Страница 20 из 62
Хорхе прошелся по кабинету.
— Теперь о том, почему его пока не нашли. Уверяю: мои люди не знают роздыха. Не забывайте, что им приходится действовать тайно: Серж не преступник, и его нельзя объявить в гласный розыск. Помимо прочего, о розыске могут узнать наши враги, а их у нас много. Они не посмеют тронуть Сержа, пока тот на службе, но теперь могут искать, и, что не исключено, найдут. Мне дорога жизнь моего помощника. В столице двести двадцать девять гостиниц, а также постоялых дворов, харчевен, таверн, где можно снять комнату и затаиться. Поселиться можно и у горожан: многие сдают комнаты приезжим. Спрятаться при желании несложно, а я уверен, что Серж так и поступил.
— Но почему? — заломила руки Флоранс. — От кого он прячется?
— От всех.
— Зачем?
— Пьет.
— Почему вы уверены?
— У мужчин из моей страны есть такой скверный обычай. Если приходит беда, и они не в состоянии что-то изменить, они запираются и пьют. Иногда — месяцами.
— Я столько не вынесу! — со слезами в голосе воскликнула Флоранс. — Дядюшка! Вы же обещали!
— Я держу слово, — сказал канцлер. — Только, если помните, давая обещание, просил вас обзавестись терпением.
— Разве я не послушалась? Месяц не подходила к нему!
— Три недели, — уточнил Хорхе. — После чего явились ко мне и потребовали ускорить события. Мне пришлось уступить.
— Не могла больше! — вздохнула Флоранс. — Вы не представляете, что это такое: знать, что он близко, видеть его и не сметь приблизиться.
— Потерпеть все же стоило. С наступлением весны Серж отвез бы Леа в поместье — ребенку на природе лучше — и вернулся бы. В Киенне он немедленно попал бы под действие ваших чар и не продержался бы и трех дней.
— Я не могла столько ждать!
— В результате мы его ищем. К тому же он озлоблен и сердит на нас. Считает, что забрали у него самое дорогое. Скажу больше, Ваше Императорское Высочество! Я со страхом думаю о предстоящей встрече со своим помощником. Мне предстоит тяжелое объяснение.
— Я возьму вину на себя! — заверила Флоранс. — Вы только найдите!
Хорхе хотел что-то сказать, но тут в кабинет влетел Антуан. Увидев принцессу, он притормозил и поклонился.
— Простите, милорд! Велено без доклада…
— Говори! — поторопил канцлер.
— Нашли! — улыбнулся Антуан.
— Где? — вскочила Флоранс.
— Таверна «Гнилая пристань» в речном порту.
— Далеко забрался! — покачал головой Хорхе.
— Мы были там, когда шли по следам графа, но хозяин отперся. Сегодня мы обшарили порт, и со слов людей вышло, что его сиятельство видели в последний раз вблизи таверны. Тогда мы по-другому поговорили с хозяином. Он признался. При этом весь дрожал. Граф обещал его убить, если проговорится.
— Я еду к нему! Немедленно! — воскликнула принцесса.
— Ваше Императорское Высочество! — Хорхе покачал головой. — Это злачное место. Подумайте сами! Разве доброе заведение назовут «Гнилой пристанью»?
— Вы сказали, что в Киенне нет разбойников! — возразила Флоранс. — А я возьму стражу. Не мешайте мне!
Она повернулась и вышла.
— Мы можем ее опередить! — предложил Антуан.
— Не надо! — вздохнул Хорхе. — Гиблое дело — встревать между влюбленными. Затопчут!
***
Жиль приложился к горлышку и выглянул в окошко. Стоят… Высокие, плечистые, в одинаковых серых камзолах. Ищейки канцлера. У того, что справа, рожа изуродована багровым шрамом, протянувшимся наискось от уха до носа. Хорошо его приложили, жаль, что не насмерть. Зверь! Приставил к горлу Жиля острие кинжала и буркнул:
— Или говоришь, где граф, или твои дети станут сиротами!
Жиль мигом сообразил, что меченный колебаться не станет. Конечно же, рассказал. Плевать на детей, их у Жиля все равно нет, но лежать на полу с перерезанным горлом? Пропади он пропадом, благородный!
