Страница 26 из 31
– Тогда чем меня порадуешь? – спросил он на выдохе.
– Угадай, кого я наконец заманил к нам в гости?
– Неужели Карла?
– Его самого, – торжествующе сказал Часлав. – Его курвино высочество.
Милош покинул дом госпожи Франчески раньше, чем бывало у него в привычке. Чернявая красавица, звеня монетами на груди и бёдрах, проводила его до дверей, умоляя остаться.
– Извини, душа моя, не сегодня, – улыбнулся на прощание Милош.
Он вышел за порог, шатаясь и плохо разбирая дорогу, но ночной воздух быстро отрезвил его и рассеял туман в голове. С некоторым удивлением и лёгкой досадой он осознал, что спешил домой к другой, своей чернявенькой.
Стража, встретившаяся по пути, присмотрелась к нему настороженно, но, разглядев пьяного щёголя в дорогой одежде, отвела глаза. Связываться с молодыми подонками из богатых семей было себе дороже. Откуда они могли знать, что Милош являлся всего лишь учеником целителя?
Оказавшись дома, Милош тихо прокрался в свою спальню и рухнул на постель, но долго ещё не мог заснуть. Он всё ворочался с боку на бок, и ему казалось, что грудь кололи прорывающиеся сквозь кожу перья. Несколько раз он подскакивал на постели, ощупывал себя, чтобы убедиться, что он человек, пытался заснуть снова, снова не мог найти покоя и так раз за разом, пока Милош не встал с постели и не спустился по лестнице, остановился у входа на кухню.
Было совсем тихо и темно, и он не мог угадать, спала ли Дара, слышала ли его шаги. Он заметил, как домовой копался в её вещах, но мешать не стал: дух любил лесную ведьму и вряд ли бы стал ей вредить. Всё равно недолго осталось домовому проказничать в доме. Милош почти добился его доверия и уже приготовил всё для обряда.
Он долго простоял на одном месте, всё надеясь, что Дара проснётся и подойдёт, но этого так и не произошло. Милошу пришлось вернуться в спальню одному, и сон его был тревожным. Ему не хватало человеческого тепла рядом, ласковых объятий и шёлка волос, чтобы напоминали в темноте, что он по-прежнему человек.
Глава 6
Есть одна ночь в году, что длиннее всех остальных, когда входят в силу нечистые духи и правят на земле Тень-сестра, холод и страх. Так люта́ эта ночь, что и духам становится не по себе, и люди стараются задобрить их и унять беспощадную ярость.
Загораются костры вокруг городов, сёл и деревень, и духи приходят на свет, пляшут, поют, и не отличить их от людей.
Народ верит, что те духи, которые хорошо повеселились у костра, оберегают землю весь следующий год, а обиженные дурным словом или бедным угощением возвращаются, чтобы отомстить.
Но много зим уже не зажигали костров вокруг городов, только в деревнях сохранилась верность обычаям предков.
Вячко вырос в Златоборске и потому следовал имперским обычаям. Отец требовал, чтобы в Ночь костров вся семья собиралась вместе: они посещали закатную службу, а после ужинали. Несколько раз даже Яропок и Мечислав приезжали на праздник вместе с жёнами и детьми.
Только однажды Вячко оказался далеко от храмов и молитв Пресветлых Братьев. Прошлой зимой вместе с несколькими дружинниками его отправили на поиски наёмников, которым заплатили за убийство лойтурского посла. Небабу и Синира Вячко послал за наёмниками, а сам вместе со Стрелой незаметно последовал за обозом посла. Отец настоял на том, что лойтурцы не должны были заподозрить о покушении, это могло испортить с ними отношения.
Вячко и Стрела держались в стороне от обоза посла. Костёр разжечь было нельзя, и они со Стрелой околели бы, если бы Горяй не дал им с собой противный до тошноты настой, который не позволял замёрзнуть, но и разум не мутил, в отличие от хмеля.
В Ночь костров они наблюдали издалека за дымом, поднимавшимся над стоянкой лойтурцев. Дальше, с другой стороны, скрывались Небаба и Синир. Наёмники будто почуяли засаду и не спешили показаться.
