Escape навынос

Вдалбливаюсь в неё, даже когда засыпает, но и тогда её тело охватывает оргазм, и она содрогается в конвульсиях. И вместе с ней с рычанием кончаю снова. Прижимаюсь щекой к её щеке, вдавливаю её в себя. Пытаюсь хоть так заполнить пустоту в своей душе.

А на утро всё та же схема. Вместе с таблетками от головной боли подсовываю противозачаточные, а она всё так же с ненавистью смотрит на меня. В глазах презрение и боль, но не помнит ничего. В первый раз это вышло случайно. Она всего лишь поцеловала меня, когда на руках её выносил из какого-то клуба пьяную, не в адеквате. Всего лишь коснулась губами, а у меня крышу с корнем снесло. Имел на заднем сидении машины. Слушал её слезы и мольбы и был готов сорваться, плюнуть на план и увезти её подальше, но и это не вариант. Всю жизнь в бегах… нет. Я должен придерживаться изначальной цели. Должен избавиться от Кубрынина, чтобы освободить мою Кнопку раз и навсегда. Но мне так нужно время. Ещё хотя бы два месяца.

— Где отец?

Поднимается с кровати и в чём мать родила идёт в ванную комнату. Я привык. Знаю, что обо мне думает. Таким образом пытается показать, что относится ко мне как мебели. Забавная. Вчера умоляла меня трахать, а сегодня трезвая нос воротит. Как ребёнок ведёт себя. А что я хотел? Мне тридцать четыре. Ей двадцать пять. Молодая. Вздорная. Сексуальная. И сломленная. Понимает что не получится, но всё равно пытается, ищет способ умереть. А я мешаю ей и имею. Такая вот любовь у меня.

— Где вчера была? — спрашивает Кубрынин, зайдя в комнату дочери.

Я как всегда стою в тени. У Бульдога свои методы ломать людей. Думает, что наблюдая каждый раз как её откачивают, я сорвусь и дам повод убить её или продать повыгоднее. Не выйдет. Недолго осталось.

— Гуляла.

Стоит в белом халате после душа. Волосы мокрые. Взгляд напряжённый с отца не сводит.

— Гуляла? Или опять наркоту жрала? Значит так. Ещё одна подобная выходка и отправлю тебя пацанов ублажать. А хотя нет. Есть местечко для тебя. Поможешь с Захаровым отношения закрепить. Через неделю на приёме дырку свою подставишь.

— И не подумаю…

Бьёт её по лицу, заставляя упасть на пол. Кулаки сжимаю и соображаю лихорадочно. Времени больше нет. Она лучше убьёт себя, чем ляжет под кого-то. И я не могу вскрыть ему глотку сейчас. Не могу предотвратить это.

— Подумаешь, дура. Сто раз подумаешь и поймёшь, что лучше так, чем по рукам десяти пойти, шлюха. Ты моя дочь, а значит будешь отрабатывать бабки, которые на кокс спускаешь.

Уходит. Понимаю, что нужно действовать срочно. Она не будет мириться с этим. И я тоже.

— Уйди, — слышу её всхлип. — Данил. Уйди, пожалуйста.

— Нет.

— Обещаю, я ничего не сделаю. Просто уйди.

— Милана…

— Я хочу побыть одна! На сегодня можешь быть свободен.

— Нет.

— Пошёл вон! Как ты меня бесишь! Убирайся, ублюдок!

Ухожу, дверью хлопая. Слишком много эмоций во мне. Приставил к ней двоих, чтобы следили, а сам готовиться отправился. Знаю, что сегодня опять сбежит и в тот же клуб попрётся, но в этот раз, сердцем чувствую, будет последняя попытка.

Звоню Тохе уже из машины.

— Когда?

— Сегодня.

— Хорошо, — соглашается друг, — я подвезу примочки твои и людей по периметру расставлю. После открытия клуба она и шагу не ступит без моего ведома. Главное, чтобы всё получилось.

Я молчу, потому что говорить не могу. Потому что глотку скручивает от ярости, злобы и боли. Это предел. Это мой личный предел.

— Клим. Ты только держи себя в руках. Нас семеро осталось. Если ещё и ты погибнешь, я… Брат. Борись.

Я борюсь. Борюсь с собой, с ней, с целым миром.

— Я проигрываю.

— Нет. Ещё нет. Мы ещё можем вывернуть. Я всё спланировал.

— Кристину спрячь.

