Страница 24 из 56
Он улыбается.
— О, я тоже принес бублики.
Я набираюсь смелости и смотрю на него, и, конечно, у него есть свой коричневый бумажный пакет, но я зацикливаюсь не на этом. Боже, Бен. Он одет в темные джинсы и черную футболку. Его волосы немного взъерошены, вовсе не такие идеальные, как он укладывает их в течение недели. Его челюсть чисто выбрита.
О, я таращусь. Бен замечает это, но, к счастью, спасает мое достоинство, протягивая пакет.
— Но эти особенные, — говорит он, размахивая ими. — Бублики с извинениями.
Его губы на грани улыбки.
— Правда?
— За понедельник.
Я сглатываю, не желая снова вникать во все это. Возвращаюсь к текущей задаче и качаю головой.
— О, это не проблема. Я тоже была виновата в том, что предложила такую чушь об Энди. Это было...
Он подходит ко мне сзади.
— Я связался с ним, как ты и просила.
Я зажмуриваю глаза, желая, чтобы мы могли просто пропустить весь этот разговор.
— Прости, Мэдисон, он...
— Нет, все в порядке.
Почему слезы собираются в моих глазах?
— Он зациклился на Арианне.
— Я понимаю. Я имею в виду, что мы с Энди не собирались встречаться. — Мой самоуничижительный смех причиняет боль.
По какой-то безумной причине это похоже на отказ, хотя я знаю всем сердцем, что это не так. Я не хочу Энди, но теперь знаю, что Энди не хочет меня, и это больно, потому что… почему Энди не хочет меня? Я не так уж плоха!
— Вы двое не подходили друг другу, — говорит Бен, словно пытаясь облегчить мои страдания.
Если он хочет облегчить мои страдания, ему стоит попробовать надеть бумажный пакет на голову. Прикрыть часть этого очарования. Вот это бы облегчило мои страдания.
— Какие рогалики ты купила? — спрашивает он, меняя тему.
— Разные. А ты?
— То же самое. Мэдисон?
— Да?
Он касается моего плеча.
— Для тебя есть хороший парень. Это просто не Энди.
Бен говорит так уверенно, что я действительно ему верю.
Ух-ты, как неловко. Интересно, что Энди сказал ему, когда он рассказал обо всем этом. Если он смеялся, я умру прямо здесь и сейчас.
— Хочешь есть? — мягко спрашивает он.
Бен боится, что я разобьюсь вдребезги. Я отказываюсь поддаваться этому порыву. Вместо этого как можно тщательнее скрываю свою боль, пытаясь отделить ее от печали, чтобы сосредоточиться на этом моменте. Я не хочу, чтобы он видел меня такой: жалкой, грустной и одинокой. Поэтому делаю глубокий вдох и пожимаю плечами. Улыбка, которую я нацеливаю на него, наполовину искренняя.
— Конечно.
Мы едим рогалики на полу в главном зале, как будто это большой пикник. Бен рассказывает мне о своей работе, о том, почему ему нравится быть юристом, о том, как захватывающе развивается его бизнес. Я внимательно слушаю, но не потому, что меня волнуют судебные процессы, а потому, что он так убедительно рассказывает о своей карьере. Я так же увлечена детскими книгами? Как ни странно, думаю, что да.
После того как съедаем столько рогаликов, сколько можем осилить, мы заканчиваем подготовку к сказке на тему джунглей. Когда дети приходят с родителями, Бен помогает мне раздать бумажные маски, которые превращают детей в свирепых львов, тигров и змей. Все садятся полукругом, а я стою впереди, держа в руках книгу и проецируя свой голос, чтобы все меня слышали. Бен прислоняется к стене и с улыбкой наблюдает за мной, особенно когда я начинаю издавать звуки животных. Видимо, из меня получается очень убедительный слон. Он говорит мне об этом, когда мы убираемся.
В одну секунду Бен наполовину делает комплимент, наполовину дразнит меня, а в следующую поворачивается и непринужденно спрашивает:
— Хочешь пообедать?
Я скрываю свой шок и непринужденно пожимаю плечами.
— О... да. Это было бы здорово.
И мы действительно обедаем. Мы заказываем сэндвичи на вынос в гастрономе на соседней улице и берем их с собой в парк. Это наш второй пикник за день, но на этот раз мы действительно его устраиваем. Мы выбираем хорошее тенистое место, и Бен разворачивает нашу еду. Во время еды мы пересказываем все забавные моменты утра, а когда я заканчиваю, ложусь на траву, глядя вверх на дуб, раскинувшегося над нами.
