Страница 2 из 5
– И что, перепрофилировали? – спросил Тихон.
– Ага. Только сначала он почти весь цех пере… профилировал! А потом выяснилось, что эта кобелина пять раз женатая была! Обычный мужик, просто под этих вот косил, чтобы бабы на него сами вешались.
– А тебя он… перепрофилировал? – поинтересовался Захарыч, причем с каким-то странным воодушевлением.
– А тебе-то что? – усмехнулась баба Катя. – Я тогда свободной женщиной была. Некоторые же, не будем показывать пальцем, пытались устроить свою личную жизнь, ушли ночью с чемоданом к молодухе…
– Да не уходил я к ней! – Захарыч стукнул кулаком по столу. – Я ж тебе в сотый раз говорю: у меня был кризис среднего возраста. Я пытался найти смысл в жизни.
19.25.
– Я так понимаю, не нашел, – резюмировал из угла Тихон.
– Найдешь тут, когда всем бабам одно надо, – проворчал Захарыч.
– Это чего – одного? – поинтересовался Петруха, поворачиваясь к Тихону и недвусмысленно подмигивая.
– Денег! – сказал Захарыч. – И чтобы побольше.
– Да, когда побольше – это хорошо, – вздохнул Петруха. – И денег в том числе…
– Тьфу на вас, – сказала Катерина беззлобно. – Жаль, никакой утвари под рукой нет, а так бы тебе, Петруха, первому прилетело.
– Почему это мне? – удивился тот. – Я ж от тебя к другой бабе не уходил. И что это за слово такое – утварь?
– А это вон у него спроси, – кивнула Катерина на Петровича. – Он шибко умный, институт заканчивал и две книжки напечатал.
Петруха не спросил, но вопросительно посмотрел на Петровича. Все остальные тоже повернули заинтересованные лица.
– В старину женщины всегда занимались домашним хозяйством, а мужики в поле работали, – пояснил Петрович. – И после работы некоторые мужики напивались вдрабадан. И вот приходит какой-нибудь муж домой, а жена, например, скалкой тесто раскатывает. Или, положим, полы метет. Увидит мужа, и давай его лупасить тем, что в руках есть, приговаривая: «У, тварь! Опять напился!» С тех пор эти предметы обихода так и назвали – утварь.
Помолчали, осмысливая.
– Вот за что я люблю тебя, – сказал Захарыч, – так это за то, что ты про всякую херню интересно рассказывать умеешь.
19.30
Зайдя в комнату, Петрович завалился на кровать. Несмотря на вечернее время, голода не чувствовалось.
«А вот выпить бы не помешало», – подумал он и поморщился, вспомнив о разбитой поллитровке и отсутствии финансовых перспектив на ближайшие дни.
Он не заметил, как уснул. И приснился Петровичу странный сон.
Будто лежит он на земле, устремив глаза в голубое-голубое небо. На небе, уже вечереющем, висит убывающая золотая луна. Петрович ничего не чувствует – ни рук, ни ног, ни тяжести тела, будто оно, это тело, стало совсем невесомым. Только все внутренности сковывает липкий, нарастающий ужас, готовый вырваться воплем через глотку. Он хочет набрать в легкие воздуха, чтобы крикнуть, но воздуха нет. Внезапно все небо заслоняет бледное лицо парнишки с хипстерской бородой, который говорит: «Чувак! Как же так? Ты держись!» Его голос дрожит. Петрович хочет усмехнуться в ответ и сказать что-то веселое, но губы ему не повинуются. Усилием воли Петрович попытался подняться, дернулся… и проснулся.
В дверь тихо, но настойчиво стучали.
19.40
– Кто? – сиплым со сна голосом спросил Петрович.
Дверь приоткрылась.
– Ты дома? – спросил женский голос, явно принадлежащий Светке Титкен.
– Нету меня, – сказал Петрович, закрыв глаза.
Видеть ее, действительно, не хотелось. Да и сон этот дурацкий…
Он услышал, что шаги приблизились к кровати. Потом пружины заскрипели под тяжестью ее тела – Светка присела на край.
– Ну ты чего? – спросила она.
Петрович открыл глаза.
– Я сегодня чуть под поезд не попал, – сказал он.
Про себя отметил, что прозвучало, как он и хотел – равнодушно. По-мужски.
