Страница 17 из 44
— Господи, — бормочет он, фыркая. — Вот почему я играю в регби и держусь подальше от девушек.
— Почему? Потому что тебе не нравится иметь друзей?
— Да. — Он поворачивается ко мне лицом. — И потому что девушки все усложняют.
Усложняют?
— Ты сейчас серьезно говоришь? Я же не говорила, что хочу за тебя замуж! Я сказала, что хочу быть другом. Это было не предложение, успокойся, здоровяк.
Господи, ну почему парни такие? Это напоминает мне о том, как моя подруга Сара пригласила парня, Дейва, на бейсбольный матч; когда она предложила ему один из своих запасных билетов, он сказал, что не может пойти, потому что не готов к отношениям.
Идиот.
Потом мы долго смеялись над этим, но суть в том, что иногда парни гораздо более драматичны, чем девушки.
Похоже, Кип может быть одним из тех парней.
Я изо всех сил стараюсь не закатывать глаза на стоящего передо мной взрослого мужчину-ребенка, но мне это не удается. Он ведет себя так нелепо.
— Ладно. Ты хочешь быть моим волосатым феем-крестным, будь моим волосатым феем-крестным, — я фыркаю. — И если ты не хочешь дружить, то мы не будем друзьями. Хорошо. Это мы можем сделать.
Кип откидывает голову назад и говорит, глядя в потолок:
— Теперь ты звучишь, как заноза в заднице.
— Я? Заноза в заднице? Да ладно. — Будто это правда. — Я просто уточняю.
Эту глупую ухмылку невозможно скрыть на его глупом лице.
— Не волнуйся, я все понял.
Я откидываюсь на спинку его кухонного стула и скрещиваю руки на груди.
— И что именно, ты думаешь, ты понял?
Одна из его гигантских лап машет в воздухе.
— Я понимаю, что такое девушки. Ты хочешь отношений, я красивый, одинокий парень, у меня есть этот дом…
— О боже, остановись, пока ты не заставил меня смеяться.
— Как скажешь, Тэдди. Ты же знаешь, что это правда.
— Ты что, с ума сошел? Ты говоришь как сумасшедший.
— Ты видишь все это, — он жестикулирует этими гигантскими руками вверх и вниз по верхней части туловища, — и я становлюсь главной мишенью.
Я подталкиваю себя вверх, поднимаясь из-за стола.
— Ты просто бредишь.
— Тогда почему ты так защищаешься? — Он хихикает.
Почему он вдруг так взбесился?
— Я бы задушила тебя прямо сейчас, если бы могла дотянуться до твоего горла без скамеечки для ног.
Как назло, вообще ничего нет поблизости.
Кип смеется, и я уверена, что его адамово яблоко подпрыгивает где-то на его глупой бородатой шее.
— Ты хочешь сказать, что не хочешь встречаться со мной? После того, как увидела мой дом?
— И что же из того, что я сказала сегодня утром, заставило тебя прийти к такому выводу?
Клянусь, парни просто идиоты.
— Когда ты сказала, что хочешь быть друзьями, ты сказала «друзьями» — было довольно трудно не заметить интонацию в твоем тоне.
— О, боже мой! Я не могу сейчас с тобой разговаривать. Я ухожу. — Все, что я принесла с собой вчера вечером, аккуратно сложено и готово к уходу. — Спасибо за гостеприимство. Было очень приятно.
Я бросаю ему на всякий случай знак мира двумя пальцами и направляюсь к двери, по пути натягивая куртку.
— А ты ничего не забыла?
Я даже не пытаюсь повернуться к нему.
— Что? — взволнованно выпаливаю я.
— Ты понятия не имеешь, где находишься.
— Пфф. Я могу отметить на карте на своем телефоне.
— Хорошо. Вперед. — Он прихлебывает из своей кружки, громко и противно — без сомнения, нарочно.
— Я сделаю это прямо сейчас, если ты не возражаешь, потому что на улице немного прохладно.
— Благоухающие сорок три градуса (прим. 6 градусов по Цельсию), — уточняет он с ослепительной улыбкой, прикрывая усами большую часть своих белых зубов.
Сорок три градуса?
Господи, пристрелите меня прямо сейчас же.
Я капаюсь в телефоне, набираю адрес своей квартиры и жду, пока заполнится наше местоположение. Бросаю взгляд на экран, потом на Кипа, явно сбитая с толку.
— Три мили! Что за чертовщина! Три мили? Серьезно, почему ты живешь так далеко? Ты что, с ума сошел?