Скидываю и руль в пальцах сжимаю. Тоха. Нас действительно семеро. Окончили один колледж и настолько сдружились, что братьями стали. Почти у половины есть семьи и дети. Но всё равно вместе. Всё равно в команде. В одной роте служили. По одному контракту пошли. Спину друг другу прикрывали. В плену вместе тоже были. Восьмой лишь погиб пять лет назад. На похоронах снова встретились и связь решили поддерживать.

Только я немного в сторону свернул. Боролся за призрачную надежду. За свою женщину. И при этом отдал её в лапы монстра. Не знаю, был ли у меня другой выбор тогда, но я пытался. Два года ушло, чтобы убедить Кубрынина, что безразлична мне девушка. Строил из себя, будто сам рвался к нему на службу, поэтому Милану использовал. Оценил, ублюдок, поверил. И устроил ей ад. Приставил меня к ней и заставил смотреть как издевается.

Полдня провёл в сборах и подготовках. Ещё полдня строил из себя преданного пса, выкладывал ловушки по территории, вводил коррективы в систему безопасности, делая вид, что всё проверяю. А когда раздался звонок, выдохнул с облегчением.

— У нас проблемы. Она опять сбежала.

Моя умничка. Моя Кнопочка.

— Еду.

1

Милана

Таксисту отдаю всё, что у меня есть — телефон, визитки, кольца, сережки. Всё. Подхожу к перилам и сжимаю в руках сталь поручней, пока машина за спиной уехала с визгом шин. На дворе осень. Холод собачий, а я не чувствую. Ещё на подъезде сюда залпом выпила целый литр водки. Даже вкуса не почувствовала. Зато внутри так горячо, и колотит меня от маленькой победы. У меня получилось! Я сбежала от них! От всего мира сбежала, перехитрила их всех! Отца, Климова, их ручных псов. Всех! Даже не верится.

Сжимаю сталь перил и смотрю вниз. Хочется смеяться и плакать от того, что через каких-то несколько минут я стану свободна. Больше не будет боли, унижений. Сердце перестанет кровоточить. А ненависть не будет разъедать нутро.

Перелезаю через ограждение, не отрываю взгляда от мелких чёрных волн реки Красная. Она течёт по краю городу и самая глубокая на сотни километров вокруг. Даже если захотят, они в жизни меня не найдут! Наконец-то! Ещё чуть-чуть, и я буду свободна! Я так устала жить. Так устала дышать. Правда кокс в моих венах стимулирует ЦНС, даря лживое счастье, но остался ещё час, как он выветрится из организма, и тяжесть моего существования обрушится с новой силой.

Да, я эгоистична. Да, я жалею себя. Но больше жалеть меня некому. Мой любимый человек предал меня с моей единственной подругой три года назад. Долгих три года назад. Чтобы стать ближе к моему отцу. Я пыталась забыть его, пыталась, но он живёт внутри меня, в каждой клеточке моего тела. И я вижу его каждый ублюдочный день.

Меня пошатнуло назад, и я чуть не вывалилась обратно на дорогу, но ухватилась за перила… вторая рука сорвалась… меня крутануло на узком выступе… и я, смеясь, ухватилась обеими руками за железо. А ведь ещё чуть-чуть, ахах! Платье это ещё в ногах путается… А я хочу, чтобы всё было красиво «от» и «до». Чтобы падать руки распластав, чтобы так, ах, в белом сарафане как ангел…

Какой из меня ангел, да? Так, жалкое убожество. Раньше возможно. Раньше я верила в чудо. Верила в большую любовь, что она преодолеет любые невзгоды. Враньё это всё. Не преодолеет. Любовь прекрасна, когда она взаимна, а если нет, то она убивает в вас что-то хорошее по маленькому кусочку каждый миг вашей жизни.

Сделала глубокий вдох и расправила руки в стороны, словно птица в полёте. Как же я их надула! Всего-то надо было обменяться шмотками с тупорылой соской в туалете и выйти через задний вход клуба. Ахах. Представляю лицо людей отца. Злые все. По городу сейчас рыщут. Знают, что им крышка, потому что не успеть им! И Климову тоже не успеть!

И в голове слова отца набатом звучат: «Поможешь с Захаровым отношения закрепить. Через неделю на приёме дырку свою подставишь». Ни за что! Не получится у тебя вытирать мною пол. Лучше я сдохну, чем под его зверьё лягу! Ублюдок. Ненавижу. Ненавижу их всех! И отца. И Климова ненавижу! Горите вы все в аду!

Отталкиваюсь от края и глаза зачем-то открываю… Данил… ко мне тянется. В янтарном взгляде вижу страх и панику. Нет. Хватит с нас. С тебя, с меня. Пора освободится. Я не хочу так больше жить. Не могу больше. Я люблю его. Но я устала.