Ветер и мошки

— Так а че? — сразу пошел на попятную мальчишка, замирая. — Я к тому: вдруг помочь надо…

— Какие мы тебе тетеньки? — Лидка швырнула в него камешком, и тот, не долетев, звонко заскакал по асфальту. — Мы тебя на семь-восемь лет всего старше! Тетеньки!

— Да я так! — крикнул парень, ища поддержки у своих приятелей.

Те предпочли сосать дешевое баночное пиво.

— Штанам своим помоги!

Лидка подбила сумку и потянула за руку Таню, которая разворачивающееся представление смотрела в роли зрителя.

— Пошли-пошли, — сказала Лидка.

Скоро тротуар кончился, и между приземистыми, серыми домами пришлось пробираться то по дощатому настилу, то по разъезженной, перемешанной с песком, кочковатой земле. По правую руку потянулась раскопанная тепловая магистраль. На кучах песка лежали рыжие трубы. Вразнобой кренился штакетник.

— Второй год делают, — кивнула на магистраль Лидка.

— Может, до зимы-то доделают, — сказала Таня, поднимая сумку, чтобы не зацепить дно гвоздями, торчащими из поваленного щита.

— Ага, жди!

Пока пропускали «ЗиЛ», за каким-то дьяволом забравшийся в их места, пока шли мимо бараков, которые по документам вроде как уже снесли, но в которых все еще жили люди, Лидка, распаляясь, успела поведать Таньке, какая пестрая и напряженная сексуальная жизнь выдалась бы у тех, кто имеет к раскопкам какое-либо отношение, если бы у Лидки была такая возможность.

О, знаменитой немецкой киноиндустрии и не снилось!

Таня как представила все это непотребство, голых мужиков среди труб, совершающих тяжелые, грубые движения, так чуть не поперхнулась. Одурела совсем на безрыбье-то. От одной мысли голову кружит.

По отношению к Олежке — почти предательство. Не муж, не жених, а все же семья. Не выставишь из квартиры, занавесочкой не прикроешь. Совестно. Да и чего она там у мужиков не видела?

— Танька, не спи! — прикрикнула на нее Лидка, отмахавшая метров десять от случившейся с подругой фантазии.

— Бегу.

С сумкой на сгибе локтя Таня припустила вдогонку.

Ух! Щавель-щавелек! Пролил растительного масла — салат. Сварил в кипятке — суп. Измельчил, закатал в блины — начинка. И витамины. В магазине таких витамин не купишь. Деньги на магазины нужны.

Солнце качалось из стороны в сторону. Горели щеки и шея. Сумка мягко била в бедро. Впереди рос деревянный домина, то ли контора, то ли склад какой, обшитый серыми от времени досками, а уже за ним, выглядывая сбоку, желтел Лидкин жилой дом.

Ну вот, полдела сделано.

Первый подъезд. Второй этаж. Квартира номер три.

Лидкин сожитель защелкал замками, не дожидаясь звонка в дверь. Высмотрел, выглядел в окно. Улыбочка заискивающая, как у воришки, проделки которого вот-вот обнаружат.

— Лидонька, ты уже все? Сумища-то какие здоровые!

Сожитель отступил в сторону, давая подругам пройти в прихожую. С сумками не помог, но дверцу прикрыл. Щелк!

— А я, Лидочка, все съел! — поделился он новостью о себе, любимом.

Таня никак не могла взять в толк, что Лидка в нем нашла. Мордатый, с пузиком, лет на пятнадцать, пожалуй, старше ее. Оно, конечно, полюбишь и козла. Но то козла! А не пойми что.

— А нам ты что-нибудь оставил? — сердито спросила Лидка, перенимая сумку от Тани.

— Вам — фигуру беречь.

— Ты серьезно? — уставилась, высверлила глазами сожителя Лидка.

— Ну что ты, что ты! — засмеялся тот. — Конечно, оставил. Кефирчика вам оставил. Пол-литра кефирчика.

Бочком он сместился Лидке за спину и принялся высвобождать ее от верхней одежды, что-то мягко приговаривая, обволакивая тихими словами. Приютила его Лидка где-то три месяца назад, но Таня, хоть убей, никак не могла запомнить его имени. То ли Леша, то ли Леня. Не имя, а подвох один.

— Перекусишь? — обернулась Лидка.

— Если только чаю, — ответила Таня.

— А чай есть, есть! — обрадовался сожитель.

С Лидкиными вещами он протиснулся мимо Тани к вешалке, совсем легко задев ее грудь. Вроде бы случайно, а вроде бы не случайно. Таня только распахнула куртку да расстегнула кофту под ней.

