Палые листья лета

Санайя прилегла рядом с бессознательным Кордесом. Пожалуй, контакт тел нужен максимальный. Не слишком ли будет ему тяжело, если положить на грудь руку? И голову. И, чтобы удобнее, и для большего контакта конечно же, еще и ногу сверху закинуть. А будет ли приличным засунуть ладонь под рубашку? А, прилично, неприлично, никто же не видит. Значит, можно засунуть. Как медленно бьется сердце. Как же отыскать в себе силу, которую нужно передать? Коснуться губами губ? Какие холодные. Чуть шевельнулись. Хватит экспериментов, а то, когда очнется, позора не оберешься. Как же она устала. Теперь можно и отдохнуть. Вырвавшийся из груди девушки вздох можно было даже принять за счастливый.

***

Проснулась Санайя бодрой и отдохнувшей. Как уютно лежать, крепко прижатой к мерно вздымающейся мужской груди. Слушать стук сердца. Знать, что оно стучит именно для нее. Стоп-стоп-стоп! Это уже досужие домыслы! Стучит, и слава Веде!

Какое горячее у него тело. А ведь еще недавно был совсем холодным. Согрелся? Уже хорошо. Значит, она все правильно сделала. Век бы так провела. Или нет? Кажется, лежать, не шевелясь, недостаточно. Хочется провести ладонью от груди вниз. И опять вверх. Осторожно коснуться соска. Какой твердый. И зачем мужчинам соски? Они же не вскармливают грудью? Чтобы их трогать?

Рваный мужской вздох прервал размышления и исследования. Попалась. Сейчас начнется.

Не началось. Ее только крепче прижали к груди. Надеяться, что Кордес по-прежнему без сознания, было как минимум наивно. Да и вообще, именно этого она и добивалась, чтобы он как можно скорее пришел в себя.

Санайя осторожно приподняла голову и поймала внимательный взгляд. Какие же у него глаза. Глубокие-глубокие. В ту, их первую ночь, этого видно не было, а потом. Потом они были злые и колючие.

— Ущипни меня, видение.

Не иначе, как миит ее попутал, Санайя сжала пальцы, до сих пор касавшиеся мужского соска. От собственной смелости и безрассудности стало немного стыдно. Смущенно попыталась убрать с груди руку. И чего так зашипел?

— Больно? Прости.

— Все равно не верю, что это ты.

— И не верь. Просто не гони. Нам… нам надо еще так побыть. Просто полежать! Ничего больше!

— Да я ни на что большее пока не способен, — усмехнулся он. Иронизирует? Значит, пришел в себя. — Расскажешь?

— Про что? — растерялась Санни.

— Вообще-то, я хочу узнать про все. Как я понимаю, именно ты вернула меня к жизни?

Кордес почти полностью затянул ее на себя и, словно боясь встретить сопротивление, осторожно забрался пальцами под рубашку на спине. Но ведь им нужен плотный контакт? Вполне достойный аргумент, чтобы позволить это. Не встретив отпора, ладони полностью разместились на спине. Кончики пальцев забрались под ремешок брюк. Ну и ладно, видимо, ему так удобнее.

— Скажешь тоже, к жизни. Просто мы получаем силы друг от друга. Ты их даешь мне, а я тебе. Это другие силы, совсем не магические! Природные. Я… я точнее не могу рассказать, сама еще толком не разобралась. Когда мне было плохо, я подпитывалась от деревьев. Но… нужно от тебя. Ты не думай, я не навязываюсь, нет! Может, есть, наверняка есть и другое решение, у тебя гораздо больше возможностей, я уверена, что ты его найдешь, мы найдем, но пока… пока только так. Ты прости, это все случайно вышло, — Санайя говорила сумбурно, боясь, что Кордес ее остановит и скажет, что она несет несусветную чушь, и что он в эти ведьминские штучки совсем не верит.

— Случайно? Ты хочешь сказать, что случайно встретила меня в этом месте?

— Нет, сюда я шла специально. Я про Лес. Извини. Ты попал под действие древнего ведовского обряда. Не знаю, случайность это или нет, но это произошло, и нам нужно как-то с этим жить.

— Случайность? — опять переспросил Кордес и заерзал, устраиваясь поудобнее.

В результате его телодвижений рубахи на обоих немного задрались, увеличив контакт обнаженных тел, а левая ладонь уютно расположилась под брюками Санайи. Пусть. Видимо, так восстановление идет еще быстрее. Да и ощущения от этой близости нельзя назвать неприятными.

