Утонувший в кладезе

Свет поморщился. От проклятой работы нигде не спрятаться!.. Впрочем, обеспокоенность князя вполне понятна: раз уж убили волшебника, дюжинный человек — индо великородный! — и вовсе должен чувствовать себя беззащитным. Но слухи никогда и никому не приносили добра…

— Я даже хотел было отменить нынешний бал, — продолжал Белояр, — но княгиня настояла. Говорит, лишать детей праздников — последнее дело…

— Княгиня абсолютно права, — сказал Свет. — Слухи же всегда носят преувеличенный характер, и если на них обращать внимание, жить станет невозможно. Кто бы ни покусился на жизнь Клюя Колотки, мы безусловно отыщем убийцу.

— Однако я все же попросил своего домашнего колдуна, начиная с сегодняшнего вечера, обновлять охранные заклятья на дверях и окнах ежедневно.

— Вы совершенно правы, князь, — сказал Свет, мысленно содрогаясь от глупости собственных реплик. — Осторожность еще никогда никому не мешала.

— К слову, чародей, не хотите ли с ним познакомиться? Сейчас я его приведу.

И не успел Свет индо глазом моргнуть, как Белояр Нарышка исчез в веселящейся толпе. Впрочем, он почти тут же вновь оказался рядом. Его сопровождал абсолютно лысый сухощавый мужчина лет пятидесяти в синем с кружевами одеянии мужа-волшебника.

— Лутовин Кузнец, — сказал Нарышка. — Мой домашний колдун. Прошу любить и жаловать!

— Здравы будьте, брате чародей!

— Будьте и вы здравы, брате!

— Я оставлю вас с глазу на глаз, — сказал Нарышка и вновь растворился среди танцующих пар.

А Свет вновь поморщился. Все-таки от проклятой работы действительно не спрятаться!.. Значит, прятаться и не стоит. Тем паче если излишняя обеспокоенность хозяина вам, чародей, кажется вполне понятной…

— Поведайте-ка мне, брате Лутовин, не заметили ли вы в последнее время каких-либо странностей в доме? Необычных посетителей, к примеру… Присутствия не вами наложенных заклятий… Потревоженных магических печатей на приходящей к хозяину корреспонденции… Сами знаете, как это бывает!

Брат Лутовин пожал сухими раменами:

— Нет, брате чародей. Ничего странного не наблюдалось. Чужих заклятий я не обнаруживал, а свои, как и положено, проверяю каждое утро. Они присно оказывались такими, какими я их накладывал вечером, с обычной поправкой на разряжание. Все было в полном порядке…

Однако голос Лутовина показался Свету подозрительно дрогнувшим, и он тут же включил Зрение: не скрывает ли чего от столичного чародея провинциальный волшебник? Ненависти, к примеру. Или любви…

Как выяснилось, провинциальный волшебник, действительно, кое-что скрывал. Однако от ненависти в его сокрытии и следа не было. От любви, знамо дело, тоже. А вот что присутствовало в ауре Лутовина Кузнеца — так это страх. И не легкие оттенки, сопровождающие, скажем, боязнь ответственности за совершенную в работе ошибку или опасение потерять оную работу, а густые тона страха, присущего всему живому, — полновесного ужаса перед Велесом и Мареной.

Открытие оказалось для Света совершенно неожиданным — не привык он встречаться с перепуганными намару волшебниками.

— Что ж, брате Лутовин, — поспешно сказал он. — Продолжайте аккуратно выполнять свои обязанности, и все будет справно.

Лутовин Кузнец удалился, а Свет вновь включил Зрение и обвел Взглядом присутствующих в гриднице гостей.

Увиденное потрясло его — у многих гостей в аурах имелись различные тона опасений, но самый настоящий, пронизывающий душу страх присутствовал лишь у обладателей синих с белыми кружевами одеяний.

Волшебники боялись.

Это было ужасно. И сразу становился ясным смысл вчерашнего преступления. Убийство Колотки — удар, направленный в самое сердце словенского общества. Социальная структура, один из столпов которой парализован смертным ужасом, разумеется, очень быстро потеряет свою устойчивость.