— Жарко? — спросил то ли Леша, то ли Леня.

— Ты чайник ставь! — скомандовала Лидка, присаживаясь на низкий стульчик.

— Да-да.

Сожитель протиснулся снова, теперь уже ненароком коснувшись Таниного бедра. Словно бы она мешала ему пройти. Клеится что ли? Таня нахмурилась.

— Ты садись, садись, — показала глазами на застеленный газетой пуфик подруга. — Передохни.

— Ага.

Таня угнездилась на пуфике, чувствуя себя изношенной и старой. Это в двадцать-то пять лет! Кошмар. Хотя, конечно, собирая щавель, отмахали они с Лидкой километра два туда да два обратно. Да с сумкой. Бедро, которого коснулся Лидкин сожитель, горело. Тепло отдавало в низ живота. Это уж совсем, тихо, про себя, вздохнула Таня. Еще немного — и под любого мужика брошусь. Может, с Лидкой также случилось? Она на полгода старше. Бандита какого-нибудь подцеплю…

Таня отклонилась на стену. Под затылком зашуршал календарь.

— Чайник стоит! — объявил то ли Леня, то ли Леша, возникая в проеме. — Я вам там печеньица…

— Ты лучше газет нам нарежь, — распорядилась, выдохнув, Лидка, — хоть какой-то толк от тебя будет.

Он потянула к ногам одну из сумок.

— А газетки куда? — заулыбался сожитель.

— Щавель будем заворачивать!

— Понял.

— Разворот на четыре части.

— Понял-понял.

Сожитель исчез. Лидка потянула «молнию» на сумке.

— Тань.

— Что?

Таня заморгала, обнаружив, что едва не отключилась у подруги в прихожей. Что-то развезло ее после тряски в автобусе. А может это уже голодный обморок? Так-то с прошлого утра — две кружки чая всего. И вафелька.

— Танька!

Таня улыбнулась, мотнув головой.

— Прости, я что-то…

— У тебя есть, куда щавель сложить? — наклонилась Лидка.

От нее остро пахнуло потом.

— Ага.

Таня охлопала карманы куртки и вытянула из левого сине-белый пакет «Rothmans».

— Ух, какая красота! — восхитилась Лидка. — Сюда не щавель, сюда подарочные наборы складывать.

— Ага. Всего побольше.

В комнате, куда ушел сожитель, звонко защелкали ножницы.

— Ты знаешь, — сказала Лидка, накладывая темно-зеленые комья щавеля в пакет, — завтра-послезавтра мы с тобой поднимем рублей по триста. Это я тебе точно говорю.

— Откуда столько-то? — спросила Таня, а у самой затянуло под сердцем от тайной радости.

Триста рублей. Триста! Пир на весь мир.

— Так по пять рублей пучок. У Махмуда будет по десять, не меньше, это если будет еще, а у нас — в сторонке, но по пять. С руками оторвут! И за сотню пучков в сумках точно будет. Я сегодня все промою, разложу и рассортирую. И ночь проморожу. Не скиснет, думаю. А ты на рынке чтобы к семи была, как штык.

Таня кивнула, наблюдая, как пухнет, выпячивает синее брюхо «Rothmans».

— Все, — Лидка передала пакет. — Немного, но на суп и салат тебе хватит. Остальное — на продажу.

— Тогда я пойду? — спросила Таня.

— А чай? Коля! — крикнула Лидка, поднимаясь. — Килька-то у нас осталась или нет?

Коля, с удивлением подумала Таня. А Леня где?

— Солнышко! — ответил сожитель, с хрустом разрезая газетные листы. — Килечку я не ем! Килечка в холодильнике лежит.

— Во, килька есть.

Лидка потащила Таню с пакетом на кухню. Там уже постукивал крышкой стоящий на плите чайник.

— Садись, — Лидка усадила подругу на табуретку. Глянула подозрительно: — Бледная ты что-то.

— Устала, — улыбнулась Таня.

— Ясно-понятно.

Лидка выключила чайник и засуетилась, собирая на столе блюдца, чашки и какую-то нехитрую еду. В ладони у Тани вдруг оказался бутерброд — две рыжие от томатного сока кильки на куске батона. Кажется, это надо было съесть. Рот заполнился вязкой слюной, мешающей разжать челюсти. Все куда-то поплыло. Не кухня, а аморфное, бесхребетное помещение. Разве так строят?

— Не спи, наворачивай, — возникла в поле зрения Лидка, впихивая в свободные пальцы чашку с чаем.