Люсина книга

– Справимся, бабушка, не волнуйся, – искренне ответила Настя.

– Ну вот, я и рада, я так и знала, что ты меня поддержишь, – сказала бабушка и спокойно отошла в мир иной.

И весной, когда зазвенели ручьи, моя мама догадалась, что принцессу, ожидающую своего суженого, изображать в городе нет возможности. Квартира населена под завязку. Свободны только бабушкины полдома в деревне. И не сказав никому ничего, мама поехала туда ждать приезда суженого. Спасибо тебе, бабушка, ты устроила хорошие смотрины.

«Я же опекала его неотступно восемь месяцев, – думала мама. – Как только я буду отсутствовать, он забеспокоится и начнет спрашивать фанаток: "Где же моя девушка? Почему ее нет?" И они скажут ему, где я, и он приедет ко мне и объяснится в любви и согласится жениться». Потому что для хорошей девушки восемь месяцев обихаживать жениха – вполне достаточно для того, чтобы он увидел все ее позитивные качества для брака.

Но так как он почему-то задержался в городе, она решила не терять времени зря и, испросив у соседа лопату, стала проводить весенние ручейки вокруг дома и дальше к реке, чтобы они звонко журчали и радостно спешили вниз.

Но и через некоторое время он не приехал. Другая девушка бросилась бы, конечно, в слезы. А моя мама училась на педагога. И первое, чему их там учили, – преодолевать свои слезы. И она решила взять старый бабушкин плащ, выдернуть из грабель заостренный кол и ходить по ночам на кладбище. Вдруг встретится привидение? Тогда она поговорит с ним о чем-нибудь хорошеньком, потустороннем. Но только если оно будет спокойное и вежливое. А если оно будет грубое и нахрапистое, то колом, как оружием, она защитится от него и обретет героическую славу, о которой расскажет покинутым два года назад, но все еще существующим толкинистам в Филевском парке, куда она ходила со своей прекрасной подругой Окси.

Походила она на кладбище, походила, поделала ручейки, поделала, и вернулась в город. И попросила фанаток устроить «аську» с солистом группы и спросить, не знает ли он, куда делась Настя и не собирается ли он ее разыскивать. Причем она сама тоже подключилась и слушала, что он скажет, в последней надежде – а вдруг он попросит их помощи найти ее? А вдруг он напишет обращение в интернет: «Всем, кто видел мою девушку! Отзовитесь! Я хочу ее видеть! Я хочу быть с ней! Я хочу жениться на ней! Люди добрые, помогите! Фанатки, разыщите ее!»

Вот что она думала. А услышала:

– Не знаешь, где Настя?

– Нет.

– А будешь искать?

– Нет.

– А почему?

– А я свободный человек и проповедую свободную любовь. Если человек не пришел – значит ему что-то или кого-то не нужно, и он управляется со своими делами где-то в другом месте. Зачем его беспокоить?

– Неужели тебе не хочется силой вернуть ее во имя своей любви?

– Нет, я пацифист и никакого насилия ни над собой, ни над другими не приемлю.

Не дождавшись своего принца, мама пошла по набережной неизвестно куда, неизвестно зачем, не желая ни чувствовать, ни жить, ни что-то делать. Вроде Бедной Лизы у Карамзина.

Конечно, в такие минуты хорошо бы, если б подоспело спасение. Особенно хорошо оно для молодых, еще не живших. Оно-таки подоспело.

Вечером ей позвонила одногруппница и сказала:

– Даже и не думай отказываться.

– Да от чего?

– Нет, скажи сначала, что не будешь отказываться, тогда мы тебе скажем, от чего.

А мама моя, если правду сказать, как раз закончила биотехникум и ей светило три дороги: ландшафтный дизайн по трассам города, агропром – растить кабачки для жителей города или Его Величество Кладбище – сажать цветы усопшим. Ни одна из этих дорог ее не устраивала. У нее была смутная надежда на четвертую, поэтому она нервничала и не хотела играть в прятки.

– Скажи сразу, что задумали, а так я не играю.

– Ну ладно, ладно. Чего обижаешься? Скажем. Телевизионщики приглашает нас на вечеринку.

– Ну уж нет, – пальнула мама. – Неизвестные. Чего ради?

