Страница 10 из 12
Глаза Мортена привычно налились кровью. Но прежде, чем комиссар успел открыть рот, из угла, где стоял Червонец, донеслось насмешливое:
– Я скурил уже полсигары. Торопитесь, ребятки!
– Est allé à l’enfer! – заорал Мортен, вскакивая с места. Его рука предостерегающе метнулась к поясу. Червонец глумливо покосился на комиссара и снова отвернулся. Окурок стал совсем крошечным.
– Нам лучше уйти, – предложил Дариор, стараясь сохранить достоинство. Он церемонно поднялся и взял Мортена за плечо. – Идём. Кто знает, что это за человек и стоит ли с ним связываться. Иногда лучше проглотить одну обиду и уйти, дабы не получить новую.
– Это слова труса! – рявкнул Мортен.
– Нет, – спокойно возразил Дариор, – разумного человека.
С другой стороны плечо комиссара обхватил Банвиль и нервным голосом прошептал:
– Дариор прав. Что-то мы засиделись – пора уходить.
Но было поздно. Одним лёгким небрежным движением Червонец бросил на пол остатки окурка и растоптал их каблуком сапога. Вслед за этим он повернулся к замершим путникам. Его хищное лицо озарила усмешка:
– Итак, я докурил сигару. Не хотели по-хорошему – сделаю по-плохому. Ну-ка, становись в очередь! Кому первому расквасить рыльник?
Трое путников, хоть и были не робкого десятка, невольно попятились. Червонец ещё раз усмехнулся и медленно двинулся навстречу. Его громадные пальцы сжались в ещё более громадные кулаки.
Тут из-за угла показался официант с подносом в руках. Не дойдя полпути до скамьи французов, он резко остановился, столкнувшись с Червонцем. Пожалуй, «половой» едва ли достигал макушкой до груди Червонца, однако после столкновения даже не шелохнулся, в то время как верзила неуклюже оступился. А дальше произошло странное.
– Ага! – хищно оскалился официант. – Опять ты?!
Более ни слова не говоря, он опустил поднос, схватил амбала за ухо и, будто малого ребёнка, потащил к двери. Червонец брыкался как мог, но вырваться из цепких пальцев субтильного официантика было не так-то просто.
– Да ладно тебе, Фомич! Чё я сделал-то? Отпусти, Фомич, больно же! – кряхтел громила, пытаясь выскользнуть. Но вскоре эти возгласы умолкли, ибо под неистовый хохот публики Фомич подтащил Червонца к двери и мощным пинком выбил беднягу на улицу. После такого эффектного маневра, пожалуй, стоило бы поклониться зрителям, однако Фомич ухмыльнулся как ни в чём не бывало и вернулся к подносу.
– Извиняемся, – молвил чудо-официант, подходя к остолбеневшим путникам. – Этого разбойника тут все знают. Червонец его звать. Здесь, так сказать, развлекается – пристаёт к залетным клиентам. Уже третий раз его вот так выпроваживаю – уж думаю: может, часового на вход поставить? Хотя нет, и сам справлюсь. Он-то, конечно, силёхонек, да только куда ему супротив меня! Молодой ишо. А вы закусывайте, закусывайте.
И Фомич принялся энергично выгружать на стол кушанья, принесённые с кухни. Здесь были: селёдка и студень с хреном, солёные огурцы и грузди, печёные яйца, жаренное мясо и тушёная картошка. Ну и, разумеется, большая бутыль самогона! Куда Château Latour до этого великого напитка!
Но Мортен с Банвилем во все глаза смотрели не на еду, а на официанта. Тот же, в свою очередь, закончив с едой, пожелал приятного аппетита и торопливо удалился прочь, словно никакой потасовки и не было.
– Да уж, – вяло протянул Мортен, – воистину свиреп русский народ, чёрт бы его!
А Банвиль спросил:
– Если у вас даже официанты мастера савата, то не представляю, каких монстров готовят в армии?!
– Молитесь, что никогда этого не узнаете, – улыбнулся Дариор.
Вскоре путники совсем позабыли о комичном инциденте, ибо органы их чувств теперь были заняты лишь трактирными кушаньями. Действительно, для «нищей» России такое обилие продуктов было весьма и весьма удивительным. Опять же – заслуга нэпа. Едва ли ещё пару лет назад в Москве можно было отведать что-то подобное. А теперь русские предприниматели взяли ресторанную индустрию в свои цепкие, захапистые руки. Другое дело – что вряд ли это хоть как-то помогло бедным слоям населения: цены в нэпманском кабаке, надо сказать, были те ещё.
