Боль (ЛП)

Опустившись на сухую землю, чтобы развязать ботинки и снять носки, он замечает, что остальные ребята поглядывают на него, стоя на приличном расстоянии от выступа. Лола что-то говорит и протягивает ему сандвич в фольге.

— Ты что делаешь? — спрашивает она, когда он расстегивает ремень, снимает джинсовые шорты и стягивает футболку.

— Собираюсь прыгать, — спокойно отвечает Матео, повернувшись лицом к усиливающемуся ветру. Его плавательные шорты хлопают по коленям.

Хьюго перестает жевать, одна его щека комично выпирает.

— Что ты сказал?

— Если я разбегусь, то смогу миновать камни.

Хьюго фыркает и начинает смеяться, но вскоре замолкает, когда Матео не присоединяется к нему.

— Ты шутишь.

— Нет.

Его друг медлит, словно не знает, стоит ли снова рассмеяться.

— Ты хочешь сказать, что собираешься покончить с собой?

Лола с рассеянным видом вытирает ладони о свои шорты.

— Мэтти, это не смешно. — А потом машет ему сандвичем. — С чем будешь: яйцом или ветчиной?

И тут он чувствует, что уже сыт по горло. Его достало то, что они ему не верят и отказываются серьезно относиться к его словам. Что они смеются над ним. Да что они вообще знают о прыжках? Что они знают о риске, которому он подвергается изо дня в день, когда прыгает с десятиметровой вышки и плюхается в воду на скорости пятьдесят километров в час, при этом скручиваясь, вращаясь и совершая в воздухе сальто? Что они знают о боли, когда, стоит тебе чуть промахнуться и приземлиться на плечо или грудь, из тебя вышибает весь дух, словно припечатали к стене? Откуда им знать, каково это вылезать из бассейна перед толпой зрителей и скрывать свои ушибы, чтобы не дать соперникам психологического преимущества? Пытаться скрыть полнейшее разочарование от того, что даже после долгих часов тренировок в бассейне отработанный прыжок не удался в самый ответственный момент, а наутро в прессе тебя назовут «Обладателем золотой не дали»? Что они знают о множестве часов до и после соревнования, проведенных в Аква-Центре: ты пробуешь выполнить новый прыжок, срываешь его, выбираешься из бассейна и повторяешь его снова, снова и снова — ошибка за ошибкой? А страх все растет и растет, и тебе уже не избавиться от него. Откуда им знать, что даже малейшее покачивание во время отрыва от доски смещает тебя на несколько миллиметров — невооруженным глазом не видно, но этого достаточно для того, чтобы при выполнении сальто удариться головой о платформу, а потом оглушенным или без сознания шлепнуться о безжалостную поверхность воды? Откуда им знать, что после всего этого один из немногих людей, которому ты доверял, отводит тебя в лес, толкает к дереву, швыряет на землю и насилует самым отвратительным образом, который только можно представить…

Вдруг он начинает злиться, его обуревает ярость. Да что они знают о сдавших нервах, боли, неподдельном ужасе? Он хочет показать им — показать, каково это на самом деле и как пугающе может быть, — преподнести ситуацию с его точки зрения. Он отбрасывает в сторону вещи и пятится к каменистой стене. Выступ простирается перед его глазами наподобие трамплина. Он фиксирует взгляд на залитом солнце горизонте и, оттолкнувшись пяткой от камня, бросается вперед. Все происходит как в замедленной съемке: пять длинных шагов, крик Хьюго, и вот он уже взмывает в воздух, ныряет со скалы в пустоту.

Их громкие возгласы эхом тянутся за ним. Ослепляет солнце, отражаясь от синего неба над головой и синего моря под ногами. Он не понимает, где верх, а где низ, но все это не имеет значения. Потому что он — стрела, ракета, снаряд, мчащийся на скорости шестьдесят километров в час. Он буквально чувствует сопротивление ветра, тот воздушной стеной отшвыривает его влево, к камням. Сила тяжести настолько велика, что лицо чуть ли не вдавливается в череп, и невозможно дышать. Свист ветра в ушах заглушает даже рев волн, кроме него он ничего не слышит. А вода с высоты по-прежнему кажется лишь сверкающим синим клочком. Он несется на невероятной скорости и в то же время совершенно не движется — стремительно падает на землю и парит в небесах. Быть может, он вообще не приземлится или умрет при ударе. Если он не войдет в воду сначала руками и натянутым как стрела, погружение в морскую гладь будет подобно падению на бетонную плиту. И вот вода уже перед ним. Он крепко зажмуривает глаза, каждый мускул в теле гудит от напряжения. Его в очередной раз захлестывает волна страха, когда он готовится к последнему удару.