— Да. Ведь ты, как я могу понять, не собирался проходить в ту ночь свадебный обряд? Или?.. — она смолкла, предлагая собеседнику продолжить.

— Нет, ни в ту ночь, ни в последующие. Мы в Священный Лес Веды вообще стараемся не заходить. Не любит Лес посторонних. А тут, словно кто вел меня. Помню, поужинали. Молот еще сказал, что хочет поговорить. Мы с ним ушли в кабинет. Он сообщил, что сегодня какой-то особый день, предложил выпить. Но кто этих гоблинов поймет, ты его сама имела возможность изучить. Молот есть Молот, — мужская грудь поднялась, отображая особо глубокий вдох. — Выпили, Молот вскоре сказал, что куда-то спешит, и ушел. Я еще хотел поработать с бумагами. Потом, как что меня толкнуло, решил пойти проверить периметр базы. Обошел его весь, остановился совсем рядом с Лесом. Зачем я пошел тогда в Лес? Похоже, ответ на этот вопрос стал проясняться только сейчас. Тогда я был уверен, что действую верно и по собственной воле. До самого утра был уверен. Не удивлялся, что тропинка как будто сама ложится под ноги. Не удивлялся, что ноги босы. И когда тебя встретил, тоже не удивлялся. И то, что ты… была девушкой, тоже воспринял, как должное, — смолк. Напрягся. Все сказал? Нет, заговорил вновь. — Я пойму, если ты никогда не простишь меня за те злые слова. Все, что бы я ни сказал в оправдание, будет жалким. Но все равно. Прости.

Голова Санни опустилась Кордесу на грудь. Злые слова? Да. Обидные? Очень. Имел ли он право так говорить? Наверное. Имеет ли она право простить? А возможность не простить?

Мужская рука выбралась из брюк и бессильно упала на пол. И опять первым прервал молчание Кордес.

— Да, я понимаю, что оправдываться жалко и недостойно мужчины. Я и не оправдываюсь. Просто хочу рассказать, чтобы ты знала. Я ушел. Не помню, далеко или нет. Шел, совсем не разбирая дороги, почему-то нисколько не удивлялся, что обратный путь был завален буреломом и колючими плетями. Лес высказывал недовольство? Вполне возможно. Я даже без магии достаточно хорошо ориентируюсь на любой местности, в том числе и абсолютно незнакомой. Как случилось, что я вернулся на ту же поляну? Не знаю. Невозможно передать, какой я испытал ужас, когда вместо тебя увидел там старую гоблиншу. Подумал, что она — это ты. «Ты не ведунью обидел, ты судьбу свою обидел», — сказала мне она. Мне стыдно повторять то, что я тогда наговорил. Это недостойно мужчины. Скажи, — Кордес напрягся, — она и ты — одна и та же? Если так, прости и за те слова. Знаю, не ты. Пусть меня простит та мудрая женщина.

Санайя почувствовала, как ее волос коснулись мужские губы. Мелькнула досадная мысль, что, должно быть, от волос не очень хорошо пахнет, все же несколько дней в дороге, было не до мытья.

— Это была тетушка Лачи. Очень хорошая женщина. При нашей следующей встрече я обязательно передам ей твои извинения. Думаю, она поймет. А дальше? Что было дальше?

Рука, до этого безвольно лежащая на полу, опять вернулась на спину девушки, нежно прижала. Губы вновь коснулись волос. Кордес заговорил:

— Не ты? В душе я это понял. Но уточнить все же стоило, — он облегченно вздохнул, а потом продолжил: — Так уж получилось, что у меня сложились сложные отношения с ведуньями. Да что там сложные, я их ненавидел. Правильно это или нет, это уже другой вопрос. Зачастую, у ненависти, как и у любви, нет прямых и ясных объяснений. Чувство просто есть. Вот и у меня оно было. Ко всем ведуньям сразу. Иррациональное? Вполне возможно. Но от этого не менее глубокое. Что я должен был подумать? Первая, и самая простая мысль: со мной второй раз провели один и тот же трюк. Это уже немного позже я смог сказать себе: «Кордес, это не ведуньи коварные интриганки, это ты дурак. Попасть второй раз в ту же яму может только полный идиот». Тогда же я развернулся и ушел, хоть и хотелось упасть к твоим ногам. Просто прижаться и так замереть. И только отравленный ненавистью разум кричал, что сделал все правильно.