Правила качка (ЛП)

— Да, наверное, потому что ты дрочишь с двенадцати лет, и все, что тебе действительно нужно делать, это двигать рукой вверх и вниз по своему члену. Здесь почти нет никакой работы.

Без комментариев.

Внезапно я поворачиваюсь лицом к ней, сгибаю локоть и приподнимаюсь в ее направлении.

— Итак, позволь мне спросить прямо — ты никогда не трогала себя?

— Конечно, я себя трогала.

Я закатываю глаза.

— Мыться в душе не считается.

— О.

— Она говорит «О», — поддразниваю я. — Ты действительно много теряешь, если не самоудовлетворяешься несколько раз в неделю.

Тэдди смущенно стонет.

— Самоудовлетворяешься? Такого я еще не слышала.

— Это все часть любви к себе, Тэдди.

— И я уверена, что ты очень себя любишь, — раздается ее тихий смешок.

Она и понятия не имеет.

— А почему тебя это вообще волнует? — спрашивает Тэдди.

— Не знаю, ты сама заговорила об этом, а я просто поддержал.

— Вообще-то я этого не делала.

— Делала. Ты такая… — моя речь становится пронзительной, когда я подражаю ее девичьему голосу, — ты, должно быть, проводишь много времени, бла-бла-бла... ну, ты понимаешь.

— Я вовсе так не звучу. — В темноте я понимаю, что она закатывает глаза.

— Но ты это сказала.

— Ладно. Мне просто любопытно, понятно? Подай на меня в суд. Ты такой гигантский парень, который должен быть… — Она останавливает себя.

— Выкладывай, Тэдди. Перестань колебаться.

Это сводит меня с ума!

— Прекрасно! Ты такой гигантский парень, который должен быть... очень взволнован. Ну вот, теперь ты счастлив?

— И под взволнован ты подразумеваешь…

— Возбужден, понятно? — Слова вырвались у нее сами собой. — Слава богу, темно, а то у меня лицо горит.

Ага. Я заставил ее произнести слово «возбужден», и она стесняется, и это прекрасно.

— А ты разве нет? Не возбуждена?

— Э-э... когда у меня есть время? И, пожалуйста, перестань произносить это слово — оно ужасно. Это хуже, чем слово «влажный». Или «сквирт».

Она ненавидит слово «влажный»? А что плохого в слове «влажный»?

— Тебе не нравится возбуждение? У тебя нет времени на возбуждение? — Я повторяю это дважды, просто чтобы смутить ее. — Ты что, издеваешься надо мной? У каждого есть время, чтобы возбудиться. Да что с тобой такое, черт возьми?

— Это совершенно нормально — не быть заведенной все время.

— Нет. Это не нормально.

По крайней мере, я так думаю.

— Откуда ты вообще знаешь? Ты же не женщина.

— Нет, но я достаточно насмотрелся на них в кампусе и на вечеринках, чтобы понять, что большинство из них — помешанные на сексе сумасшедшие.

— Ты сейчас под кайфом? — рявкает Тэдди на меня из темноты. — И с кем это ты тусуешься? Абсолютно никто не бегает по кампусу, как помешанный на сексе сумасшедший, за исключением, может быть, парней.

— Ложь. Я не помешанный на сексе сумасшедший.

— Тогда кто же ты? Потому что я сомневаюсь, что ты девственник.

Определенно не девственник.

— Нет. Я просто отгородился от девушек, когда они начали доставлять мне слишком много хлопот.

— Хлопот? И каких же?

— Ну, знаешь, желание серьезных отношений и все такое.

— А, так ты один из этих… — Она вытягивает это слово, как будто наконец-то разгадала мой код, с удовлетворением вплетая каждый слог. — Обязательствофоб.

— Ты все равно не поймешь.

— Пфф. Испытай меня.

— Нет. У нас не будет такого разговора.

Особенно в середине ночи.

— О, но это так. — Если бы мы сидели за столом, она бы скрестила руки на груди и откинулась назад, ожидая моего ответа, как босс. Бросив на меня смиряющий взгляд. Пыхтя сигарой, она бы убивала меня своим молчанием.

— Давай просто согласимся не соглашаться, ладно? Мне не нужно объяснять, почему я не люблю встречаться, а тебе не нужно объяснять, почему тебе не нравится трогать себя.

— О, боже мой!

Я разворачиваюсь, перекатываюсь на спину, пристально смотрю в потолок в кромешной тьме.

