Ветер и мошки

— Мы постараемся, — за всех сказал Купнич.

— Спасибо, — сказал шеф.

Доктор наконец справился с браслетом.

— Итак, — произнес он, — клиенты. Передаю. Боркони. Пепельников. Волков. Купнич. Гриммар. Трое мужчин, две женщины.

— Получил, — сказал Боркони.

Пепельников кивнул.

— У меня — красавчик, — сказал Купнич, прикрыв глаза.

— А мне старуха досталась, — сказал Волков.

— Принял, — сказал Камил.

Нейроконнектор поместил в уголок левого глаза голографический кружок полученного досье.

— Пять минут, чтобы ознакомиться, — сказал шеф. — Ложементы уже готовы.

— Да, я тогда пойду, — поднялся Штапер.

— Браслет, Коля, — напомнил ему шеф. — В следующий раз не допущу с твоей рухлядью, честное слово.

Камил закрыл глаза. На внутренней поверхности век высветилось изображение женщины.

— Кривова Татьяна Михайловна, — зашептал нейроконнектор. — Двадцать пять лет. Адрес: город Лапинск, улица Свиридова, дом пятнадцать. Мать умерла, отец, Кривов Михаил Петрович, сорока восьми лет, жив, но связей с дочерью не поддерживает. Безработная, торгует на рынке. Семь лет до этого работала на обувной фабрике «Заря», потом санитаркой в больнице на улице Плеханова, дом двадцать восемь. Незамужем, постоянного партнера нет.

Снимок привычно отдавал в синеву.

Женщину, наверное, можно было бы назвать красивой, если бы не ранние морщины, прорезавшиеся на щеках и на лбу, а также мешки под глазами. Взгляд у будущей жертвы был усталый, тусклый.

— Связей с остальными инициаторами прорыва — одна, — продолжил рассказывать нейроконнектор. — Рыжов Григорий Евгеньевич, сорока двух лет, является дальним родственником по материнской линии.

Изображение женщины сменилось изображением мужчины с тяжелой челюстью и шрамом, загибающимся вниз от верхней губы. Движением радужки влево Камил вернул эхоснимок Кривовой.

У него со временем сформировалось нечто вроде ритуала. Перед самым переносом он мысленно разговаривал с тем, кого ему предстояло нейтрализовать. Почему? Так сразу и не сообразишь. Пусть и необходимое, убийство ему было все же противно. Возможно, он искал себе оправдание таким образом.

Камил долго смотрел на женщину. Татьяна. Таня. Татьяна, ты понимаешь, что сто девятнадцать человек… У нас нет такого, чтобы зуб за зуб, это, скорее, у вас. Но за все приходится отвечать. Татьяна, сказал он, эти сто девятнадцать человек — на тебе. По крайней мере, пятая их часть.

Мы — не звери. Я — не зверь. Я вполне допускаю, что твоя вина в прорыве в «Ромашках» может быть опосредована или случайна. Только мы обязаны ответить. Иначе мы перестанем себя уважать, иначе мы покажем, что мы не в силах отреагировать, что можно и дальше безнаказанно, просто потому, что кому-то захотелось…

Прости, сказал Камил. Прости.

Нейроконнектор подгрузил в мозг карту местности, сведения о транспорте, предполагаемые маршруты движения цели и наметил удобные для нейтрализации зоны. Полагалось, что лучше всего, если нейтрализация будет выглядеть несчастным случаем. Прямое убийство сразу накладывало отпечаток негатива на человека, в которого переселялся оперативник. Поди пойми, как это скажется на частоте и силе дальнейших прорывов. Поэтому шеф уповал на незаметность и аккуратность.

— Все. Все!

Хлопок ладонью по столешнице вывел Камила из процесса анализа данных. Он встряхнулся. Рядом пошевелил плечами Волков. Уже вставший из-за стола Купнич широкими ладонями массировал себе лобные доли.

— Время, ребята, время, — сказал шеф.

— Я же говорю — цейтнот, — сказал Боркони.

Шеф укоризненно качнул головой.

— Это не цейтнот, Александр. Это — тонус. Я придаю вам ускорение.

— Ага-ага.

Оперативники потянулись в двери. Камил, помедлив, остановился на пороге.

— Босс.

Шеф приподнял руку, призывая к молчанию. Лицо его напряглось, воспринимая информацию по нейроконнектору, но через мгновение оттаяло.

— Да, Камил, — сказал шеф.

