Н - 7

— Именно.

— Жена приедет — все там поместятся…

— Увы, об Аймара в Европе почти ничего не знают. — Посетовал Ломов. — Я пытался намекнуть, но мне наверняка не поверили.

— Даже так?

— В Европе любят изящную словесность и мистику. Я им про пирамиду из черепов, а меня уже кто-то тянет за руку в спальню, поговорить об этом. — Недоумевал юнкер.

Экая загвоздка. Молодость, даже пережившая похищение, даже знакомая с ощущением собственного бессилия, отчего-то не могла поверить, что жизнь может закончиться вот просто так. А вот юнкер Ломов точно знал, что жизнь может закончиться по щелчку пальцев, по недовольному взгляду существ, которых и людьми-то иногда язык не повернется называть. Аймара Инка пока не такая. Но кто ее отпустит в Любек одну?.. Сколько чудовищ в людском обличии дадут в сопровождение? Может быть, ничего не будет. А может, сгорят в чадном пламени все южные порты, о благосклонности которых Артем так печется…

— Жизнь — крайне хрупкая вещь, — смотрел я на кейс, не отрывая взгляда.

— Ваша светлость, когда я давеча проходил мимо Ее высочества, она велела передать вам, что любит красное вино из второго стеллажа справа, — чуть откашлявшись, с некоторым смущением нашел момент доложить Ломов.

— У меня тоже есть жена, юнкер, — тяжко вздохнул я. — А вы ведь любите Москву?

— После большой и красивой квартиры в центре — безусловно.

— Так зачем нам пустыня вместо столицы?..

— Вы знаете, ваше сиятельство, — взяв паузу на обдумывание, произнес Ломов. — Этот кейс не кажется таким уж и страшным.

— Так я и не боюсь. Просто интересно, сколько разрушения и ужасов может содержаться внутри мирного и симпатичного на вид.

— Вы про жену или про кейс?

— Изволите шутить, — хмыкнул я. — Но, вообще, родит — узнаем. Вот что, твое сиятельство. Озадачьтесь, будьте так любезны, целостностью гроба — хоть на растопку камина пусть его Марта пустит. Нам совершенно не надо давать подсказок Аймара Инке.

— Будет сделано, — коротко поклонился юнкер. — Разрешите вопрос? — Замешкался он перед уходом.

— Разрешаю.

— Меня приглашает княжич Ильменский. Не в гости, в клан, отдельным родом.

— Большая честь. — Покивал я, впечатлившись.

— Это из-за перстней, я полагаю. Когда все оказались в доспехах, волшебство княжича меня не тронуло. Полагаю, он считает это моим талантом. Я прямо заявил ему, что все дело в артефактах, но он настойчив в своей просьбе. Он просил подумать, а я не стал отказывать сразу.

— Насколько я выяснил этот момент… — Обернулся по сторонам, прислушался к веселью в отеле, за которым было не подслушать, но все-таки активировал защитную сферу. — Вы носите ровно такой же набор перстней, как у меня.

— Так как же… — Чуть подзавис юнкер.

— Вы знаете, великая сила волшебства Ильменских и таких, как они, в том, что можно заставить сотни неподготовленных людей идти и рубиться во славу князя, не спрашивая на то их желания. Нам достались только доспехи и оружие, без навязанной княжеской воли. Полагаю, волю мы смогли бы переупрямить, хотя я успел прочитать выжимки из хроник, где иные враги князя протыкали ветхим мечом сами себя. Вы считаете бесполезным для княжича иметь подле себя человека, лишенного такого недостатка?..

— А почему я его лишен?

— Скажите мне, вы хоть чего-то боитесь? — Мельком оглядел я невозмутимое лицо.

— С некоторых пор, не знаю, что это такое. Иногда самому странно.

— Волшебство черпает Силу в эмоциях. Страх смерти ведет будущих мертвецов. — Сделал я предположение, которое казалось мне убедительным.

Потому что я тоже боялся: умереть и не успеть. И ее высочество боялась — умереть преданной. И Артем Шуйский адски боялся умереть в образе медведя… И тысячи людей, которых отправляли Ильменские в бой, истово боялись умереть раньше, чем их враги.

