спросил мужчина со старательным английским выговором. Голос немного подрагивал от сдерживаемого смеха. – Лондонское отделение проводит субботнее собрание своих членов в обычном месте.

– Что?

Но в трубке уже слышались короткие гудки. Нед повесил трубку и невесело улыбнулся. Когда друзья и возлюбленная предают тебя, нет более подходящего момента, чтобы подружиться с врагом.

Глеб Пономаренко всегда бывал вечером в будни в одном из пабов или баров в Найтсбридже. Очевидно, и в субботу он там же. Но зачем он позвонил?

– Фил, – сказала Лаверн Френч в телефонную трубку, – я позвонила не вовремя?

– Берн! Бог ты мой! – ответил ее старший брат. – У нас сейчас ленч. Угадай, кто жарит мясо?

– У тебя есть минуты две?

– Говори, я слушаю. Как поживает моя сестричка? Как Нед? Как девочки? Хотя про девочек я знаю – мама мне звонит раз в неделю.

– Все в порядке. А как Кэтлин и малыш?

– Прекрасно. Что ты хотела сказать?

– Я еду домой.

Фил помолчал, потом спросил:

– Ты имеешь в виду Кэмп-Либерти?

Лаверн поняла, что он реагирует так же, как Нед. Для мужчин дом – это место, где находятся они сами.

– Так, погостить. А потом я вернусь с девочками назад.

– А к нам заедешь?

– За этим и звоню. Я хотела бы взять девочек и побыть у вас с неделю.

– Отлично! Только не приезжай в первые две недели августа, потому что у меня будут совещания в Бадже и Мауи.

– Где?

– Это неважно. Все остальное время я буду здесь. Будем тебе очень рады. Когда решишь ехать, позвони Кэтлин и скажи дату.

– Я позвонила тебе первому, – продолжала Лаверн нерешительно. – Я собираюсь позже позвонить Патрику, Питу и Полу.

– Будешь к каждому проситься на недельку? – засмеялся он.

– Да, что-то в этом роде. Ведь девочки почти не знают своих дядюшек и кузенов.

– Так. – В голосе Фила послышалось несвойственное ему сомнение. Ни у кого из детей генерала Криковского этого никогда не было, подумала Лаверн.

– Так ты неделю пробудешь в Кэмп-Либерти?

– Неделю. Девочки там и так уже две недели. Мама и папа все правильно поймут.

– Да, конечно. – Снова пауза.

– По правде говоря, – продолжала она, – Нед не очень рад тому, что они там.

– Так вот в чем дело... Я сейчас иду! – закричал он кому-то. – Я разговариваю с Берн! Международный разговор! Из Лондона! А ну заткнитесь!

– Иди, жарь мясо.

– Как это – не очень рад? Лори и Линда все каникулы там проводят. Там их делают настоящими людьми.

– Нед называет это место тюрьмой.

– Берн, я думал, что ты замужем за американцем.

– Он и есть американец. Его допускают к секретам, какие и не снились никому в нашей семье.

Она помолчала, думая, как бы объяснить брату, что происходит на самом деле. Но сначала ей самой надо во всем разобраться.

– Раньше мы с ним думали почти одинаково, Фил. Но Нед говорит, что мир изменился и наш образ мыслей – то есть то, как нас учил думать отец, – как это он сказал? Он назвал папу динозавром. Он... – Голос ее прервался. – Мы об этом поговорим, когда я приеду к тебе.

– Конечно, конечно. Мне только не нравится, что моя сестричка... – Он снова заорал на кого-то. Фил женился поздно, когда ему было за сорок, а сейчас, в пятьдесят, ему не хватало терпения, чтобы справляться с маленькими детьми.

– Каким же кретином он стал теперь? – спросил он.

– Да он не кретин. Он американский разведчик, который от долгой работы потерял ориентиры. Это случается иногда.

– Мне кажется, что он стал слабаком, – сказал брат с отвращением. – О'кей! О'кей! Я иду! – А потом снова ей. – Надо бежать, Берн. Пока.

Повесив трубку, Лаверн взяла телефонную книжку, чтобы найти номер другого брата – Пита. Но книжку она закрыла. Позвонит позже. Не было сил объяснять все сначала.

Из двух мест в Найтсбридже, где Глеб Пономаренко встречался по вечерам с людьми, сегодня он выбрал довольно большой бар отеля в американском стиле, который стоял на Лаундс-сквер. Это был огромный стеклянный цилиндр, известный среди местной публики как «Газометр».

В момент появления Неда Френча русский очень внимательно слушал какого-то невзрачного молодого человека, одного из бесчисленных парней в тройках из темно-синего материала в полоску, которых можно встретить в городе. Его зонтик и шляпа лежали на ближайшем табурете. Этот брокер или банкир еще минут десять что-то рассказывал Пономаренко. За это время Нед выпил виски с содовой и заказал еще одну порцию. Ему не надо было опасаться старину Глеба. Но лучше, конечно, ничего не рассказывать, а на все предложения отвечать отрицательно.