– Неплохо, – подытожил, наконец, Мортен, когда его тарелка в очередной раз опустела. – Всё-таки и в вашей варварской кухне есть что-то особенное. Не фрикасе, конечно, но тоже весьма съедобно.
Банвиль же был более щедр в оценке:
– Это бесподобно! Кто бы мог подумать, что в такой дыре подают столь вкусную пищу! Не знаю, как вы, господа, но я бы остался здесь на неделю-другую.
Глядя на детский восторг французов, Дариор, к собственному сожалению, не испытывал положительных чувств. Да, он давно отвык от всех этих вкусностей, пребывая на чужбине, и, верно, теперь должен был прийти в ажитацию. Однако этого не произошло. Каждая клеточка мозга историка кричала, что всё это не то и всё это пропитано кровью. Радикальный разум Дариора не мог смириться с огромной потерей великой страны и не мог понять того государства, которое зародилось теперь в её пепле. Он не принимал не только само это государство, но и его алчные плоды. А сердце молчало, пока ещё не определившись. Оно не выказывало никаких чувств, кроме боли – боли от всего увиденного вокруг, от каждого мимолётного лица и явления.
Дариор в который раз попытался отогнать это чувство, но, вновь потерпев неудачу, поспешил заглушить его разговором.
– Итак, – веско сказал он, – мы попадаем на Хитровку. Дальше нам нужно найти господ «Серых» и уже через них выйти на белогвардейцев.
– И как найти этих «Серых»? – поинтересовался Банвиль.
– Ну, – задумчиво протянул Дариор, – ещё во время войны нас учили выявлять слежку, распознавать её и устранять.
Рядом принялся ухмыляться Мортен:
– Ах, ну да, совсем забыл: вы же у нас разведчик…
– Не разведчик, а саботажник, – поправил Дариор, – или, если хотите, диверсант. Нелёгкая, скажу я вам, служба. Однако учили нас неплохо. И уж что-что, а слежку я распознавать умею. Помните, комиссар, вы в прошлом году приставили следить за мной того идиота – ажана Бернара? Кажется, вы опасались, что я снова возьмусь за расследование и найду преступника раньше вас.
Мортен покраснел и, отвернувшись, пробормотал что-то вроде:
– Не было такого!
– Я говорю это к тому, – продолжал Дариор, – что за годы службы научился чувствовать наблюдение, и не только на себе. Когда я иду по улице, то всегда непроизвольно замечаю людей, следящих друг за другом. Это могут быть недоверчивые муж и жена, карманник и его жертва, ажан и преступник. Все они выделяются из толпы. Так что для начала нам стоит просто попасть на Хитровку. Если «Серые» там и если за ними следят контрреволюционеры, я непременно почувствую это. Тогда останется лишь предстать перед монархистами и извиниться за задержку.
– Складно придумано, – одобрил Банвиль. – Что скажете, комиссар?
– Делайте что хотите! – отмахнулся тот, всё ещё пытаясь скрыть смущение.
– Для начала нам нужен проводник…
И в этот миг, словно подслушав разговор, из толпы гуляк выпорхнул давешний мальчуган в залатанном пальто. Его внимательные глазки быстро стрельнули по дорогим шубам путников и хитро прищурились. Он что то смекнул, а затем, даже не думая просить приглашения, уселся рядом с комиссаром.
– Здрасьте, дяденьки! Я вижу, вы не здешние? Могу чем-нибудь помочь, я шустрый, – без обиняков начал он хрипловатым тенором.
Дариор строго посмотрел на паренька:
– Поживиться не удастся, молодой человек.
Мальчуган трагично распахнул большие глаза и перекрестился.
– Бог мне судья! Зарабатывать на хлеб надо. Вот и кручусь как могу: кому сбегать куда, кому что… за долю малую.
Паренёк, видимо, принял нас за «деловых ребят», – подумал Дариор и улыбнулся.
– Нам нужен проводник до Хитровки.
– Ой, дяденька, Хива – дом родной!
– Дом родной, говоришь? А что здесь делаешь?
– Да вот, как раз с порученьицем на праздник посылали.
Дариор снова окинул взглядом новоявленного чичероне и, в общем, остался доволен. Сразу видно: беспризорный москвич. Именно такой человек и может провести в самые затаённые недра города.