Крещение свинцом

– Мы с Лютиковым, если не в наряде или на задании, обязательно присутствуем на политзанятиях, спросите товарища политрука. Более того, мы испытываем искреннюю благодарность к Советской власти, которая доверила нам оружие и позволила реализовать желание биться с фашистскими оккупантами. Конечно, беседы наши иногда касались личной веры, но только личной, без обобщений. И никого в них мы никогда не вовлекали. Кроме того, Лютиков много времени уделяет боевой и физической подготовке разведчика, так как в поиске он обычно идёт в группе прикрытия, что предполагает прямые и активные боестолкновения с преследующим противником и диверсионные акты.

– Не надо меня просвещать. Я знаю специализации в разведгруппе.

– Прошу прощения, виноват.

– Ну, насчёт прощения, ещё успеется. А сейчас отвечайте: вы категорически утверждаете, что никакой критики Советской власти за её принципиально твёрдую материалистическую политику в отношении церкви, а также распространение иных антисоветских, в том числе монархических, взглядов среди кого-либо из красноармейцев своего подразделения, ни вы, ни рядовой Лютиков не вели?

– Так точно. Утверждаю. Мы, как вменяемые русские люди, не можем не испытывать самых добрых чувств к рабоче-крестьянской власти, особенно после того, как прочитали в газете «Известия», что правительство, возглавляемое товарищем Сталиным, решило принять материальную помощь от верующих на производство боевой техники. А какую радость мы пережили прошлой весной, когда в Москве было разрешено пасхальное богослужение!

– Ну, это временно. Рано вы обрадовались. И чему, собственно? Ведь если подумать, то получается: обрадовались нападению врага на нашу Советскую Родину. Мол, теперь Родине не до вас, не до уголовников, кулаков и церковников. Рано. Как бы вам ещё не наплакаться.

Дьяк вытянулся по стойке «смирно». Капитан тоже развернул грудь, задержал дыхание. Уже не только глаза, само округлое лицо его обрело что-то кошачье. Но выдохнул, закрыл тоненькую папку, нацарапал запавшую внутрь верёвочку, завязал бантиком.

– Рядовой, вы свободны. Временно.

– Разрешите идти?

– Идите… Отставить!

Что ещё?! Дьяк, мотнувшись, сделал разворот на месте.

– Как мне объясняли: Успенский, Троицкий, Преображенский – праздничные фамилии давались выпускникам духовных заведений за отличную учёбу и примерное поведение. Боголюбов, Добронравов, Благословский – это фамилии для безупречных в поведении, но слабо успевающих. А Цветковыми, Розановыми, Лютиковыми нарекали и отвратительно учившихся, и недостойно ведущих себя.

Дьяк держал спину.

– Сегодня Лазарева суббота. Завтра Вербное воскресенье. «Осанна в вышних». А вы знаете, что на блатном жаргоне «карусель» означает и церковь, и групповые развратные действия, оно как бы равнозначно? А божница на фене – «унитаз»?

– Так точно. Ещё для них церковь – «клюква», отсюда «клюкнуть» – повести на развод, на обман.

– И что, Благословский? Трижды осуждённый вор Шигирёв при этом всё же смелый, находчивый и дисциплинированный воин?

– Рядовой триста тридцать девятой разведроты Шигирёв привёл из расположения врага одиннадцать «языков». И лично уничтожил более двадцати фашистов.

Уже несколько минут нараставший гул подлетающих из-за горы самолётов как-то разом развернулся в прерывисто вибрирующий рёв нависших над самой землёй десятков двигателей. Даже пламя в керосинке задрожало, закачались стены палатки.

– Ну, вы постройте из себя идиота. Пофиглярствуйте до поры. – Капитан захлопнул сейф, вдавил ключ в глубь кармана тёмно-синего галифе. – Рядовой, на выход!

– Товарищ капитан, у нас укрытие оборудовано, из ледника. С каменным перекрытием. Пойдёмте!

– Благословский, бегом в укрытие! – Капитан вновь сел за стол и совершенно по-кошачьи фыркнул: – Оборзел от вежливости, идиот.

