Клюв/ч

…перевожу дух.

Секунды капают в бесконечность, почему эти трое не приходят в себя, почему, почему, почему…

– …молодой человек? – «Пишущий Шар» вопросительно смотрит на меня, – вам кого?

– Мне… э-э-э… а Кунсткамера здесь находится?

Короткие смешки.

– Как видите… нет…

– А что, похоже? – Ундервуд смеется, остальные смеются вслед за ним. Смущенно откланиваюсь, выхожу в холодок улицы, сам не верю себе, что обошлось. До черта хочется курить, не выдерживаю, вставляю в каретку папиросную бумагу.

– …скажите, пожалуйста… – «Пишущий Шар» хмурится, – а кому принадлежат вот эти разработки?

– М-мои собственные, – чуть не давлюсь своими клавишами.

– О, да вы разносторонний молодой человек… похвально, похвально… А скажите пожалуйста, откуда у вас такие великолепные, прямо-таки каллиграфические шрифты?

Мир проваливается под ногами. Понимаю, что не могу сказать, что никакие это не шрифты, а буквы, вышедшие из-под пера мистера Пена…

– О да, моя гордость, эти каллиграфические литеры обошлись мне очень дорого.

– Не будете ли вы так любезны, продемонстрировать их нам?

– К сожалению, они лежат у меня дома… я, конечно, могу принести…

Тихие смешки, перешептывания.

– И далеко вы живете?

– На том конце Таймбурга.

Смешки становятся громче.

– Пожалуй, не стоит… мы вам верим… Отлично, молодой человек, вас ожидает большое будущее…

Смотрю на свою диссертацию, в которой не осталось ни слова про мистера Пена.

– …вот… понимаете? – обречённо смотрю на Азуса, – мистер Пен… ну я готов присягнуть, что и правда был такой мистер Пен, если бы не он, моей работы бы вообще не получилось, я столько на него ссылался… И вот нате вам, как будто похитил его кто-то из нашей реальности, вот так вот был, и нету… А что мне оставалось делать, только присвоить себе все его достижения, как будто его и не было совсем… Нет, я понимаю, конечно, что это нечестно, только что мне оставалось?

– Верно, больше вам ничего не оставалось.

– Вы… вы мне не верите?

– Отчего же… – Азус поворачивает голову, как-то странно движется его страница, – охотно верю.

– Но согласитесь… все это… очень… удивительно…

– Я бы даже сказал, невероятно. Но я вам верю, верю, с вами случилось что-то немыслимое. И правда, куда же мог подеваться мистер Пен… надо разобраться…

Он говорит так, подходит ко мне, как-то нехорошо подходит, бочком, бочком, не нравится мне это – бочком, бочком, впрочем, он сам мне не нравится, так что все в порядке. Я слишком поздно понимаю, что ошибся – когда уже не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, когда он хватает меня, тащит, как тряпичную куклу, куда-то в никуда, где нет ни верха, ни низа, где путается право и лево, где, черт возьми, я чувствую это почти физически, – путается то, что было секунду назад и то, что будет секунду спустя. Очертания комнаты меняются – они не исчезают, не тускнеют, но с ними происходит что-то другое, что я понимаю – они за пределами моей досягаемости. На то, что я вижу, наслаиваются очертания других комнат, чуть отличных от моей, у меня не было часов на каминной полке, и вон той стены не было, и сад, раскинувшийся за французскими окнами, был совсем другим, у меня не было лабиринта в саду, и шахматных фигур тоже не было… Смотрю дальше – в те слои, где нет самого моего дома, вместо него возвышаются незнакомые постройки, а чуть дальше исчезают и они. Я хочу смотреть туда, туда, в бесконечность – понимаю, что переоценил свои силы, – мир буквально закручивается в ленту Мебиуса, находясь одновременно внутри и снаружи меня, мозг выворачивается наизнанку, становится непомерно огромным, занимающим всю вселенную, рвущимся за её пределы…

– …нулись?

– А?

– Очнулись?

