Беспамятники. Дело Ирода

Дора шла молча, о чём-то напряжённо думая.

– Знаешь, я бы хотела посмотреть на старый мир, до Второго пришествия Христа, – выдала, наконец, она.

– Ну, а что там смотреть. В то время на Земле жило слишком много людей, ага. Прямо не протолкнуться. Миллионы, миллиарды людей в одной стране, представляешь?

– Разве такое вообще возможно? – с сомнением спросила Дора.

– Возможно. Просто они жили в мегаполисах, – ответил Савва так уверенно, как будто он сам жил в этих мегаполисах.

– Где? – переспросила девушка, останавливаясь и заглядывая юноше в глаза – в карий и голубой попеременно.

– В ме-га-по-ли-сах, – медленно произнес Савва Куницын, словно она была умственно отсталая или глухая. – Были такие огромные города. Размером с Новороссию.

– Не может быть! – не поверила Дора.

– Точно тебе говорю. Я книгу читал, там и картинки, и карты были, – закивал утвердительно Савва.

Дора двинулась дальше. Савва за ней.

– Они к тому же много заводов понастроили. Это такие большие дома с машинами, – объяснил старший помощник наместника, предвидя её вопрос. – Эти машины гудели, чадили. Люди нервничали и много болели, ага.

– А в писании сказано, что Бог их покарал за грехи и разрушение природы – творения Божьего – и наслал кару небесную, – возмутилась Дора.

Она даже кулаки сжала, готовясь сражаться за веру.

– Ну, да. Стресс и депрессию можно назвать карой небесной, – дипломатично согласился Савва.

– Люди тронулись умом, творили разные безумства – жгли, убивали, рушили и умирали в страшных муках. А потом в Новой Византии родился Иисус и вместо страшного суда, даровал им второй шанс на спасение души – научил людей жить без страха. Правда, это прекрасно? – добавила Дора, улыбаясь.

Савва не успел ответить.

– Ой, простите, христиане! – завопил школьник, врезавшийся во влюблённую пару.

Сокол Гром мгновенно спикировал с высоты, однако поразить цель не успел. Савва жестом остановил пернатого защитника.

"Свои. Не тронь!"

Савва Куницын приподнял мальчишку за воротник суконной курточки, потряс, да и отпустил. Что с ним ещё сделаешь?

– Беги на урок, шалопай, – крикнул старший помощник наместника, криво улыбаясь.

Ещё недавно и он вот также бегал на переменах, вырываясь из душного класса. До одиннадцати лет Савва Куницын ничем не отличался от остальных мальчишек. Драчливый, неугомонный, озорной, Савва не мог усидеть на одном месте. Шалил, а на завтра всё забывал, если не записывал в блокнот, как учили в новоросских школах. Ведение блокнота-памятника был основным предметом образования.

* * *

Митрополит Леонтий хворал. Ломило кости, ныли колени, сердце колотилось, как бешеное, изводя его вконец. Однако сегодня ему предстояло ехать по деревням и весям. Нужно было освятить новые храмы и провести несколько обрядов рукоположения.

Леонтий спустил с кровати опухшие ноги, встал, кряхтя, как утка, подошёл к столу, отпил из кружки кваса.

– Ничего не поделаешь, такая у меня служба – совершать благодать, – сказал он тяжко, с одышкой.

День прошёл в дороге, встречах, заботах, хлопотах, неудобствах. Леонтий переносил все тяготы с христианской улыбкой. Такая судьба, такая работа. Вечером перед золочёной повозкой митрополита и его свиты открылись ворота захолустного поселения Озёры.

– Господи Боже, дважды спаситель наш, прими молитву нашу и освящение сего храма, созданного для славы твоей, – привычно начал обряд освящения Леонтий.

После обряда, литургии и святой трапезы митрополиту совсем стало плохо. Пожелал он перед сном выйти в сад при храме. В этих захолустных Озёрах сказочная красота расстилалась вокруг – пели птицы, цвела сирень, а воздух был свеж, хоть ложкой ешь. Задышал Леонтий ровно, спокойнее забилось его старое, уставшее от забот сердце. Только в горле пересохло. Ему бы послать служку за квасом, а он, добрая душа, не захотел тревожить мальчика. Поднялся на больные ноги, да и пошёл к колодцу при храме. Зачерпнул в ведро немного воды, начал пить да чуть не поперхнулся.

