Escape навынос

Милана. Что же ты со мной сделала? Я годами мечтал убить этого урода, но иду мстить не за себя, не за своих родителей. Я убрал её волосы за ухо, открывая взору больше лица, а она на меня посмотрела и взгляд на губах остановила. Протянула руку, пальцем провела поперёк, оттянула вниз нижнюю, и взгляд вспыхнул диким желанием, отзываясь у меня в паху. Ко мне поддалась, садясь сверху и в поцелуе голову вскружила. Страстном, яром, жёстком. Будто выпивала до дна меня, будто впитывала и не могла насытиться. Кофту мою расстёгивать начала, сняла и сразу за футболку принялась, по груди мне ладошками водить начала, пока я с неё джемпер снимал. За попу ближе придвинул и к шее присосался, каждый изгиб целовал, ласкал её, любил её, хриплыми вздохами наслаждался.

На меня всем весом навалилась, заставляя лечь на пол и сама шею целовать мне начала, ниже спускаться. Закусил губу, понимая что сделать хочет и расслабился полностью, волосы её в кулак собрал, пока с ремнём возилась. А потом охренел от губ её на члене моём. Горячий ротик так плотно и яростно ходил вверх-вниз, вырывая из меня стоны вперемешку с ругательствами. Охренительное чувство, крышесносно просто. И язычок её то и дело до сумасшествия доводил то уздечку шлифовал, пока рукой двигала словно озверевшая, то на дырочку давил, то головку полировал.

Просрал момент, когда к кульминации подходил, и прямо в рот ей кончил с диким рыком, потому что стерва эта когти свои в меня воткнула. От яркости финала меня аж выгнуло всего, а паршивка всё не успокаивалась, сперму с меня слизывала и в кулаке сжимала, будто упустить боялась. Я смотрел на неё сверху и не понимал, как эта женщина так сильно вжилась в моё сердце. Как так вышло, что я готов терпеть её ненависть, валяться в её ногах, лишь бы она просто рядом была?

Я сел, сцепив кулак сильнее на её волосах, и в губы эти волшебные впился. Солёные от меня. Влажные. Опухшие. Вдруг представил, что они не меня целуют, а Захарова или ещё кого, что не мне сосёт член, не меня ручками своими дразнит, и ревность такая сильная накрыла, что в узде себя удержать не смог. В глаза ей посмотрел, чтобы не было сомнений у неё и по дебильному в рот ей прорычал:

— Каждого убью, кто прикоснётся к тебе, Милана. Ты ни с кем не будешь. Только со мной.

Она усмехнулась и нижнюю губу облизала.

— Всего лишь минет, а ты уже расклеился? Стареешь.

Я челюсти сжал, а она улыбаться перестала, и в глазах снова лютая ненависть появилась.

— Мне не нужен бракованный товар. Наслаждайся обществом своей шлюхи…

Во мне ярость такая поднялась, что я намеренно до боли кисти ей сжал и встал вместе с ней. На диван её кинул, насильно заставил через спинку перегнуться. Руки скрутил ей на спине, чтобы брыкаться не вздумала, и брюки белые с попы содрал вниз, оголяя задницу её. По ягодице провёл ладонью, смял, оставляя красные полосы от пальцев, и ниже руку опускать начал.

Дышит прерывисто, ждёт, губы приоткрыла, и грудь быстро вздымается. Вошёл в неё медленно указательными и средним, чувствуя влагу и пламя в ней, и услышал ее стон сдавленный. Стенку заднюю потёр, и её мышцы вокруг обручами цепкими сжались. Встал позади неё и прижался к попке сильно, чтобы член между булочек был. За шею взял, чтобы не рипнулась и руки отпустил.

— Не шевелись, — то ли прохрипел, то ли прошептал, а малышка за диван схватилась, но не сдвинулась, все так же в пол смотрит, глазки свои распахнув.

Расстегнул лифчик и каждую лямку медленно снял, проводя пальцами по нежной коже. Мне нравилось к ней прикасаться. Нравилась эта бархатистость, мягкость и мурашки. Провёл пальцами по изогнутому дугой позвоночнику, по осиной талии, упругим ягодицам. Сильно похудела. Раньше попа была чуть больше.

Взгляд зацепился за линию поперёк спины от пряжки ремня её отца. Багровые края, желтые и фиолетовые пятна на синей области. Прижался к нему губами, жалея, что его нельзя просто стереть. За эти три года она часто ходила в синяках, а я бесился от бессилия. Я ничего не мог сделать, потому что было бы хуже. Даже подойти к ней не мог, чтобы утешить.

— Прости меня, умоляю.