Меченный скосил взгляд на окошко, Жиль отпрянул внутрь. Этот серый, что, спиной чует? Выругавшись, Жиль отхлебнул из бутылки, прошел за стойку, где достал из потаенного места кошелек. Высыпав монеты на доску, стал двигать их пальцами. Посетителей нет, серые их не впускают — да и кто захочет идти в таверну с такой стражей, так что можно себе позволить. Деньги Жиль давно пересчитал, более того: изучил каждую монету до последней щербинки, но все равно не мог удержаться. Восемь дукатов, не считая серебра! Его выручка за полгода, да и то, если повезет. Когда этот благородный шмякнул кошелек на стойку, Жиль сразу почуял: подфартило!
— Комната, выпивка и еда! — сказал гость. — Пока деньги не закончатся. Приносить и убирать будешь сам. Никто другой не должен знать, что я здесь. Проболтаешься… — Благородный выхватил рапиру и со свистом рассек клинком воздух над головой хозяина. — Все ясно?
Жиль кивнул и торопливо сгреб кошелек. Позже, посчитав деньги, понял, какая удача привалила. Благородный не спрашивал цен, не торговался, и даже не поинтересовался, сколько Жиль возьмет за молчание. Значит, можно не стесняться. Через неделю-другую — намекнуть. Пусть доплачивает или проваливает!
В отношении последнего пункта Жиля одолевали сомнения. Благородный не выглядел хлипким, скорее наоборот. Рапиру в руке держал привычно. Проткнет — глазом моргнуть не успеешь! Можно, конечно, поговорить с матросами баркасов — теми, кто заглядывает в «Гнилую пристань». Подпоить их, пожаловаться, пообещать денег. Топорами и тесаками матросня орудовать умеет. Как и языками, к сожалению. Об убийстве мгновенно станет известно, после чего Жилю прямая дорога на виселицу. И не важно: один он там станет болтаться или в компании матросов: как ни пляши в петле, а результат один.
Отвергнув этот план, Жиль уцепился за другую странность благородного: тот от кого-то скрывался. Вдруг враг короны? За его голову можно получить награду! Жиль сбегал на Верхнюю площадь, где у мэрии вывешили объявления о розыске. К его разочарованию высокий мужчина с соломенными волосами и голубыми глазами, одетый по-благородному, среди преступников не значился. Разочарованный Жиль вернулся в «Гнилую пристань», где послушно подавал постояльцу еду и выпивку, по утрам выносил за ним ночной горшок, однако думать, как избавиться от гостя, не переставал. Совсем не из-за того, что постоялец был докучливым, скорее наоборот. Жиль не любил все странное и непонятное, а от благородного этим прямо несло.
Когда серые первый раз заглянули к нему в таверну, Жиль чуть не проговорился. Спохватился в последний момент. Ищейки канцлера могли потребовать и кошелек гостя, а вот с ним Жиль расставаться не хотел. Прикипел сердцем. Смолчал. И вот они снова пришли…
«Отберут или нет? — подумал Жиль, пожирая взглядом монеты. — Не отдам! — решил злобно. — Мое!» Подумав, он сыпал в кошелек серебро, завязал его и сунул за пояс. Золотые дукаты вернул в потаенное место. «Вот! — подумал с облегчением. — Если потребуют, отдам кошелек. А золото… Граф вряд ли вспомнит, сколько у него было денег — пятый день пьет, не просыхая».
Это было правдой. Жилю, чтоб забрать ночной горшок, приходилось по утрам долго будить гостя. Благородный, как назло, выбрал комнату с прочной дверью и железным засовом, который к тому же постоянно держал запертым. Можно было, конечно, попробовать влезь в окно, приставив к нему лестницу, но постоялец сразу предупредил: в этом случае проткнет, не спрашивая. Жиль почему-то не сомневался, так и будет.
С улицы послышался топот копыт. Жиль метнулся к окошку. У дверей таверны остановилась раззолоченная карета. Ее сопровождали вооруженные гвардейцы — всадников десять, не меньше. Жиль присмотрелся и разглядел на дверях кареты цветок лилии. Святые угодники! Это к нему?
Подскочивший офицер в раззолоченном камзоле, отворил дверь и протянул руку в белой перчатке. Из кареты выпорхнула молодая и очень красивая женщина в алом бархатном платье и такого же цвета атласном капоре. Жестом подозвав серых, она задала им вопрос, получила ответ и двинулась к двери. Спутники устремились за ней, но она жестом велела им остаться.