– Дерьмо! – в сердцах крикнул митрополит. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Леонтий сплюнул, отер рукавом рясы язык. Как в колодце оказались какашки – то ли кошачьи, то ли беличьи, неизвестно. Весь день его прошёл в муках, с приступами острой боли, а под конец – на тебе, настоящая мерзость. Леонтий чертыхнулся и ушёл в покои.

Наутро проснулся митрополит весь не свой. Бранные слова, слетевшие в гневе с его губ, терзали душу. Леонтий встал и пошёл к злосчастному колодцу.

– Господи Боже, защити воду сию от напастей всех, каких возможно, и ниспошли на неё свою благодать.

Митрополит дважды окропил колодец, дважды перекрестил его двумя перстами и ушёл с чувством исполненного долга.

Савва Куницын, одиннадцати лет от роду, бегал как заведённый. У него лучше всех получалось прятаться, но на этот раз водить предстояло именно ему. Он нашёл всех ребят, кроме Доры. Вредная зеленоглазая девчонка никак не находилась. Савва уже было отчаялся, но заметил зелёную ленту у колодца при храме.

– Ага, – прошипел Савва, криво улыбаясь. – Вот ты и попалась.

Мальчик подкрался к колодцу, выпрыгнул из-за него и налетел прямо на девочку. Но Дора она и есть Дора. Вредина вместо того, чтобы быть схваченной, отпрыгнула в сторону. А Савва прямиком полетел в ледяные воды глубокого колодца.

– Саввушка, родной мой, – услышал мальчик знакомый голос сквозь молочную пелену возвращающегося сознания.

Тёмные глаза-черносливы тёти Алии смотрели на него с ужасом и счастьем одновременно.

– Жив! Хвала Господу. Жив! – закричала Алия.

Солёные капли упали на щёки и губы Саввы, лежащего на лавке в церковном саду.

На следующее утро произошло чудо. Савва Куницын с удивлением обнаружил, что помнит всё, что случилось накануне до мельчайших подробностей. Он больше не беспамятник, как большинство людей на планете Земля! Он помнит всё!

Ура! Ура! Ура!

* * *

– А вот и церковь, – сказала Дора, дважды осенив себя крестом при взгляде на два купольных креста, осыпанные изумрудами и рубинами.

Они вошли в храм, поставили лучины благодарности Христу.

– Любишь ли ты меня? – спросила Дора, беря Савву за руку. – Скажи это здесь, в церкви.

– Конечно, люблю, – ответил Савва после паузы.

Дора каждый день водила юношу в церковь, спрашивала его снова и снова, и забывала ответ. Савва знал, какой вопрос будет следующий. Возьмёт ли он её в жёны. Конечно, возьмёт. Что ему ещё остаётся? Однако на этот раз второму вопросу не суждено было прозвучать.

– Ах, вот ты где! – срывающийся голос гулко прозвенел в тихом храме.

Савва оглянулся. Мальчишка-посыльный протягивал ему записку.

– Я тебя по всему поселению искал. Еле нашёл, – с некоторой претензией сказал посыльный, шмыгая носом.

Савва взял записку, мальчишка поклонился и убежал. Дел у посыльного всегда много, он не вправе прохлаждаться, как некоторые.

– Мне срочно нужно идти к лекарю, – сказал Савва, пробежав послание глазами.

– Но мы не договорили, – возразила Дора, упрямо склонив голову вбок.

– Я обещаю, что женюсь на тебе, ага, – сказал юноша, кивая в знак правды.

Дора округлила зелёные глаза. Как он узнал?

– До свидания, любимая! Иди, готовься к свадьбе, – продолжал Савва, прикасаясь лбом к её лбу.

Доре можно хоть каждый день обещать жениться, завтра она всё равно ничего не вспомнит. Записывать в блокнот Дора, как и многие, ленилась.

На самом деле, Савва Куницын ещё вечером собирался идти к лекарю, поторопить со вскрытием утопленника. Однако Макар Ильич перехватил его по дороге и отправил со срочным поручением. Надлежало объехать солдат стражи наместника и предупредить их, что на завтра планируется ранний подъём и объезд окрестностей для сбора десятины.

Дом лекаря, сложенный из старого, местами отбитого кирпича, стоял на отшибе. Высокие сосны окружали его с трёх сторон. Крыша из ржавых, разнокалиберных листов металла дребезжала от ветра. Старые деревянные окна рассохлись. Савва открыл дверь без стука. Она с трудом поддалась, утробно заскрипев.