Восемьдесят восьмые «юнкерсы» на низкой высоте, перевалив западное начало Большого хребта, обошли нашпигованную зенитками Абинскую и начали набирать высоту, отходя в сторону Ильской – Краснодара. Не менее полусотни бомбардировщиков, форсируя подвывающие двигатели, угасающими чёрными чёрточками поднимались в синее весеннее небо. Их прикрывали две тройки едва различимых в вышине «мессеров». В убежище – рукотворную пещеру под толстенной насыпью валунов, спустились не более десяти человек, остальные, собравшись, но не кучкуясь, громким матом комментировали пролёт фашистов.

Дьяк затылком чувствовал взгляд Копоти, но упорно стоял у самого спуска в убежище, готовый увернуться от пустого разговора. Нет, товарищ майор, никого тут не настораживало, что вор в законе напросился на войну. Все знали, что Копоть на зоне отморозил – с психу поднял «на перо» другого вора и по разборкам мог быть блатными казнён. Должен был быть казнён.

– Эх, на горке бы пару взводов с противотанковыми рассредоточить, – аж с подсвистом тенорил Живчик, – они бы фрицев славно пощёлкали. Как семечки.

– Ты сходи, сначала эту горку от эсэсовцев зачисти, стратег хренов. – Старшой стоял так, чтобы держать в виду и Дьяка, и Копотя: если блатной вначале что просит, до заискивания вертится, то потом, получив желаемое, не удержится, непременно хаманёт, восстанавливая своё самомнение.

На вечернем построении ротный, приняв доклад о наличии свободных от дежурств, сразу взял быка за рога:

– Товарищи командиры и красноармейцы, завтра у нас полдня на подготовку, а после обеда по группам выступаем на указанные участки передовой. Там к нам подключатся батальонные. Вечер наблюдаем. Ночью переходим линию фронта. Батальонные шумят и тут же возвращаются, имитируя неудачу. Мы углубляемся и расходимся на задания согласно конкретным приказам. У каждой группы своё чрезвычайно ответственное задание. Поэтому я лично пойду с вами. Товарищ младший лейтенант остаётся за меня. Если есть больные или кому что мешает идти, доложить немедленно. Есть? Нет. Спасибо, товарищи, в этот раз востребован весь состав. Итак, вечер, ночь и завтрашние полдня – на подготовку к длительному рейду. Учить никого не буду: боеприпасы, боеприпасы и боеприпасы. Хотя фронт держат румыны, в тылу полно эсэсовцев. Так что с танкистами время не теряйте, они не сдадутся. Нужно постараться найти вермахт, ту же девятую зенитную дивизию – связистов, зенитчиков, идеально – взять снабженцев. И ещё внимание: на перевалах опорные точки горных стрелков из недобитого сорок девятого корпуса, с теми контактов избегайте вообще. Лишние потери – они всегда лишние. Итак, товарищи, если есть вопросы или личные просьбы, подходите ко мне или замполиту через час.

По кивку ротного командовавший построением младший лейтенант Морозов рыкнул:

– Взвод, разойтись! Командиры отделений, к командиру роты! – И тихо, но дальнозвучно добавил: – Письма утром сдавать мне.

Письма перед рейдом в тыл писали всегда. Ну, если было кому писать.

Старшой раздавал двухсантиметровые химические обрезки-карандаши, которыми его по ветеранской дружбе беспрекословно снабжал зампотылу. Как и тетрадочными листками. Не подходили за письменным набором только Ярёма, у которого все родные и близкие находились в оккупации, Кырдык – по причине неграмотности жены и Копоть – круглый сирота, по воровским понятиям не заводивший «постоянную» маруху, дабы не прослыть среди урок семейным. А вот Живчик настрачивал даже три-четыре треугольника: матушке и кралям. Также дополнительную бумагу просил Пичуга, у которого никогда не получалось уложиться в полторы странички треугольника. Таёжный бродяга Сёма, как бы разорвавший всякие связи с ушедшими с атаманом Семёновым в Монголию «семейскими» казаками-родственниками, писал своей школьной учительнице. Лютый разом отчитывался деду, отцу, матери, семерым братьям и трём сёстрам. Дьяк – жене и дочери.

В эти минуты мучительно-сладкого литературного творчества все, по возможности, разбредались, рассеивались по восточному склону оврага, пользуясь последними минутами по-южному быстро жухнущего предзакатного света.