Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 205

Это первое и единственное указание на то, что к общему хору доброжелателей, предлагавших отравить Ленина, оказывается, присоединилась еще и Крупская. Но узнаем мы об этом ­почему-то из уст Сталина (а не из письма Крупской, что было бы логичнее, так как ­все-таки речь шла об умерщвлении ее супруга).

17 апреля, уже без Ленина, открылся XІІ съезд партии. «Владимир Ильич не мог знать и не знает ни порядка дня нашего съезда, ни резолюций, подготовленных ЦК», — сообщил делегатам Каменев.

За день до открытия съезда Фотиева официально передала в его президиум (состоящий из членов Политбюро) текст статьи Ленина «К вопросу о национальностях или об “автономизации”». Поскольку эта работа Ленина уже ходила по рукам в верхах партии (ее размножала грузинская делегация), решено было зачитать ее по секциям без права цитирования. Зиновьев и Каменев выступили против статьи Ленина и поддержали Сталина. Все остальные поступили так же. Грузинские «уклонисты» — Махарадзе, Мдивани и другие — были осуждены, причем их обвинителем выступил оскорбивший их ранее Орджоникидзе. Бухарин призвал голосовать за «превосходные тезисы ЦК и т. Сталина»191.

Победитель был в этот день снисходительным: «Да будет мне разрешено сказать несколько слов по этому надоевшему всем вопросу...».

22 апреля 1923 года, в день рождения Ленина, Сталин преподнес ему подарок: наградил Демьяна Бедного орденом Красного Знамени — за его роль в гражданской вой­не. И так как это награждение, в то время беспрецедентное само по себе, поскольку наградили поэта-­агитатора не в день Красной армии — 23 февраля, и даже не в год окончания гражданской вой­ны, а позже, то в отношении человека никогда не воевавшего приходится предположить, что мстительный иезуит Сталин имел в виду совсем другую гражданскую вой­ну и совсем другую победу — победу в гражданской вой­не внутри большевистской партии над Лениным.

В период с 7 марта 1923 по 21 января 1924 года как политический деятель Ленин уже не функционировал, а задача Крупской и Ульяновой состояла лишь в том, чтобы предотвратить убийство арестованного в Горках Ленина и продлить сколь возможно его жизнь. Крупская в те месяцы очень осторожничала. Только после смерти Ленина, 29 января 1924 года, она отважилась написать записку Троцкому, которая, по существу, оказалась прощальной:

Дорогой Лев Давыдович, [...] то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давыдович, сил и здо­ровья и крепко обнимаю192.

После смерти Ленина Крупская опасалась и за свою жизнь. Кроме этого, она могла предположить, что теперь наступила очередь Троцкого, чьи позиции в абсолютно мафиозной по нравам партии большевиков гарантировались исключительно личной унией между Троцким и Лениным, заключенной в октябре 1917 года.

И действительно, в январе 1924 года, еще до смерти Ленина, Сталин с Дзержинским предприняли попытку отравить и Троцкого. Сам Троцкий описывает покушение более чем скромно, одной фразой:

Во второй половине января 1924 года я выехал на Кавказ в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали до сих пор. Весть о смерти Ленина застала меня в пути193.

Как здесь не вспомнить еще раз показания чекиста Семенова: «подослать к нему врача, который привьет ему опасную болезнь»194.

Перед самым отъездом из Москвы, 18 января, Троцкий дважды посетил кремлевского врача Гетье. 21 января, через три дня после его отъезда из столицы, Ленина не стало, а оправившийся от болезни Троцкий так и не смог вернуть себе былой политический вес. Но поскольку «таинственный» характер болезни, неразгаданной врачами, самому Троцкому был понятен, он с тех пор перестал покупать в кремлевской аптеке лекарства, выписанные на его имя195.

Ответственными за операцию по отравлению Ленина были люди из ведомства Дзержинского, в частности будущий нарком внутренних дел «фармацевт Ягода» (как называл его Троцкий)196, и не случайно. Именно Ягода был инициатором создания при ВЧК в 1920–1921 годах токсикологической лаборатории, известной затем как «специальный кабинет» или Лаборатория № 12197.