Собираю сознание по осколкам, по кусочкам, не могу…

– Не-е-е…

– Ладно, ладно, отдыхайте…

Легко сказать – отдыхайте, если это можно назвать – отдыхайте, мир вокруг меня все еще вертится во все стороны, лежу на чем-то, напоминающем кровать, у которой стремительно меняется местами право и лево, количество углов само не знает, каким ему быть, наконец, выбирает какое-то не целое число с непериодической бесконечной дробью. Спать, говорю себе, спать – если это можно назвать – спать, это не спать, это вообще не пойми какое состояние…

…мир возвращается – нехотя, рывками, рывками, или я возвращаюсь в мир, или мир возвращается в меня, или обоюдно. Азус не то сидит, не то парит в воздухе рядом со мной, терпеливо ждет моего пробуждения. Снова пытаюсь понять, что я вижу, снова не понимаю, – слишком много вариантов реальности наслаиваются друг на друга, к тому же откуда-то из ниоткуда просвечивает непонятно что, еще какие-то миры, нет, не миры, что же это… думай, думай, голова отказывается думать, голова забыла, что такое думать, как будто и не делала этого никогда. Наконец, смотрю бесконечно далеко по новому неведомому направлению, вижу, как осыпаются причудливые скалы, догадываюсь, что вижу отдаленное будущее – и одновременно вижу, как эти скалы только появлялись из небытия бесконечно давно.

– Это… – пытаюсь что-то спросить, чувствую, что не знаю, о чем спрашивать, чтобы спрашивать, нужно понимать хоть что-то. Понимаю, что не могу больше смотреть на бесконечности миров, закрываю… даже не глаза, как-то непонятно как блокируюсь от увиденного, перевожу дух. Осторожно двигаюсь навстречу мирам, как будто пробую их на вкус, дальше, дальше…

…отдергиваюсь – когда чувствую, что…

…да нет, этого быть не может…

И, тем не менее…

…черт возьми, так оно и есть…

Да, никакой ошибки – времена с интересом наблюдают за мной, точно так же, как я наблюдаю за ними, да не точно так же, а много сложнее, глубже, они как будто знают про меня то, чего я сам про себя не знаю…

– Это… – снова пытаюсь что-то спросить, снова не могу, слишком много нужно спросить, слишком много непонятно, – это…

– Варианты времени, – Азус как будто тоже с трудом подбирает слова, для него все это слишком очевидно, слишком привычно, чтобы что-то объяснять, – альтернативные… реальности…

– Они… – снова пытаюсь что-то сформулировать, снова не могу, мысли не хотят складываться в слова, рассыпаются со звоном и грохотом.

– …мыслят, – снова подхватывает Азус.

– А…

– …не сами, конечно, не сами… мыслить может только тот поток времени, который поймал вариант реальности с разумной жизнью.

– То есть… временные потоки меняют направление…

– …ищут разумную жизнь. И повезло тому, кто её нашел… – Азус задумывается о чем-то ни о чем, – но еще больше повезло тому, кто нашел отрезок времени, в котором живет гений.

Догадываюсь:

– Гений… как мистер Пен?

– Верно, – Азус тускло мерцает, только сейчас понимаю, что то, что я принимал за экран с бумагой, на самом деле что-то куда более сложное.

– Вот именно. И как сами понимаете, каждое время пытается урвать кусок реальности именно с этим гением.

Догадываюсь:

– Один поток времени вырвал кусок реальности у другого?

– Совершенно верно… А с вами что-то пошло не так.

Я не успеваю догадаться – кто-то или что-то догадывается за меня, кто-то или что-то объясняет, опять же за меня:

– Я не должен был помнить мистера Пена… да?

– Верно.

– И…

– …вы должны забыть это.

Сжимаю зубы – вроде бы понимал, что он так скажет, и все-таки чувствую, что до черта не готов к такому повороту событий, не надо, не надо, ну пожа-а-а-алуйста…

Азус как будто предвидит мою реакцию, кивает:

– Вы можете отправиться к мистеру Пену.

– А…

– …но вашего города Таймбурга там нет, вы будете жить в совсем другом мире… впрочем, решать вам.

– Позвольте мне подумать…

– Да, конечно же, мы вас не торопим.

Он отступает куда-то в никуда, даже толком не понимаю, в пространстве, в вариантах, или во времени. Выжидаю. Делаю вид, что неспешно прогуливаюсь по измерениям и мирам, оглядываюсь – даже не глазами, а как-то иначе, я уже умею это делать – Азус не смотрит в мою сторону, и этого достаточно, чтобы броситься бежать – не ногами, как-то по-другому, и только уже на бегу я понимаю, что не знаю – как именно, как вообще передвигаться в этом хаосе, и вообще, это не я двигаюсь, это хаос двигает меня куда-то в никуда, падаю сразу во всех направлениях, проваливаюсь в себя самого, хочется кричать, и страшно выдать себя криком, и что-то засасывает со всех сторон в бешеный круговорот, который вращается одновременно и вправо, и влево, и я сам кажусь себе не единым, а разделенным на какое-то нецелое количество меня с бесконечной дробью…