— У меня к тебе вопрос: а что, если мне это так понравится, что я никогда не захочу заниматься сексом с парнем?

— Если тебе так понравится дрочить, что ты никогда не захочешь заниматься сексом с чуваком? Я даже не знаю, как на это реагировать, Тэдди.

Эта мысль непостижима.

— Но ведь именно это и случилось с тобой, верно? Ты мастурбировал один. Тебе не нужна женщина. У тебя есть две руки, чтобы быть удовлетворенными.

Вероятно, в этом есть доля правды, но:

— Иногда этого недостаточно.

Иисус. Почему я признался в этом вслух?

— Я могла бы спросить, но не буду. Ты не можешь заменить настоящую близость, Кип, как бы сильно ты ни старался.

— Спасибо, мам. Я буду иметь это в виду.

Тэдди дает мне только несколько секунд передышки, прежде чем ударяет меня своим следующим нападением.

— А почему тебе не нравится, когда к тебе приходят люди?

Я глубоко и громко вздыхаю в темноту, заложив руки за голову.

— А кто сказал, что мне не нравится, когда ко мне приходят люди?

Я чувствую, как она пожимает плечами, когда матрас колышется, хотя и не вижу этого.

— Я просто предположила, поскольку у тебя никогда не бывает гостей. — Она делает неуверенную паузу. — Это потому, что ты смущаешься?

Она что, серьезно?

— Смущаюсь из-за чего?

— Что ты... что твой ... — Она запинается, подыскивая нужные слова.

Я жду.

— Совершенно очевидно, что у тебя есть деньги, ясно?

Тэдди и понятия не имеет.

— Не думаю, что тебе следует стыдиться этого, — продолжает она в темноте.

— Вовсе нет.

— Как скажешь, Киплинг Кармайкл. — Тэдди смеется, шевеля пальцами ног. Они изящные и маленькие, и все еще хорошо спрятаны подо мной. — Боже, даже это имя звучит... богато, как будто ты должен быть на яхте где-то в Тихом океане.

Точнее, в Атлантическом океане. Именно там пришвартована яхта на какой-то пристани с яхт-клубом, рядом с одним из нескольких домов отдыха Кармайклов.

— Это не преступление — иметь деньги, точно так же, как и для меня не преступление быть... ну, не знаю, бедной, наверное. Студенткой со стипендией. Мне не стыдно, хотя раньше было стыдно. Уже нет. Я вкалываю как проклятая, и моя мама тоже.

Ее тело дрожит.

— Ты можешь немного подвинуться, если тебе все еще холодно.

Я знаю, что это так. Мои яйца сморщились, практически поднялись в мое тело.

— Без глупостей.

Если бы.

— Просто тащи свою задницу.

— Ладно, ладно. Такой властный.

Ноги Тэдди вырываются из-под меня, и вскоре жар от ее плоского живота, от промежности между ног и от ее сисек обжигает мою кожу там, где она прижимается ко мне.

Черт возьми. Когда я сказал ей, чтобы она придвинулась, я вовсе не имел в виду: «Опали меня всеми своими лучшими частями тела». Как, черт возьми, я должен спать, когда верхушка ее бедер оседлала мое бедро?

Затем она кладет свою руку мне на грудь, пальцы небрежно лежат на бицепсе, моя рука безвольно падает.

— О боже, ты такой теплый! Это такое потрясающее чувство. — Она наклоняется ближе, обнимая меня. — Ммм, как в раю.

Ее длинные темные волосы щекочут мне ноздри, и я делаю глубокий вдох, чтобы понюхать их как можно незаметнее.

Чистый и фруктовый аромат, и мне хочется зарыться в них носом. И руками тоже.

Они безвольно лежат по бокам от меня, одна — под ней, другая — на матрасе.

— Твоя борода щекочет.

— Как и твои волосы. — Волосы, в которые мне хочется погрузить пальцы, чтобы проверить, насколько они мягкие.

Мы лежим так бог знает сколько времени, моя грудь вздымается и опускается, пульс ускоряется, как будто я только что пробежал милю. Интересно, слышит ли она, как мое сердце бьется? Знает ли она, что это из-за нее оно скачет?

— Никогда в жизни мне не было так хорошо, — удовлетворенно вздыхает она. — Я могла бы лежать так каждую ночь.

— Только потому, что сработал твой инстинкт самосохранения.