— Ирину отвезли в «Солань». А я сейчас на два дня, наверное, выпаду. Ей, конечно, не дадут что-то с собой сделать…

Шеф поднял глаза на оперативника. Взгляд его ничего, кроме усталости, не выражал.

— Чего ты хочешь от меня?

— Приставьте к ней специалиста поопытней.

— «Психи» сейчас все нарасхват, Камил, и опытные, и начинающие, — сказал шеф, вдавливая пальцы в висок, — но я подумаю… я посмотрю, что можно сделать.

— Спасибо, — сказал Камил.

Он вышел и, догоняя группу, направился в основной, радиальный корпус. На стенах, выполняя роль аспекта психологической разгрузки, висели в рамках расплывчатые акварели. Небо. Лес. Луг. Все слабо-зеленое и бледно-голубое. А, нет, вот и красные пятнышки ягод на земляничной поляне.

Выбиваются.

— Гриммар, не задерживайся, — прорезался в голове доктор.

— Уже подхожу, — сказал Камил.

Лифт опустил его на третий подземный этаж, с голоэкрана подмигнула тонкая стрелка, показывая, куда идти. У дальнего бокса махнул рукой Волков. Но путь Камила лежал в правый рукав коридора, к боксу с литерой «Г».

Внушительная, будто бронеплита, створка была сдвинута в сторону, в округлом проеме, ожидая его, стояла женщина в хрустком антистатическом комбинезоне и с планшетом в руке. Нижняя половина ее лица пряталась за респиратором.

— Раздевайтесь, — сказала она Камилу.

Из-за маски голос прозвучал глухо.

В узком тамбуре Камил снял «актив», который не успел переодеть в полете, и остался в темно-серых плавках. «Актив» убрал в шкафчик.

— Браслет, — напомнила женщина.

— Простите.

Камил отщелкнул разъем. Присоединившийся к «активу» браслет в последнее мгновение пискнул. Принятый в один из санаториев Ингол отбил короткое сообщение: «Спасибо. Виноват». Времени ответить у Камила не было.

— Проходите, — сказала женщина.

Ложемент находился в углублении у дальней стены. Гладкие обводы, стеклянный колпак. От изголовья лучами расходились пучки проводов. Аппаратура и пост наблюдения располагались на возвышении напротив.

Все боксы были похожи один на другой.

— Сначала на стул, — сказала женщина.

Камил прошел по оранжевой плитке, сел и привычно склонил шею. Поле зрения сузилось до собственных ног и складок комбинезона, надвинувшихся сбоку.

— Я заглушу вам нейроконнектор.

— Я знаю, — сказал Камил.

— Если будут какие-то неприятные ощущения, вы скажите.

— Хорошо.

Краем глаза Камил заметил изломанный, суставчатый шланг, который женщина перекинула через плечо.

— Не шевелитесь.

Холодок появился у Камила за правым ухом, там, где под заглушкой из биопластика находился нейроконнектор. Над бровью кольнуло. В голову вдруг словно напихали звукоизоляционной пены. Она распухла, заполнила объем, пропуская внутрь черепа только слабую вибрацию, от которой у Камила появилось желание сделать глотательное движение. Потом что-то щелкнуло.

— Все, — женщина убрала шланг.

Камил качнул головой. Ему казалось, пена так и застряла внутри.

— Что? Кружит? — наклонилась женщина. — Тошнит?

— Нет, уши заложило.

Камил шевельнул челюстью, как в попытке выровнять перепад атмосферного давления в полете.

— Нет-нет, это нормально, — сказала женщина. — У вас, наверное, в нейроконнектор была заведена повышенная чувствительность. Часто еще на зрение жалуются, на то, что все как бы выцветает.

Камил выпрямил спину.

— Нет, — сказал он, оглядывая бокс и фиксируясь на отдельных деталях: полке, стойке с физрастворами, огоньках панелей, — со зрением все в порядке. А тут даже собственный голос, как из ящика.

— Ничего, думаю, с обратным подключением все поправится.

Камил поднялся.

— Просто это в первый раз.

Он снова приоткрыл рот, похожий, наверное, на рыбу, вытащенную из воды. Женщина, кажется, улыбнулась под респиратором.

— Бывает. Ложитесь на ложемент.

Стеклянный колпак, складываясь, уплыл в боковые щели. Камил снял плавки. Ложе — холмы и впадины из синего губчатого материала — приняло его в себя, промялось, обжало, принимая форму тела, тонкие усики датчиков, будто любопытные обитатели, выскочили справа и слева. Женщина приладила их Камилу на грудь, солнечное сплетение, локтевой сгиб и запястье.