Вздрогнула, а я за талию её обнял и щекой к лопатками прижался.

— Прости.

— Не в этом твоя вина, Данил…

— В этом тоже. Я решил всё за нас. Решил, что так защищу тебя, а в итоге отдал ему в лапы, что он и хотел. Если бы я не поспешил и подумал бы, то нашёл бы другой выход. Прости.

Попыталась вырваться, а я не дал, только выпрямится позволил.

Она замерла и повернула лицо ко мне.

— Значит, Нина права? Я видела то, что ты хотел мне показать? Ты это хочешь сказать?

— Да. Кристина моя сестра. У нас одна мать…

— Инцест дело семейное.

— Да очнись ты, дура! — заорал я, встряхивая её. — Погрязла уже с говном в своей ненависти!

Она замолчала, долго всматриваясь мне в глаза, нахмурилась и заморгала быстро.

— Ты… ты не врёшь.

В плечо её поцеловал.

— Я соврал тебе лишь однажды, сказав, что не люблю. Я безумно люблю тебя, Милана. И кроме тебя, у меня никого не было.

Глаза вспыхнули и тут же погасли. Думает. Губу кусает. А меня трясёт всего от близости с ней.

— Не верю.

Не верит. Перехватил её в одну руку и подбородок сжал до боли.

— Тогда может в тот клуб съездим, и ты спросишь у постояльцев когда, как и где я тебя имел. Под коксом ты очень сговорчивая, а с алкоголем еще и сама на шею вешаешься. Посреди танцпола прыгала на мне резвой коняшкой, отсасывала так же в туалетах и орала в кабинках мое имя.

Вырываться начала, а я решил рубить уже все с плеча. Будь что будет.

— Думаешь мне в кайф было пидоров с тебя стаскивать? Думаешь они живы все. Я убил их всех. Каждого кто осмеливался на тебя только посмотреть, избивал до смерти и выкидывал где-нибудь у мусорок. А потом к тебе шел и любил тебя только весь этот гребанный год. Обдолбаную, пьяную и измазанную в собственной блевотине.

Она уже перестала вырываться и щеки лишь покраснели от стыда. Отпустил ее и по губам пальцем провел.

— Я ради тебя все это делал, дура. Ради тебя работал на Кубрынина, ради тебя игнорировал тебя. Чтобы он не продал тебя никому. А на мосту ты только на руку мне сыграла. Рано правда, но это мелочи. Захаров бы тебя и пальцем не тронул, но я знал как ты к этому отнесешься. Знал, что не позволишь. И ты меня напугала. Никогда в жизни так не боялся.

Последнее прошептал уже касаясь ее губ и лбом к ее лбу прижимаясь.

— А ты только и орешь как ненавидишь меня. Обнимешь и тут же отталкиваешь. Даришь надежду и забираешь. Я не могу так больше. И я не собираюсь просить у тебя что-то, Милана. Ты моя. Всегда была моей. И будешь моей, пока я не сдохну.

Она молчала. И смотрела лишь в мои глаза. А я ждал отлично понимая, что сейчас именно прошу согласиться, успокоиться, дать нам еще один шанс. Крохотный, маленький шанс на примирение. Давай же. Скажи что-нибудь. Ударь меня. Поцелуй. Что угодно. Но раздался звонок в дверь, а я напрягся и выматерился. Захарову еще рано.

— Оденься, — попросил, опуская ее на диван и натягивая джинсы и боксеры.

Со столика взял пистолет и выглянул из-за угла арки, всматриваясь в окна по бокам двери. Нихрена не видно. Надо было свет все-таки выключить.

— Клим, открывай, — услышал я голос Захарова.

— Да-да, открывай, красавчик! — вторил ему насмешливо-томный голос Нины.

И тут же заголосили дети, вторя девушке. Они еще и с детьми приехали? Открыл. Окинул взглядом недовольного Антона с девочкой лет пяти на руках и Нину с точной копией первой девочки. Обе черноволосые, смуглые, черноглазые. И в глупых одинаковых платьях.

— Какого…

— Заматеришься — язык вырву, — буркнул Антон, а я скосился на детей.

Так вот о каких девочках говорила его подруга. А я подумал о подружках ее. Открыл дверь шире и оглядел округу, пока семейство заходило внутрь.

— Ммм, а мы на самое интересное пришли, — протянула девушка, отпуская дочь на пол.

— Нина.

Оба ребенка умчались куда-то в зал под грозным взглядом отца, а Нина поцеловала Тоху в нос и убежала, словно натворила что-то. Друг так же мрачно проводил любовницу взглядом и направился на кухню.