— У некоторых из нас есть машины, — отвечает ублюдок, поднимая одно из своих широких плеч, а затем небрежно опускает вниз, самодовольно улыбаясь. — Ты все еще готова к этой прогулке? Или ты хочешь, чтобы я тебя подвез?
— Ненавижу тебя.
— Ты уже второй раз за это утро так говоришь. Продолжай в том же духе, и я тебе почти поверю. — Он ставит кружку на белую столешницу. Вытирает руки о серые спортивные штаны и встает во весь рост. — Давай я возьму толстовку, и мы пойдем.
Почему я бессильна против этого парня? Он такой странный и властный.
И грубый.
— Ладно.
Если он настаивает на том, чтобы отвезти меня домой, я должна закрыть рот и перестать жаловаться на теплую, бесплатную поездку.
Кип берет толстовку и натягивает ее на свои спутанные волосы, хватает ключи и рывком открывает заднюю дверь. Взмахнув рукой, он пропускает меня вперед — как сделал бы джентльмен, если бы он был здесь, — а потом мы выходим на ледяной холод.
— Спасибо, что предложил подвезти, — бормочу я, пристегивая ремень безопасности.
Самое меньшее, что я могу сделать, — это поблагодарить его.
— Не парься. Моя сестра убьет меня, если я позволю тебе идти домой одной, вчера вечером или прямо сейчас.
— Твоя сестра?
— Да, Вероника, но я называю ее Ронни, потому что она это ненавидит. Она старше, ей нравятся манеры и все такое прочее дерьмо.
— А-а, понятно. Это она тебя вырастила?
— Мои родители не умерли, помнишь? — Он невозмутимо смотрит на меня, вскинув бровь.
Вот черт, точно. Почему я все время забываю? Это, пожалуй, самая большая ошибка в моей жизни.
— Боже мой, прости.
— У меня выработается комплекс, если ты будешь продолжать так говорить. Я реально хочу позвонить маме, чтобы услышать звук ее голоса, и это только смутит нас обоих.
— Но почему? Ты часто звонишь домой?
— Боже, нет. — Он делает паузу, нажимая на поворотник и направляясь к кампусу. — Думаю, что звоню достаточно —в основном сообщения и прочее дерьмо. Любимое занятие моей долбаной сестры — отправлять нам групповые сообщения. — Кип снова поворачивает налево, уже зная, где я живу и как туда добраться, и мне кажется, что он ездил здесь уже тысячу раз. — От этих семейных групповых сообщений мне реально хочется выколоть себе глаза.
— Но почему?
— Моя мама никогда не заканчивает свои предложения. Она шлет три слова, жмет «отправить», затем наберет еще два слова и жмет «отправить». Затем еще два — «отправить». И так далее, ясно? А потом она присылает гифку. Потом еще четыре слова. «Отправить». Это сводит меня с ума, черт возьми. Ронни знает, что меня это бесит.
Это действительно звучит ужасно, но не похоже ни на один из групповых чатов, в которых я когда-либо была со своими друзьями.
— Моя мама делает то же самое. Типа того. Но хотя нас только двое, так что мне не нужно беспокоиться о том, что вмешается вся семья.
— Ты ничего не упускаешь.
— Нет? — Честно говоря, это звучит довольно мило.
— Черт возьми, нет! — Внедорожник Кипа поворачивает направо у знака «Стоп», прежде чем он спрашивает: — Значит, ни братьев, ни сестер?
— Нет. Всего лишь я. Одна.
— И твоя мама.
— Да, только я и моя мама — всегда были, с тех пор как ну... знаешь... мой отец ушел.
Большинство людей спрашивают, что случилось с моим отцом или донором спермы, как я начала называть его, когда поняла, каким куском дерьма он был на самом деле. Надеюсь, что Кип не из тех, кто любопытствует.
Он такой.
— Ты сказала, что твой отец ушел, что случилось? Неужели он умер?
— Нет, ничего подобного, хотя уверена, что моя мама хотела бы, чтобы это было именно так. Ха.
— Эй, подай на меня в суд за то, что я спрашиваю. Ты, кажется, зациклилась на смерти по какой-то причине, и я подумал, что, может быть, именно поэтому.
Очень хорошая версия.
— Мои биологические отец и мать никогда не были женаты, и он ушел, когда я была маленькой; я не помню, чтобы он был рядом. После того как он уехал, мы некоторое время жили с моими бабушкой и дедушкой.