Вот она, еще одна оборотная сторона Семаргловой Силы, подумал Свет. Мы оказались слишком избалованными осознанием мощи собственного Таланта. И едва стоит возникнуть хоть малому сомнению в этой мощи, мы тут же превращаемся в трусливых зайцев… Впрочем, здесь он не совсем прав — трусливым зайцем никто из присутствующих на балу волшебников пока еще не стал (а у Буривоя Смирного в ауре и вовсе нет страха, но Буривой — сотрудник министерства безопасности, он-то как раз к некоторому риску привычен), но буде завтра где-нибудь убьют еще одного клюя колотку, то в зайцев превратятся уже многие. А после третьего убийства — все. Такие вот складываются дела!..

Перед Светом вновь появился Белояр Нарышка:

— К-хм… Как вам показался мой домашний колдун, чародей?

Скрытый смысл этого вопроса был вполне понятен, и потому Свет заверил:

— Прекрасный волшебник, княже, вполне квалифицированный. Полагаю, при нем у вас не было ни краж, ни других подобных происшествий.

— Да, не было. — Успокоенный Нарышка воссиял. — Благодарю вас, чародей. Вам не скучно?

— Нет, не скучно. Я привык.

Белояр Нарышка кивнул и, рассыпавшись в извинениях, вновь куда-то умчался. Наверное, к более интересным гостям.

А перед неинтересным Светозаром Смородой возникла Снежана Нарышкина.

По меркам дюжинных людей она была великолепна. Одетая в сильно открытое сверху, с длинным — чуть ли не до полу — кринолином лазоревое платье и изящной формы, на высоких каблуках, синие туфельки, она передернула оголенными раменами, тряхнула пышной прической и, смиренно-смущенно глянув на чародея, произнесла:

— Боги велят нам уважать желания родителей… Я прошу вас, сударь, извинить меня…

Сказано сие было таким тоном, что сразу становилось ясно — слова девицы соответствуют ее мыслям не больше, чем уверенному в себе колдуну — чувство страха. В мыслях у княжны Нарышкиной обреталось вовсе не смирение или смущение. Не воображайте себе, сударь чародей… Если бы не въедливость маменьки, я бы пред вами ввек не извинилась. Будь вы хоть сам Кудесник Остромир!.. Рылом вы, голубчик, еще не вышли, извинения великородной девицы выслушивать! И вообще…

Что — вообще, Свет придумать не успел, потому что Снежана, расценив молчание столичного гостя как стремление унизить оную великородную девицу, вновь — и на этот раз уже гневно — передернула раменами:

— Почему вы молчите, сударь? Нешто перед вами никогда не извинялись?

Серебряная с диамантами гривна, украшавшая шею княжны, засверкала в сиянии светилен, а полуобнаженные перси слегка колыхнулись из стороны в сторону.

Как ни странно, колыхание это вызвало в душе Смороды какое-то смутное ощущение, незнакомое и диковинное. Сердце его обмерло, а по телу внезапно разлилось слабое томление. Словно хворь пришла. Или некий могущественный волшебник наложил на чародея неведомое заклятье…

Все присутствующие в гриднице унеслись за тридевять земель. Дамы, с их глупой потребностью обязательно понравиться кавалерам; ратники, с их идиотским желанием непременно блеснуть перед дамами статью, удалью и остроумием; колдуны, с их проклятым противоестественным страхом…

А вот это уже никуда не годилось! Это ясно давало понять, что полуобнаженные перси взбалмошной девчонки стали вдруг для чародея Смороды важнее государственных забот. Такого ввек не было и быть не могло. Во всяком случае, перси Забавы — что бы там ни воображала себе сама Забава! — у него никакого томления не вызывали. Почему бы тогда не начать томиться, глядя на красиво изогнутую гарду доброго клинка?.. О тех же чувствах, что родила прошлым летом в его душе Вера-Криста, он давным-давно постарался забыть. Не следовало вспоминать о них и сейчас — чародея ждут государственные заботы. Серьезные и неотложные… Поэтому он тоже передернул раменами и сказал:

— Не волнуйтесь так, княжна. Я с удовольствием принимаю ваши извинения. В свою очередь, извините и вы, ибо у меня есть к вам один маленький вопросик… Откуда вам ведомо, что я должен искать убийцу Клюя Колотки? Я, по крайней мере, в вашем присутствии об этом не говорил…

Она вдруг зарделась, прикусила нижнюю губку:

— Брат тоже не говорил, не думайте! Однако любому мало-мальски соображающему человеку не сложно догадаться, зачем вы приехали в наш город. Ночью убили Клюя, а уже через несколько часов здесь появились вы…