Водная стена встречает его с жестокостью. Она вышибает из тела весь оставшийся кислород и безжалостно бьет. Но ему повезло: он идеально входит в воду. Еще чуть-чуть, и он бы разбился в лепешку. Разрезая поверхность, он погружается вниз, все глубже и глубже, но его движения постепенно замедляются. Он видит наверху освещенный солнцем участок воды. Нужно оттолкнуться, если он хочет вернуться на поверхность в сознании, но ноги почему-то онемели. И спустя целую вечность, когда Матео выбирается на свежий воздух, первое время он вообще не может вздохнуть, легкие настолько опустели, что буквально сжались. Но вот он чувствует сдавленный рвотный позыв, слышит судорожный вздох, и его грудная клетка расширяется, а потом сжимается, словно старый скрипучий аккордеон. Он покачивается на волнах, высоко запрокинув голову и жадно вдыхая кислород. Тело приняло весь удар на себя, и теперь ему нужно восстановиться, нервные окончания и синапсы вот-вот готовы взорваться. Долгое время он просто плавает на поверхности и хватает ртом воздух, пока туловище обретает чувствительность. Руки, ноющие после удара, медленно возвращаются к жизни, однако, ноги налиты свинцом и тянут его на дно. Вскоре он уже неторопливо плывет брассом к подножию скалы, направляя себя руками. Среди кустов виднеется небольшой участок сухой земли — вот бы ему попасть туда, свернуться калачиком и больше никогда не двигаться…

Но время идет своим чередом. Он по-прежнему в воде и пытается достичь берега, однако теперь еще слышит крики. По скалам поспешно сбегают фигурки, их движения полны ярости. Вот он пробирается сквозь густые заросли травы, край леса уже близок, а ему все кажется, что до него не добраться. Он совершенно ничего не продумал: как будет плыть обратно к суше, выбираться и в принципе пытаться уцелеть. Ведь, по правде говоря, он должен быть мертв.

— Хватай меня за руку! Хватай меня за руку! — кричит Хьюго.

Матео не сразу понимает, как это сделать, и сначала решает, в какой руке силы больше. Но как только поднимает ее, Хьюго тут же крепко стискивает его запястье и вытаскивает сквозь траву на песок. Он чувствует под собой гладкий камень, а потом его волокут к деревьям. Воздух здесь необычайно холодный, густые кроны деревьев не пропускают солнце.

— Твою же мать! — запыхавшись и обливаясь потом, орет Хьюго, его багровое лицо облеплено волосами. — О господи!

К нему подбегают раскрасневшиеся Лола и Изабель. Они так же взволнованы и потрясены, в глазах читается ужас.

— Он в порядке? — слышит он голос Изабель.

— Я в порядке, — отвечает Матео, привалившись к стволу кипариса. Он все ждет, когда руки и ноги начнут реагировать. — Это было прекрасно. Просто потрясающе!

— Да ты просто кретин! — Хьюго спотыкается о корни и хватается за ветку. — Ты чуть не убился! Мы, мы долгое время не могли тебя разглядеть! Уже решили, что ты ударился головой и утонул!

— Что?

Он по-прежнему чувствует онемение, небольшое головокружение и легкую эйфорию после безукоризненно выполненного прыжка. И после того, как выжил! В конце концов он не так уж и жалок! А потому их громкие, полные паники крики и суета совершенно сбивают его с толку.

— Ты понимал, насколько это опасно! — Хьюго продолжает кричать, его лицо становится еще краснее. — Ты же не дилетант. Ты понимал! Понимал, что есть вероятность упасть на камни или умереть от удара о воду, но ты все равно это сделал!

— Я просто хотел вам показать… Хотел показать себе. Я всего лишь дурачился…

— Дурачился? — взрывается Хьюго. — Дурачился? Да Лола хотела броситься за тобой. Я вовремя успел ее остановить. Она собиралась прыгать без разбега и скатиться по склону!