Светка округлила глаза.
– Блин, ну ты даешь! Пьяный, что ли, был?
– Вот еще – пьяный. Так, чуть-чуть…
Она покачала головой.
– Ты это… осторожней давай. Если ты погибнешь, я этого не вынесу.
Судя по интонации, не врала. Хотя кто их, женщин, поймет: женщина же никогда не врет, она просто говорит то, что хочет слышать мужчина.
– У тебя муж есть, – сказал Петрович, стараясь поймать ее взгляд.
Поймал.
– Муж, – проговорила Светка, глядя Петровичу прямо в глаза. – Муж – он так, для декорации. А ты – для любви.
– А ты не думала, что дальше?
– В смысле?
– Ну вот что дальше нам делать? Как жить? Ведь ты же обманываешь его. А он любит. Наверное.
– Вот именно, – горько усмехнулась она. – Наверное. Он мне о своей любви говорил лет десять назад, когда напился на моем дне рождения. Да и то, если бы я не спросила, то и не сказал бы. Я тогда даже календарик завела: отмечала дни, когда у него появлялось хоть какое-то желание. За год штук пять крестиков набралось… Кстати, у меня же завтра днюха. Ты дома? Или работаешь?
– Дома.
– Придешь?
– У меня подарка нет, – усмехнулся Петрович.
– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Светка и провела рукой по его бедру. – Может быть, сейчас? А? Толик в гараже…
Ее ладонь забралась выше.
– Свет, – сказал Петрович и положил свою руку на ее ладонь. – Давай не сейчас? Я что-то… плохо себя чувствую.
Она вздохнула.
– Ну понятно, – сказала Светка и пошла к двери. – Вообще, надо относиться к жизни проще.
Это верно, подумал он. Надо проще: если жена доставляет тебе удовольствие, то какая разница, чья это жена?
Спина уходящей Светки говорила: «Дурак!»
– Я и не спорю, – сказал Петрович.
– Что? – Светка оглянулась.
– Так, мысли вслух, – пояснил он.
19.50
Кто я? Что я? Куда иду?
Петрович усмехнулся: в моем возрасте надо уже думать, к чему я пришел.
А к чему ты пришел?
А вот к этому: к старой скрипучей кровати в комнате общаги, периодическому пьянству, отсутствию денег, перебоям с питанием и одиноким вечерам. Светка Титкен? Ну да, она имеется, но и с ней он одинок, ибо о чем с ней трахаться, как говаривал один персонаж.
Ты старое дерьмо на обочине жизни, подумал Петрович. Ты мечтал стать известным человеком, хотел поцарапать Землю, оставив свой след на ее поверхности, а стал кучкой испражнений, которая даже не превратится в окаменелость и не окажется спустя тысячу лет в руках радостного археолога, потомка Индианы Джонса.
Когда ты свернул не туда?
Хороший вопрос… Знать бы еще.
В дверь опять постучали.
– Светка, ты? – спросил Петрович.
– Не совсем, – ответил незнакомый мужской голос.
Дверь приоткрылась, явив Петровичу плечо человека, одетого в полицейскую форму.
– Можно? – спросил человек и, не дожидаясь ответа, шагнул в комнату.
Пропал, подумал Петрович. И снова закрыл глаза.
19.55
– Вам плохо? – поинтересовался полицейский.
– Да, – сказал Петрович, открывая глаза. – Легкое шоковое состояние. Я чуть под поезд не попал. Можно сказать, едва на тот свет не отправился.
– С поездами, действительно, беда, – кивнул гость. – Каждый год с десяток человек гибнут на рельсах. Что интересно, даже трезвые. Вот пару месяцев назад женщина погибла. Двое детей маленьких остались. А все почему? Город поделен пополам Транссибом, а безопасная переходка всего одна. Вот и гибнут.
– Собственно, чем обязан? – спросил Петрович, поднимаясь с кровати и пытаясь собраться с мыслями. – Я что-то нехорошее сделал?
Он попытался улыбнуться, но почувствовал, как дрожат губы.
– Простите, не представился, – чуть иронично сказал полицейский. – Капитан Плахов, участковый уполномоченный. Это моя работа – встречаться с людьми, живущими на моем участке. Особенно с новыми.
– Да я тут уже полгода живу, – сказал Петрович. – Не сказал бы, что я новый…