Со ссылкой на свидетельство секретаря Сталина Григория Каннера есть описание отравления Ленина 20 января 1924 года:

Каннер видел, как в кабинет Сталина вошел Ягода в сопровождении двух врачей, которые лечили Ленина.

— Федор Александрович [Гетье], — обратился Сталин к одному из этих врачей, — вы должны немедленно отправиться в Горки и срочно осмотреть Владимира Ильича. Генрих Григорьевич [Ягода] будет вас сопровождать. [...]

21 января 1924 года случился очередной приступ. Он был крайне болезненным, но продолжался недолго. Крупская на минуту вышла из комнаты, чтобы позвонить по телефону. А когда вернулась, Ленин был уже мертв. На прикроватном столике стояли несколько пузырьков — все пустые. В четверть восьмого в кабинете Сталина зазвонил телефон. Ягода доложил, что Ленин умер198.

22 января в одиннадцать утра, то есть через 16 часов после смерти, что непростительно поздно, состоялось вскрытие тела. На нем присутствовали девять врачей, и завершилось оно в четыре часа дня. В медицинском заключении констатировалось, что смерть наступила от «рассеянного склероза». Неделю спустя доктор Б. С. Вейсброд, который присутствовал на вскрытии, писал в «Правде», что врачи пока еще не в состоянии собрать воедино все детали и создать общую картину о болезни Ленина. Вейсброд, по-видимому, намекал на то, что не удовлетворен заключением, последовавшим за вскрытием.

Действительно, не был осуществлен токсикологический анализ, не было описания содержимого желудка; указывалось лишь, что желудок пустой и стенки его сократились, хотя было известно, что в день смерти Ленин дважды ел. Не вдаваясь в подробности, упоминалось об отклонениях от норм в селезенке и печени. В целом врачи обошли обсуждение тех органов, где могли быть найдены следы отравления. Анализ крови тоже не сделали199.

Незадолго до смерти Ленин попросил Крупскую прочесть ему его любимый рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Сюжет рассказа таков: два путника переходили реку с холодной как лед водой. Один подвернул ногу и не смог идти дальше. Напарник, не оборачиваясь, ушел вперед. Раненый человек шел, сколько мог, затем упал от слабости и утомления. Чтобы не умереть с голоду, он питался сырой рыбой. Он сразился с напавшим на него волком и перегрыз ему горло. В конце концов, рыбаки заметили на берегу умирающего человека, подобрали его и выходили.

До последней минуты Ленин надеялся, что выживет, что сможет одолеть напавшего на него врага, что перегрызет ему горло, что будет спасен товарищами. Мог ли такой человек покончить самоубийством или просить у Сталина яд?

Когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причинах смерти, которой они не ждали, — вспоминал Троцкий, — они неопределенно разводили руками. Вскрытие тела, разумеется, было произведено с соблюдением всех необходимых обрядностей: об этом Сталин в качестве генерального секретаря позаботился прежде всего! Но яду врачи не искали, даже если более проницательные допускали возможность само­убийства. Ч­его-либо другого они, наверное, не подозревали. Во всяком случае, у них не могло быть побуждений слишком утончать вопрос. Они понимали, что политика стоит над медициной.

С Крупской, Зиновьевым, Каменевым и Бухариным Троцкий формально не обсуждал вопрос о смерти Ленина даже позже:

Я не беспокоил [Крупскую] расспросами на эту тему. С Зиновьевым и Каменевым я возобновил личные отношения только через два года, когда они порвали со Сталиным. Они явно избегали разговоров об обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно, отводя глаза в сторону. Знали ли они ­что-нибудь или только подозревали? Во всяком случае, они были слишком тесно связаны со Сталиным в предшествующие три года и не могли не опасаться, что тень подозрения ляжет и на них. Точно свинцовая туча окутывала историю смерти Ленина. Все избегали разговора о ней, как если б боялись прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и разговорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные и странные намеки: «О, вы не знаете Кобы200, — говорил он со своей испуганной улыбкой. — Коба на все способен».