– Ну, нам не хватает девушек, чтобы достойно выглядеть. Нас всего две, а нужно хотя бы три.

– Ну, я не знаю, вы как всегда.

– А чего знать? Мы за тобой заедем. У них тачка есть.

Настя поехала. Знала, что будет плохо, но поехала. А было – отвратительно. Недалекие, тупые, гогочут. И совершенно бесцветные. Один, правда, чего-то хотел выказюлить, на гитаре сыграть. Но она-то ходила в музыкалку и знает, что к чему. А если честно сказать, то с одним перекурили с расстройства (мама курила тогда), да и разошлись. А тут незадача – через неделю Новый год. И этот, с которым перекурили, – звонит. И тоже бессодержательно. Правда, сказал:

– Если не хочешь приезжать, давай просто встретимся, перекурим.

Ну, перекурить – всегда хорошо. Даже посмеялись.

– А я сейчас, – сказал он при встрече, – из дома ушел.

– А что? – насторожилась она.

– Да нет, не думай, переночевать у меня есть где. У меня на Шаболовке каптерка. Я там ночую. Я просто женщин не понимаю. Она сказала, что любит и хочет со мной жить. Я говорю – давай. А ей надо учиться в юринституте. А у нее родился ребенок. Она на занятиях, а я сидел, не возражал. Отсидел. Когда она закончила и открыла свой юрофис, к ней пришел мэн с Кавказа и сказал:

– Сделай мне то-то и то-то… А за это я свожу тебя в Париж. Бесплатно.

В юридических делах я не разбираюсь, но в Париж он ее свозил. И она как бы забыла дорогу ко мне. Ну, я, как серьезный человек, понявший, что она домогается его, оставил все свои претензии. Молча. А он, видимо, кинул ее, приобретя эту бумажку через нее. А она, видимо, захотела за него замуж. А он вроде как посчитал, что Париж стоит обедни, и они в расчете. Я захожу к ней забрать вещи, а она мне вдруг и говорит:

– А куда ты пошел? Тебя никто не гнал. Твое место свободно.

Я говорю:

– Может быть, с твоей колокольни это как-то по-другому, но с моей – это банальная измена. Я ее не принимаю и отношения с тобой расторгаю. А ребенка признаю и буду брать. И прощай на этом. С супружеством у нас закончено.

«Ладно, – подумала моя мама, – любовью не удалось жить. Видно, придется жить состраданием собрату по несчастию».

И мама привела его к себе, благо альков, ей принадлежащий в большой комнате, уже был отвоеван у родителей в счет рок-музыканта, подлеца. Не пропадать же добру.

– Пошли ко мне, – говорит, – чего тебе в каптерке-то ютиться? Тебя хоть кто там проведывает?

– Да, каждый день мама звонит, узнает, как я себя чувствую. Я ведь когда сказал, что это измена и я ее не прощаю, то переехал к себе жить. А там родители замучили жалостью. А мне это не по нутру.

– Ладно, я поняла и хватит об этом. У меня история не лучше. Пошли ко мне, да и все.

Родители его – люди порядочные. Узнав, что он сменил адрес, поинтересовались почему и приехали знакомиться с ее родителями. Представиться и забрать ее к себе. Невозможно же, чтобы единственный сын был в бегах.

Оказалось, они очень милые люди. Но как-то насчет обязанностей взрослого сына перед девушкой не заморачивались. Конечно, мама понимала, что есть недосказанность. Но надеялась, что со временем она как-то уконтрапупится.

А я до сих пор жалею, что не видела этого огромного-преогромного ньюфаундленда папы, делимого пополам с дедушкой Витей. То есть каждый из них через день гулял с милым псом. Как бы я хотела покататься на его спинке, как на коне. Ну а мама успела покормить его. А к моему рождению собачка уже по старости кончилась. Как жалко. Да и мы еще переехали обратно на Фасадную, а потом в Подгородний вместе с тетей Глафи. Устроили такую молодежную компанию. Папа, как серьезный человек, нашел такого друга за хорошие родительские деньги, который всю двухкомнатную квартиру прабабушки Оли отчинил с иголочки. Так что даже тетя Глафи симпатизировала ему, какие у него золотые руки.

И мы начали жить семьей. А мама начала водить меня в садик и работать там воспитателем, чтобы меня там держали.