Последний сын

– Что показать? – осторожно спросила Фина.

– Насколько хорошо слышит ваш сын. В среду – да, в среду – грузовик сигналил ему с двух метров, а он никак не отреагировал. А перед этим я шел за ним от ворот школы и звал все всю дорогу – и тоже безрезультатно, – наставник пытался расхаживать по медкабинету, но не хватало места.

Остановившись у окна, он повернулся к родителям Ханнеса.

– Вашего разрешения на осмотр не требуется.

– Не надо осмотра. Ханнес плохо слышит, – призналась Фина.

– Он вообще не слышит. И не будет слышать, – уверенно заявил врач.

Он направился к двери, но на пути его стоял Телль.

– Вы позволите? – показал на дверь врач.

– Нет, – Телль не сдвинулся с места.

Наставник поглядел в окно.

– Что ж. Сделаем заключение на основе уже имеющихся данных. И укажем отказ родителей от осмотра. Вопрос в том, как давно он не слышит? Сколько лет вы это скрывали?

– Я не знал, что так будет. К нам просто в класс пришел врач, подошел к каждому, посмотрел глаза, горло, послушал – и все, – сказал виновато Ханнес, когда родители вышли из медкабинета.

– Ты не сделал ничего плохого, – присев, Телль положил руки на плечи сына.

Фина повела Ханнеса домой, а Телль отправился к директору школы.

– Вы не могли не знать, – по дороге злобно шептал почти на ухо Теллю классный наставник. – Вы обманули школу. Вы обманули всех нас! Вы обманули страну!

Телль совсем не слушал его. Он думал, что ему, наверное, пришлось бы убить этого человека, если бы, кроме него, сейчас никто не знал о Ханнесе.

– Вам туда! – пропустив Телля в кабинет директору, наставник добавил: – Надеюсь, больше вас не увижу здесь.

Телль обернулся. Дверь за ним уже закрылась. Кроме директора, который тонул в огромном кресле по ту сторону длинного стола, на него смотрели Нацлидер, Нацпремьер и глава Нацобра. Даже у начальника цеха не висело столько портретов, как здесь. Телль думал, что ему предложат сесть. Сам он не решился – из-за Ханнеса.

– Ваш сын не может учиться дальше в нашей школе, – объявил директор.

Его руки лежали на столе ладонями вниз. Он как будто опирался на них.

– Почему? – Телль не удивился этим словам, но от директора хотелось услышать не только их.

– Вы сами знаете, – директор не желал разговора и надеялся, что родитель сейчас уйдет.

– Но Ханнесу нужно учиться. Он хочет учиться, и у него получается, – пытался объяснить Телль.

– Мы не имеем права учить таких детей, как ваш сын, – скрестил руки на груди директор.

– Каких «таких»? – приставив к себе стул, Телль сел.

Ему хотелось, чтобы директор произнес слово, о котором думал. Тот молчал.

– Так каких? – не отпускал Телль директора.

– Не таких, как обычные дети, – наконец, нашелся у того ответ.

– А каких?

Поправив пиджак со значком Нацпартии, директор стал уверенней.

– Пожалуйста, со всеми вопросами обратитесь в инспекцию Нацдетства. Как они решат, так мы и сделаем, – качнувшись креслом назад, сказал он.

В инспекции Телля ждали. Несмотря на отсутствие повестки, дежурный на входе ему сразу оформил пропуск.

– Вот вы опять к нам пришли, – встретил Телля из своего кресла все тот же старший инспектор. – Если вы были членом Нацпартии, с вас спросили бы строго.

– Мой сын преступник? – спросил Телль.

– Нет, – уверенно ответил старший инспектор.

– Тогда почему?

– Таков закон, – словно сочувствуя Теллю, произнес инспектор.

За эти годы он поседел, стал по-другому зачесывать волосы.

– Вообще, вы сами виноваты. Вам потери трех детей было мало? Я бы после второго уже задумался. Вас предупреждали. Вам не рекомендовали…

– Ханнес всего лишь не слышит, – не стал дослушивать Телль.

– Ваш сын относится к категории неизлечимых, – серьезно смотрел на него старший инспектор. – Неизлечимых, понимаете?