Я чувствую, как Бен наблюдает за мной, сидя в нескольких футах от меня. Гадаю, что у него на уме, за мгновение до того, как он говорит мне:
— Мне жаль, что с Энди ничего не вышло.
Мой желудок крепко сжимается. Я не свожу глаз с дерева. Пожалуйста, нам обязательно снова говорить об этом? О чем угодно, я прошу тебя.
— Он тебе действительно нравился?
Я все еще не могу найти слов, поэтому качаю головой.
— Если ты готова еще раз попытать счастья в любви, — продолжает Бен, немного поддразнивая, — я мог бы найти тебе кого-нибудь другого. Просто скажи мне, что ты ищешь в потенциальном парне, и мы начнем с этого.
Я приподнимаюсь на локтях, удивленная.
— Например, физически?
Он ухмыляется.
— Конечно.
Скептически смотрю на него.
— Почему ты хочешь знать?
Он отряхивает руки от крошек бутерброда, а затем подтягивает одно колено к груди, чтобы опереться на него руками. Он — образец непринужденной уверенности.
— Потому что, если ты хочешь, чтобы я свел тебя с кем-то, то должен знать, на что обращать внимание, тебе не кажется?
— О, точно.
Ложусь обратно, размышляя, что могу почти притвориться, что его нет рядом, и слушать себя. Я могу быть настолько честной, насколько хочу, и прямо сейчас правда, кажется, хочет выплеснуться прямо из меня.
Я думаю о Бене и о том, как описать, что мне в нем нравится, что он заставляет меня чувствовать. Я не могу просто сказать ему: «Ты. Найди кого-то точно такого же, как ты. Найти кого-то, кто обладает всеми неопределимыми качествами, которые есть у тебя». Поэтому вместо этого я копаюсь в себе и пытаюсь придумать, почему меня так тянет к нему.
— Я хочу чувствовать себя бодрой в его присутствии, — начинаю я. — Как будто благодарна просто за то, что нахожусь рядом с ним.
Бен смеется.
— Звучит неплохо, но мне нужно что-то более осязаемое.
Я закрываю глаза, представляя его.
— Точно. Хорошо, как насчет этого? Я бы хотела, чтобы у него были каштановые волосы. Мне всегда нравились парни с каштановыми волосами. И высокий. Да, он должен быть высоким.
— Достаточно легко.
— Думаю, я хочу, чтобы он был веселым, но не настолько, чтобы всегда пытался быть в центре внимания. Это может стать раздражающим.
— Незначительно смешной, понял.
— Хорошо одевается. Никаких брюк карго. — Вздрагиваю от этой мысли.
— Он обязательно должен быть обеспеченным?
— Неважно. Я просто хочу, чтобы у него была работа, любая работа.
— А как насчет подростка, который делал нам бутерброды? Он, кажется, был увлечен тобой. Когда ты пошла в туалет, он попросил у меня твой номер.
— Забавно.
— Хорошо. Продолжаем.
— Он должен любить чтение.
— Это само собой разумеется.
— И было бы хорошо, если бы он ладил с моей семьей.
Он хмыкает, как будто решая что-то.
— Значит, меня это исключает.
Я сажусь так, словно меня только что вернули к жизни. Мои глаза широко открыты.
— Что ты имеешь в виду, «исключает тебя»?
Бен рассматривал себя как вариант?!
Он смотрит в сторону, прищурив глаза, наблюдая за группой детей, играющих во фрисби. На секунду я думаю, что он не собирается отвечать мне, но он, наконец, говорит. Его профиль — это все, что у меня есть, поэтому я смотрю на него, полностью поглощенная.
— Ты когда-нибудь думала о том, что могло бы произойти между нами, если бы мы не были в этом городе? Если бы ты не была дочерью начальника полиции, а я не был бы Розенбергом?
— Что ты имеешь в виду?
Бен качает головой, тянется за желудем, чтобы разобрать его и выбросить кусочки.
— Забудь об этом.
Забыть об этом?! Да конечно! Я хочу протянуть руку и вырвать эти мысли прямо из его головы. Хочу сжать эти точеные щеки между ладонями, приблизиться на дюйм к его лицу и потребовать, чтобы он сказал мне правду, но тон его голоса и прищуренный взгляд предостерегают меня от того, чтобы давить на него в этом вопросе. Я не думаю, что мне понравится ответ, но все же я должна знать...