Последний сын

– Вам все понятно? – с надеждой завершить разговор спросил старший инспектор.

– Нет, – честно ответил Телль.

Старший инспектор открыл папку, на которой было написано имя и фамилия Марка. Пробежав глазами несколько страниц, он поднял глаза на Телля.

– Ваша жена когда выходит на работу в сентябре. С кем будет ребенок? Сам он дома один находиться не может – он недееспособен, да еще и мал. В обычный сад он пойти не может. Специальных садов и интернатов для таких детей у нас нет.

– Так надо сделать, – Телль считал, что проблему можно легко решить. – Они же были.

– Они были, когда у государства были на это деньги. А теперь денег нет.

– Если бы нам разрешили увезти Марка в другую страну? – попросил Телль. – Там у Фины были родственники…

– Вам уже ответили на такую просьбу. Кроме того, родственники вашей жены (причем, неизвестно – живы они или нет) находятся в стране, которая придерживается враждебной политики в отношении нашего государства.

– Тогда пусть Фина с сыном дома сидит. Нам хватит моей зарплаты, – предложил Телль.

– Не хватит. Подсчитано, что ваш заработок не позволит обеспечить семью из трех человек. Тем более – где ребенок-инвалид.

Это слово, которое никогда не произносилось дома, которого не было даже в мыслях у Фины и Телля, больно задело его.

– Тогда у вас изымут ребенка как у неимущих, – добавил старший инспектор.

Телль больше не знал, что еще сказать. Все оказалось бесполезным.

– Ваш ребенок обойдется нам дороже, чем, если его не будет. И лучше, если вы сами позаботитесь об этом.

Взглянув на блестевший у старшего инспектора на лацкане пиджака значок Нацпартии, Телль вышел из кабинета.

Он несколько дней думал о том, что ему предстояло совершить. О том, нужно ли это делать, Телль даже не спрашивал себя. Он просто понял, что, когда не станет его с Финой, о Марке никто заботиться не будет. И то, что тогда придется Марку пережить, окажется гораздо страшнее.

Предъявив предписание инспекции, Телль купил в аптечном пункте специально приготовленный для таких случаев препарат. Сладкий сироп, который лишь требовалось перелить из пузырька в бутылку, закрыв соской.

Тяжесть, свалившаяся на него за эти дни, прошла, когда Марк заснул. Телль вытер ему слюну, привычно стекшую на подушку, поправил одеяло. На смену давившей безысходности пришла жалость к маленькому мальчику, который не мог сам ходить, есть, не умел разговаривать. Но ведь – он мог расти.

Никому, кроме родителей, не будет жалко Марка. И никто, кроме них, о нем не будет помнить.

Принудительные работы Фины закончились в день кремации Марка. Телль встречал жену у ворот спецприемника. Увидев мужа, Фина остановилась. Она смотрела на него и ждала ответа. Опустив глаза, Телль кивнул.

Фина прошла мимо него. Догнав жену, Телль дотронулся до руки Фины, которую она отдернула и тут же спрятала в карман.

– Не в ту сторону, – почти шепотом произнес Телль.

Движение для пешеходов на этой стороне улицы было вправо, а они с женой шли влево. Но Фина даже не взглянула на стрелку указателя. Попадавшиеся навстречу прохожие отступали перед ней, удивленно оглядываясь.

Телль был на полшага позади жены. Он хотел что-то сказать – теплое, хорошее, но не находил нужных слов. Все, вертевшееся у него в голове, казалось ничтожным в сравнении с тем, что Фина переживала сейчас.

У перекрестка их остановил патрульный.

– Вам туда, – показал он жезлом на другую сторону улицы.

– Что? – не поняла его выдернутая из своих мыслей Фина.

Телль обнял жену и, едва загорелся зеленый свет, повел через дорогу. Фина по-прежнему молчала, но Телль заметил, что шаг ее стал уверенней.

– Ты мог меня хотя бы дождаться? – не поворачивая головы к мужу, сказала она. – Мне нужно было всего два дня.

– Я не хотел, чтобы ты видела, – тяжело ответил Телль.

Фина взглянула на мужа. Когда он так постарел? Он даже шел, согнувшись – словно было ему не тридцать лет, а вдвое больше.