– Почему вы не подумаете о том, что, может, из таких детей вырастут ученые, которые и создадут лекарства от неизлечимых сегодня болезней? Или там…

– Да бросьте вы, – уверенно прервал инспектор. – Не вырастут. Условий обучать их нет. Средств на лечение и реабилитацию тоже. Мы окружены санкциями, в стране нет денег.

– Ну, парады военные проходят же, – пытался понять Телль. – На вооружение деньги есть.

– У нас должно быть, чем себя защищать, – объяснил очевидную вещь инспектор.

– А аппарат для слуха? – вспомнив, как его искала в аптеках и магазинах Фина, спросил Телль.

– Нашего производства – нет, – немного подумав, ответил инспектор. – А зарубежные ввозить нельзя – санкции ведь, запрещен ввоз всего.

– Эти запреты ввело само наше государство, – не выдержал Телль. – И на лечение наших детей за границей, и на ввоз лекарств оттуда. А лекарств, которые могли спасти моего Боба, у нас как не делали так и не делают.

Инспектор взглянул на него с сожалением.

– Вы для чего мне это сейчас говорите?

Телль не ответил. Он думал о другом.

– Все же, если найти где-нибудь слуховой аппарат…

– Поищите, – кивнул старый инспектор, словно пожелав Теллю удачи.

Черный рынок

На работе Теллю сказали, что слуховой аппарат можно купить на черном рынке. Считалось: там есть все. Конечно, Телль знал про черный рынок, знал даже, что он находится в парке Мира, но сам никогда там не был. Работал черный рынок только по воскресеньям.

Подойдя к парку, Телль не увидел ни торговых рядов, ни продавцов. Но, когда он вошел внутрь парка и направился по аллее, прохожие, а также сидевшие на скамейках люди начали предлагать ему кофе, сигареты, книги, чай.

Чаще всего предлагали сигареты. Но, даже если бы сейчас курение не было запрещено, – Телль не понимал, зачем употреблять эту отраву, да еще и платить за нее. Что до кофе, то он несколько раз интересовался ценой. Она казалась Теллю просто заоблачной.

Чем дальше он шел, тем больше людей ему встречалось в парке. Многие уже были не налегке, а с сумками, портфелями, у одного торговца Телль даже увидел тележку, на которой стояла в оберточной магазинной бумаге коробка.

– Швейная машинка. Заграничная. Не использовалась, – мужчина кивнул на тележку.

– А слуховой аппарат есть здесь? – Телль поднес руку к уху.

Человек с тележкой показал на левую дорожку парка.

– Тебе туда. Медицинское там.

Торговцы мебелью разворачивали сделанные из простых школьных альбомов каталоги, продавцы техники держали инструкции с иллюстрациями своих товаров. Телль, сколько ни вглядывался, – ни за кустами, ни за деревьями не стояло ни стульев, ни комодов, ни кресел. Даже маленького радиоприемника ни у кого в руках он не видел.

– Первый раз здесь? – окликнул Телля небритый человек средних лет в серой кепке, из-под которой свисали, закрывая уши, жирные волосы.

– Да, – остановился Телль.

Человек сдернул с плеча дерматиновую залатанную сумку, вытащил оттуда тетрадь.

– Я продаю книги. Вот список. Если что интересует – скажи, – он ткнул Теллю тетрадь. – Вот недавно десять книг достал…

– Нет, не надо! – оборвал его Телль.

Он хотел пойти дальше, но ему стало неловко своей грубости. Телль повернулся к торговцу книгами, который осторожно застегивал молнию сумки.

– Подскажите, а где товар у всех?

– В сумках носим, – торговец показал на свою. – Если товар большой или это техника, то договариваешься, идешь, куда скажут и забираешь. А, если это одежда, то вон…

Книготорговец кивнул на толстого мужчину в длинном пальто.

– Одежду под одежду можно надеть. У него там халат. Но одеждой и обувью тут один-два человека торгуют. И то – одним и тем же людям продают, кто давно у них берет.

– Почему это? – спросил Телль, которому было интересно слушать торговца.

– Ты со шкафом станешь по улице ходить? – тот не понял вопроса и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А с радиоприемником? Или ты будешь прямо на улице кофе пить?