Впрочем, все предположение и основывалось на одном только Ломове — человеке, который не боялся осознанно, выстроив в рассудке конструкцию, от которой отступалась воля людей куда страшнее молодого княжича.

— Благодарю, я буду думать. — Погруженный в мысли, кивнул Ломов и продолжил путь.

А вот интересно, может ли быть в кейсе нечто живое?.. Тогда просвечивать нельзя — можно повредить…

Шаги шевалье де Клари, графа де Марет я услышал отчетливо. Он, в общем-то, специально мотался вдоль фасада, вышагивая по бетонированному откосу, желая навязать свое общество — и я не стал его разочаровывать.

— Вы подумали? — Спросил я.

— Я подумал, — эхом отозвался Рауль, подошел ближе и сел поперек рядом стоящего шезлонга, ссутулившись и оперевшись локтями о колени.

— Начните с чего-то жизнеутверждающего, — предложил я.

— Бунтуют каждый год, — пожал де Клари плечами. — Давят как-то, без особых жертв и погромов.

— У этих бунтующих нет координаторов.

— С чего бы им появиться на этот раз? — Хмурился он. — Вы им их дадите?

— Рауль, где мы находимся? — Набрался я терпения.

— Ну, в Любеке.

— В финансовом центре Европы, который даже в условиях осады зарабатывает бешеные деньги на всем. Вон, даже на благородных заложниках, отчего нет?.. Скажите мне, вы полагаете их неспособными обуздать людские массы и повести в собственных интересах? — С любопытством смотрел я на него. — Или, быть может, вы считаете Ганзу единственной организацией в мире? Америка, Австралия, Китай, Япония, да даже наша Империя — среди них сотни, если не тысячи циничных специалистов, которые с удовольствием устроят резню в Европе. Сколько среди сотен тысяч мигрантов одаренных, шаманов разнообразных культов и жрецов кровавых богов? Не знаете? А они — посчитают, подберут ключи к каждому и лет за пять-десять подготовят бунт таким образом, чтобы решить за счет большой крови свои личные интересы. Пять лет, Рауль, и наши с вами разговоры будут бесполезны, потому что никакой воли народа не будет. Всем им распечатают правильные плакаты и лозунги, скоординируют, внедрят агентов влияния, а слабых морально обучат, как делать взрывные устройства… Пока что этих специалистов волнует Любек, волнует война в Малайзии и передел драгоценных месторождений на Мадагаскаре. Хотя всегда есть шанс, что мы уже опоздали.

— Мы? — Ухватился шевалье за слово.

— Мы. Вы и я. Кажется, именно за этим вы и подошли? Знаете, в городе есть влиятельный священник, с которым я тоже говорил по поводу революции. Но с ним было проще, я обозначил угрозу и дал ему врага.

— И кто же враг? — Мрачно усмехнулся Рауль.

— Я, разумеется. Просто некоторым людям нужен враг, чтобы бороться за то, что ему дорого. Вот вы, Рауль, другой человек. Вам нужен союзник. Вы ищите его, но не можете найти. А подойти и предложить — стесняетесь. — Посетовал я.

— Так это вы и развязываете революцию! Как можно брать такого человека в союзники?!

— Я развязываю ее, потому что взрывным образом ускорить процесс — это единственный способ взять его под контроль! Быть готовым не к моменту, когда революция созреет, а раньше, когда к ней никто не готов из конкурентов! Это — единственная возможность. Конкуренты настолько сильны, что в соревновании должен быть только один участник.

— Ваш успех присвоят. Все эти агенты, координаторы… Ими засеют все движение, как только что-то шевельнется.

— У них не получится. Мои партнеры владеют нелегальной сетью международного трансфера денег, популярного среди низов общества. Они заинтересованы в переменах, увеличению оборотов и легализации своего бизнеса. Местные банкиры никогда их не пустят на рынок… Так что чужих агентов быстро уберут.

— Я пока что слабо представляю мир после революции… — Схватился Рауль за голову. — К чему это все приведет… Мы же должны будем дать гарантии, и эти сотни тысяч мигрантов тоже никуда не денутся.

— Время подумать есть. Потом вам скинут наработки аналитиков, сравните со своими мыслями. Сценарии могут быть разной степени жесткости. От полной смены политической формации до образования новой партии.

— Партия? Вы предлагаете мне защищать права мигрантов?