– Хорошо. Пусть так, – приняла его слова Фина.

Они успели к самой кремации. Марк лежал в светло-сером костюмчике, который купил для него отец. Фина склонилась над сыном. Привычно вытерев ему ротик, она провела пальцами по щеке Марка. Телль, держа жену под руку, не отрываясь, смотрел на своего сыночка. Пройдет всего несколько минут, и он больше никогда его не увидит.

Когда гробик с Марком поставили в печь, Телль взял ладонь жены своей ладонью.

– Нам с тобой это просто надо пережить, – тихо сказал он.

Вскоре им с Финой пришло новое предписание. Специально созданная рабочая группа комиссии по вопросам материнства и детства, изучив ситуацию супругов, рекомендовала им больше не заводить детей. Как информировала комиссия, рекомендация была разработана и утверждена на основе изученной биографии супругов, их медицинских карт, а также медицинских карт их детей.

Продравшись сквозь казенный, нечеловеческий язык до смысла написанного, Телль задумался. Он знал, что были случаи принудительной стерилизации многодетных родителей, которых признали малоимущими.

– Дай! – жестко сказала Фина и, не дожидаясь, пока Телль протянет ей предписание, выдернула его из рук мужа.

Пробежав написанное, Фина порвала лист. Она рвала его до тех пор, пока документ со штампом, печатью и подписями не превратился в горстку белых клочков. Вдогонку Фина хотела еще что-то сказать, но сдержалась.

Для нее было важно другое письмо. Его из почтового ящика вытащил Телль. Конверт со штампом Нацминистерства внутренних дел предназначался Фине.

– Я знаю, что там, – сказала Фина, прежде чем открыть конверт и вытащить оттуда заполненный министерский бланк.

Она читала внимательно, долго. Закончив, Фина показала письмо мужу.

– Когда нас с Марком поймали, у меня забрали паспорт, а потом так и не отдали. И вот, – кивнула она на письмо.

В нем было всего три строки – уведомление о лишении гражданства.

– Как же теперь без паспорта? – с зарождающейся тревогой спросил Телль.

– Он всего лишь бумажка, – парировала Фина.

– Но по этой бумажке ты есть, – Телль не мог успокоиться. – Без гражданства что делать будешь?

– Слушай, сына не стало, а тут – какой-то паспорт, гражданство… Я знала, что делала. Неприятно – да, но жить можно.

Фина подошла к окну и отодвинула штору.

– Медкарта, пропуск на работу? – продолжал Телль.

– Нет, это все у меня, – глядя в окно, ответила Фина.

Она смотрела на скрывающуюся в темноте улицу. Потом открыла форточку, вдохнув наполняющий комнату холодный вечерний воздух.

– Хорошо сейчас на улице… – грустно произнесла Фина. – А Марк сам, ножками, ни разу не вышел из дома.

Она так никогда и не рассказала Теллю про то, как пыталась спасти Марка.

Ханнес

Ханнес у них появился на свет здоровым. Еще в роддоме древняя акушерка, со старушечьей грубоватостью качнув малыша на руках, сказала: «Уух, крепыш!»

Фина показала сына Теллю через несколько дней после рождения, когда врачи разрешили ей вставать. Она поднесла Ханнеса к окну. Малыш спал, закутанный пеленками, из которых торчала только макушка.

– Не тяжело тебе его держать? – спрашивал Телль, стесняясь кричать жене на четвертый этаж.

Фина мотала головой, показывая, что не понимает. Сложил руки рупором, Телль повторил вопрос.

– Нет. Он же мой, – улыбнулась Фина, прижав к себе малыша.

За нарушение рекомендаций комиссии от Телля потребовали написать объяснительную. Сделал он это механически – голова была забита другим.

На работе Телль попросил отпуск. Как и в случае с Марком, Теллю ответили, что его очередь еще не подошла. Тогда он попросил просто несколько дней, чтобы побыть с Финой и малышом, когда их выпишут. Но фабрика готовила продукцию к новогодним дням, поэтому работы было слишком много. Единственное – мастер предложил Теллю заканчивать чуть раньше, чтобы выходить из проходной сразу после гудка. Это давало целых 10 минут.