Холод стоял невыносимый, но Стрела не замолкал ни на мгновение и травил байки, они всегда давались ему легко. Больше всего Стреле нравились истории о нечистой силе. В деревне, где он вырос, любили пересказывать друг другу былички о злых духах, старых богах и чародеях.
– Была у нас в соседней деревне, в Колышках, девка одна, звали Людмилой.
– Погодь, это которую карлик бородатый унёс? – припомнил Вячко одну из старых сказок Стрелы.
– Да нет, ту звали Умила, она дядьки моего троюродного дочка.
Вячко поглядел на Стрелу с сомнением, точно так же, пожалуй, как и когда услышал эту историю в первый раз. Быличкам Стрелы мало кто верил, но всё равно с охотой слушали, уж больно горячо и увлекательно у него выходило описывать немыслимые чудеса и приключения.
– Твоего дядьки? Родственница твоя, получается?
– Зуб даю! – громче нужного сказал Стрела, за что и получил от Вячко по шапке. – Зуб даю, – повторил он уже шёпотом. – Я сам её встречал, когда мне лет пять было. Она из бороды этого карлика потом носки мужу связала.
– Ну-ну, – Вячко отвернулся, возвращаясь к наблюдению за стоянкой лойтурцев, но краем уха продолжил слушать. – Так что с этой девкой из Терешков?
– Из Колышков, – поправил Стрела. – Звали её Людмила. Хорошая была девка: красивая, словно лебёдушка белая, скромная, как голубица сизокрылая, голос звонкий, что ручей по весне, и работящая к тому же. И каждый парень в Колышках и нашей Дубравке за большую удачу считал взять её в жёны, но была у Людмилы дюже злая мачеха.
– Ясное дело, что злая, – невесело хмыкнул Вячко и натянул шапку на замерзающие уши, вспоминая надменное лицо княгини Фиофано. – И что, мачеха девку со свету сжила?
– Да что ж ты всё торопишься? – возмутился Стрела. – Раз всё лучше меня знаешь, то и рассказывать ничего не буду.
– Давай не ломайся, говори.
Товарищ ещё немного помолчал, но тишины выдержать всё-таки не смог.
– В общем, надумала мачеха падчерицу со свету сжить. Муженёк у неё так себе был, бесхребетный, вот она и велела ему отвезти родную дочь в лес и оставить на лютом морозе волкам и нечисти на съедение. А дело было как раз под ночь солнцеворота, то есть Ночь костров, как это здесь зовётся.
Вячко достал из сумы баклагу с настоем и сделал глоток, сдерживая рвущийся кашель. Стрела обречённо принял баклагу и тоже отпил. Когда они отдышались, то он продолжил:
– Долго ли, коротко, а вывезли Людмилу из Колышков прямо в лес и оставили под самой высокой елью на голом снегу ждать верной смерти.
– А чего она сама домой не пошла? – снова перебил Вячко.
– Так откуда глупой бабе знать, как дорогу найти? – рассердился Стрела, но на этот раз не закричал, а прошипел еле слышно.
Вячко едва сдержал смех. Рассказ Стрелы показался смешным, детским совсем, таким только ребятню малую пугать, но ночь была длинной, холодной, и разговор, пусть и глупый, скрашивал ожидание.
– И вообще, – ворчливо продолжил Стрела. – Людмила была не простой кметкой и с подругами по грибы, по ягоды не ходила. Отец её пусть и тряпка редкостная, а роду боярского, вот и сидела Людмила всю жизнь в светлице, мира почти и не видела.
Мороз крепчал, ворчал, кусал за щёки, а огонь вдалеке манил соблазнительным жаром. Вячко сжимал и разжимал пальцы в рукавицах, опасаясь, что руки потеряют чувствительность, задеревенеют от холода и в случае нападения он не сможет держать не то что лук и стрелы, но даже меч.
– Сидела Людмила под елью – вот прямо как мы с тобой, – ждала верной смерти, а между тем солнце красное спряталось за деревьями, и стало совсем темно. Дрожала бедняжка от страха, и ветер её пронизывал до самых костей. Завывали голодные волки вдалеке…